Куяшский Вамперлен (СИ) - Акайсева Анастасия - Страница 32

— Угу.

— Тогда на кой ему сдалось исследование аномальной зоны? Мне всегда казалось, что фольклористы — это такие добрые дядьки с балалайками, которые путешествуют по стране на велосипеде и собирают по престарелым бабкам произведения народного творчества.

— Так факультет Ямады просто формально переименовали по требованию министерства образования, на деле они занимаются всё тем же.

— Чем, тем же? — подозрительно прищурилась я.

— Неужели не слышала о факультете "НИАЯ" нашего университета? Столько шуму вокруг него было.

— Факультета НИ-чего?

— НИАЯ — Научного Исследования Аномальных Явлений. Ну ты даёшь! А как насчёт Алимы Бадархановой, основательницы факультета? О ней тоже не слышала?

— А должна была? — неуверенно, стесняясь собственного невежества, уточнила я.

— Как же так! — От возбуждения Конопля даже с места вскочил. — Это же мировое светило метафизики, уфологии и парапсихологии. Автор множества книг и учредитель крупнейших исследовательских центров по всей стране.

— Просто я не очень увлекаюсь вышеперечисленным, — попыталась оправдаться я. — Точнее, вообще не увлекаюсь.

— Да я тоже. Но имя-то её на слуху. Она же была нашей местной знаменитостью.

— Может быть, где-то и слышала, — отмахнулась я. — А почему "была"?

— Алима пропала несколько лет назад. Поговаривают, её исчезновение — дело рук НЛО.

— Ну так лучшего конца для себя уфологу и не пожелать. Что может быть лучше, чем бороздить космические просторы вместе со своими любимыми зелёными человечками?

Возражений у Коли не нашлось, и мы, поболтав ещё немного о всякой чепухе, вернулись к шахматной партии. Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на игре, но мысли постоянно возвращались к разговору с лженаречённым. Вообще-то мне и самой хотелось сделать хоть что-то полезное, но, увы, при всей готовности проскакать по горящим избам на безудержном коне, я и понятия не имела, как подтолкнуть Жозефа к откровенности, не навлекши на себе подозрений. Размышления на эту тему ни к чему не привели, разве что шах и мат я схлопотала куда раньше, чем могла бы. В конечном счёте я махнула рукой на составление хитроумного плана, и решила для начала хотя бы просто повидаться с Куяшским Аполлоном.

Осуществила свои намерения я на следующее же утро, благо бессонница позволила мне покемарить всего пару часов, после чего патетическими призывами проснуться и петь сорвала с постели. Пелагею Поликарповну моё раннее появление на рабочем месте так удивило, что она даже забыла дать мне задание. В итоге всё утро я была предоставлена сама себе и, чтобы сделать хоть что-то полезное до прихода Жозефа, занялась обследованием стеллажа, который прежде опасливо обходила стороной. Он располагался на самом видном месте, прямо под уродливым портретом автора, чьи "шедевры" тяготили ни в чём не повинные полки.

Книги Николя вызвали у меня такое же отвращение, как и сам писатель: стиль автора отличался редкостной аляповатостью и бедностью слога. Пролистав с десяток иллюстрированных изданий, являвших собой наискучнейшие биографии бездарных молодых музыкантов, я наткнулась на жизнеописание самого Версаля старшего. Разумеется, в книге не было ни слова об упыриной сущности писателя. В автобиографии он представлял себя простым французом, который с детства грезил о далёкой России и к сорока восьми годам таки решился на переезд в край своей мечты. О детстве и отрочестве Николя умалчивал, ограничившись парой стандартных фраз о живости своего характера. Зато сразу после лаконичного перечисления оконченных учебных заведений следовал подробный рассказ о знакомстве с каким-то итальянским аристократом по имени Леонардо Гуччини. Спустя пару десятков страниц, этот якобы благороднейший из ныне живущих господин перетянул всё повествование на себя. Николя же предстал в роли эдакого скромного Ватсона, самоотверженно конспектирующего важнейшие жизненные вехи человека, куда более достойного внимания потомков, нежели он сам. В итоге по прочтении книги я знала о Леонардо всё, начиная с его любимого блюда и заканчивая названием каждой газеты, мельком помянувшей его славное имя всуе, но совершенно ничего ценного о самом Николя. Раздосадованная, как пассажир плацкартного вагона, обнаруживший, что его место — боковушка у туалета, я уже собиралась захлопнуть бесполезную книгу и вернуть её на полку, когда за спиной нарисовался Жозеф.

— Привет, — коснулся уха его приятный мелодичный голос. — Как дела?

— Отлично, — машинально выдала я дежурную фразу. — А у тебя?

— Ну… — Вамперлен задумчиво почесал нос. — Славно покушал. Да и вообще день хорошо проходит. — Он с интересом посмотрел на книгу в моих руках. — А ты, что это, увлеклась творчеством отца?

— Что-то вроде того, — натянуто улыбнувшись, я поспешила водрузить автобиографическое графоманство Версаля старшего на место.

— Ну и как?

— Если честно, не очень.

— Я тоже так думаю, — оживился Жозеф. — Отец пишет отстойно. Не мудрено, что его книги почти не продаются.

— На что же вы тогда живёте? — сорвалось с моих губ прежде, чем я смогла осознать бестактность сего вопроса.

Версаль младший настороженно осмотрелся по сторонам — не подслушивает ли кто, — и заговорщическим шёпотом сообщил:

— У отца есть могущественный покровитель. Имя не могу сказать. Это секрет.

— Уж не Леонардо Гуччини ли? — в шутку предположила я.

— Как ты узнала? — лицо Жозефа вытянулось от удивления.

— В книжке прочитала. — Мой глаз нервно дёрнулся, реагируя на абсурдность ситуации.

— Отец об этом написал? А мне говорил — рот на замок. Интересные дела. Чего ещё там в этой книжке?

— Ничего особенного, про образование своё пишет, про возраст. Кстати, ему и правда около пятидесяти?

— Издеваешься? Ему как минимум пару сотен.

— А точнее? — Я спохватилась, что слишком давлю, и уже спокойней добавила: — Мне просто ради интереса.

— Точнее не знаю, не спрашивал. Про двести сам догадался, когда книжку его читал о быте девятнадцатого века. Уж очень реалистично написано. А там кто знает, может ему и больше, вамперлены же ужас как долго живут.

— Что за книжка? — с деланным безразличием осведомилась я. — Я бы тоже почитала. Обожаю быт девятнадцатого века.

— Да раньше здесь стояла. — Жозеф бегло проглядел корешки. — Наверное, убрал в секретный отдел после того, как я про реалистичность заметил.

— Секретный отдел?

— Ну да, он там все книги хранит, которые небезопасно другим показывать.

— А где этот отдел? У вас дома?

— Нет, тут где-то.