После бури - Матвеев Герман Иванович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/34
- Следующая
— Я тебе дам домой! Ты у меня узнаешь… Струсил, мерзавец! Чураков, следи за ним. Если вздумает кашлять, бей по загривку! — приказал пристав и повернулся к Васе. — Иди вперед, Зотов!
Вася свернул с дороги и между деревьев направился к вышке. Чувствуя за спиной дюжину вооруженных и напуганных полицейских, он внутренне ликовал. О том, что будет дальше, не хотелось думать. Лишь бы пристав не догадался, не раздумал, не повернул бы назад.
Вот и шахта. Большие сосны росли вплотную к вышке, словно намеревались ее раздавить. Двери выломаны, стекла выбиты вместе с рамой и кое-где не хватает досок.
Аким Акимович, как собака, идущая по следу, сначала обошел строение кругом, и только тогда вошел внутрь.
— Глубоко тут? — спросил он, заглядывая в колодец.
— Нет.
— Хватит ли веревки? У кого веревка?
— А на что веревка? — спросил Вася.
— Лестница старая, гнилая, можно и сорваться. Типография спрятана далеко от спуска?
— С полверсты по главной штольне, — подумав, ответил Вася, — а там боковой забой.
— Сыро там?
— Нет. Шахта сухая.
Пока разматывали веревку, пристав собрал городовых в кружок.
— Слушайте меня внимательно! Под землей тихо! Чтобы никаких разговоров! Не кашлять, не чихать… — Он добавил еще несколько крепких слов, от которых на губах у полицейских появились улыбки. — Там могут быть бунтовщики. С ними не церемониться, но лучше если захватим живыми! Если возьмем типографию, всех представлю к медалям, а кроме того, получите, денежную награду. Кто отличится, о том разговор отдельный! Понятно?
В ответ раздался нестройный гул.
— Рады стараться…
— Тише вы!.. — зашипел на них пристав. — Вот уж действительно рады стараться. Спускаться будем по одному. Наверху останется Чураков.
— Ваше высокоблагородие! Прикажите мне наверху остаться, — жалобно попросил Жига. — У меня в ногах слабость… Сорвусь.
По тому, чт он сказал и как сказал, Вася видел, что этот здоровенный мужик сильно струсил. Вероятно, боялся он не один, но все остальные это как-то скрывали.
— Ничего, ничего! За веревку будешь держаться. Ты замерз, а под землей согреешься. В шахте тепло, — сказал пристав и нервно перекрестился. — Ну, господи, благослови!
Городовые вразброд замахали руками.
— Кто первый?
Наступила тишина. Желающих не находилось.
— Никто? Трусы! — презрительно процедил сквозь зубы Аким Акимович. — За что вас только кормят? Я спущусь первый! За мной пустите мальчишку, а за ним все остальные по очереди.
С этими словами он взял конец приготовленной веревки и начал обвязывать ее вокруг пояса.
— Когда я спущусь, то дерну за веревку. Другой конец привяжите сюда. И не шуметь!
Аким Акимович еще раз перекрестился и, держа одной рукой фонарь, а другой придерживаясь за край лестницы, осторожно полез вниз. Чураков и двое других опускали веревку, готовые в любой момент удержать начальника.
С ненавистью и с каким-то брезгливым чувством смотрел Вася на эти тупые, грубые лица. Не то от мороза, не то от пьянства, почти у всех были красные носы. У одного из полицейских окладистая широкая борода, и, если снять с него форму, он бы походил на простого мужика, каких много в Заречье. У другого усы лихо завернуты кольцами. Сейчас они покрылись инеем и казались седыми. У третьего лицо толстое, красное, с сонными заплывшими жиром, бесцветными глазами.
Раньше, еще до восстания, когда Вася видел городового в толпе, на базаре или на улице, он считал его особенным человеком. Обычно городовой держал себя с народом валено. Говорил снисходительно-покровительственным тоном, как большой начальник. Не говорил, а изрекал. И мальчику думалось, что городовой все знает и все может.
Во время восстания Вася узнал, что это злейшие враги народа или, как их называл отец, “свора царских цепных собак”. А сейчас, столкнувшись так близко с городовыми, Вася увидел, что это обыкновенные, да еще вдобавок недалекие, трусливые люди. По тому, как с ними обращался пристав, можно было думать, что все они дураки, лентяи, тунеядцы, мерзавцы.
— Много их там? Эй, углан! — спросил Жига, подходя к Зотову.
Вася, занятый своими мыслями, сначала не понял.
— Кого? — спросил он.
— Бунтарей-то?
— Трое.
— Трое — ничего. Если врасплох захватим, не уйдут. Оружие у них есть? Не знаешь?
Вася пристально посмотрел на городового.
Красная от мороза физиономия Жиги с трусливыми и наглыми глазами, освещенная снизу фонарем, производила особенно отвратительное впечатление. Вася вспомнил, что этот полицейский просился у пристава домой, а потом захотел остаться наверху.
Поманив пальцем и подождав, когда полицейский нагнулся, Вася внятно шепнул ему на ухо:
— Не говори другим. Пристав не велел. У них там динамиту пудов десять. И бомбы есть.
— Ой, господи, спаси и помилуй! — с ужасом прошептал Жига, крестясь на лебедку. — А ну как рванут!..
С другой стороны к Зотову подошел франтоватый городовой, с лихо закрученными усами
— Из каких они будут? Слышишь? — небрежно спросил он.
— Кто?
— Бунтовщики-то?
— Шахтеры… Кто больше, — пожав плечами, ответил Вася.
— Не купцы же, — насмешливо заметил Чураков.
— Может, студенты, — высокомерно сказал усатый. — Социалисты, они больше из студентов.
— Откуда здесь студентам быть? — вмешался в разговор третий. — Студенты — они в больших городах: в Питере, в Москве.
— В Перьми их тоже хватает, — возразил Чураков.
— Много вы знаете! — усмехнувшись, сказал бородатый городовой. — Я полагаю, что никого там нет. Были, да сплыли.
— А следы-то. Видел?
— Ну так что? Следы как следы. Уголь таскают.
— Так-то оно и лучше бы, — проговорил городовой, стоявший у колодца и перебиравший веревку… — Да кто его знает…
В этот момент пристав кончил спускаться.
— Дергает, дергает, — сказал Чураков — Давай, углан!
Вася подошел к колодцу, но, прежде чем спуститься, не выдержал и, зло свергнув глазами, сказал:
— Дураки вы! Болтаете языком и ничего не знаете. Собаки царские!
Такая смелость в первый момент смутила полицейских. Не привыкли они, чтобы с ними так разговаривали.
— Вот и толкуй с ним, — с недоумением сказал один из городовых, когда Вася скрылся в колодце шахты.
— Отца у него повесили, вот он и кидается на всех, — пояснил бородатый.
— Так это Васька Зотов! Отчаянная головушка. У них тут шайка. Сынишка мой их до смерти боится, — сказал толстый городовой.
— Ну, кто следующий? Приготовься! Жига, что ли?.. — предупредил Чураков.
— А что тебе дался Жига! Лезьте! Вон Жуков замерз. Пускай нагреется, — огрызнулся Жига.
— Когда их переловят! Никакого спокоя нет. Ловят, ловят, все не убывает, — со вздохом проговорил один из полицейских.
— Одних поймают, новые придут, — мрачно сказал бородатый.
— Откуда?
— Вырастут. Вон Зотов-то! Слышал? Дай ему в руки винтовку, не задумается, куда стрелять.
— Ну, этому теперь крышка! — заметил усатый. — Типографию показал, стало быть, своих продал. Теперь всё! Раскаялся.
— Под плетью покаешься, — усмехнулся Чураков. — Как на исповеди!
— Ну-у? Бил он его? — спросил бородатый.
— А ты думал как?
Снова задергалась веревка, и очередной городовой, перекрестившись варежкой, начал спускаться.
16. НА ПОВЕРХНОСТИ
Мальчики догнали полицейских, когда те с зажженными фонарями свернули с дороги и, вытянувшись вереницей, уходили в лес.
— Во! — прошептал Карасев, показывая на мелькавшие между деревьев огни.
Дальше идти было опасно, и ребята остановились.
— Карась, а теперь что? — спросил Кузя.
— Теперь?.. Пока подождем. Вот в шахту улезут, тогда лесенку ломать.
Наступило тяжелое молчание. Приближался момент, о котором ребята еще не думали. Сломать лестницу, — значит, лишить людей возможности выбраться из шахты на поверхность собственными силами. “Ну, полиция — это хорошо! Так им и надо! А Вася? Ведь он тоже с ними!” Эта мысль пришла в голову каждому.
- Предыдущая
- 28/34
- Следующая
