Галактики, как песчинки - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/79
• Следующая

А Руслан Кузнецов удовлетворённо кивнул:

— Вижу, у миссис Престон-МакЛейн не будет особых проблем с адаптацией.

— Значит, так меня зовут? — сказала Анн-Мари, устраиваясь за столом. — Совсем неплохо. А дальше?

Потчуя её завтраком, Кузнецов поведал ей то же самое, о чём перед этим рассказывал мне. Потом вручил нам поддельные арранские документы, временные иммиграционные удостоверения (совершенно подлинные, по всем правилам выданные новороссийскими властями) и лазерный диск, где были записаны все подробности нашей легенды.

Рашель внимательно изучила своё удостоверение личности и с сомнением произнесла:

— А не слишком ли вы занизили мой возраст? Восемнадцать лет ещё куда бы ни шло. Но семнадцать, по-моему, чересчур.

— Как раз нормально, — сказал я. — В твоём возрасте девушки выглядят по-разному. Одни кажутся старше своих лет, другие — младше. Ты будешь из молодых да ранних.

— К тому же, — добавил Кузнецов, — такой возраст позволит нам устроить мисс Рейчел в один класс с интересующим нас молодым человеком.

— А-а, — протянула Рашель. — Тогда другое дело. Семнадцать так семнадцать. Постараюсь притвориться малолеткой.

— А вот мне прибавили почти три года, — отозвалась Анн-Мари. — В итоге получается, что я родила тебя в двадцать. Как раз нормально.

— И дополнительные комплименты вам гарантированы, — галантно заметил Кузнецов. — Теперь будут говорить, что вы выглядите моложе своего возраста не на десять лет, а на все тринадцать.

В ответ она лишь молча улыбнулась.

После завтрака мы с Анн-Мари по очереди приняли душ, переоделись во всё чистое (шкафы в спальне были предусмотрительно укомплектованы всевозможной одеждой наших размеров), а затем вместе с Рашелью засели за изучение своей легенды и провели за этим занятием весь день, прерываясь лишь на обед и ужин. Наша история, как и полагалось агентам, была проста и незамысловата, но тщательно проработана. Даже слишком тщательно, учитывая сжатые сроки, в которые её разработали. За обедом Анн-Мари выразила по этому поводу своё удивление, однако наш хозяин расставил всё на свои места.

— Мы просто воспользовались одной из заготовок, предназначенных для внедрения очередных разведчиков, — объяснил он. — Только и того, что слегка подправили ваши имена и добавили в вашу семью дочь.

Незадолго до полуночи (сутки на Новороссии длятся двадцать пять с хвостиком часов) Рашель, вопреки её же собственному утверждению, что выспалась на несколько дней вперёд, начала отчаянно зевать. Мы отправили её спать, а спустя полчаса и сами решили, что утро вечера мудренее. Впереди у нас было ещё несколько дней для адаптации, так что мы могли спокойно отложить заучивание всех мелких фактов нашей биографии на завтра.

Как любой нормальной супружеской паре, спать нам полагалось в одной комнате и мало того — в одной постели. За прошедшую неделю мы уже свыклись с этой мыслью и, тем не менее, оказавшись вдвоём в спальне, почувствовали себя неловко.

— Хорошо хоть кровать большая, — сказала Анн-Мари.

— Да, это хорошо, — неуверенно согласился я.

Мы немного помолчали.

— Ладно, — отозвалась Анн-Мари. — Сделаем так: ты переоденешься в ванной, а я — здесь. Когда буду готова, позову тебя. Договорились?

Я согласно кивнул, достал из встроенного в стену шкафа чёрную шёлковую пижаму и удалился в ванную. Переодевшись, я почистил зубы и стал ждать. Вскоре, гораздо раньше, чем я рассчитывал, из спальни донёсся голос Анн-Мари:

— Можешь выходить, Стив.

В комнате царил полумрак — верхний свет был выключен, горел лишь тусклый ночной светильник. Анн-Мари лежала с правой стороны кровати, натянув одеяло почти под самый подбородок. Я лёг слева и уставился взглядом в потолок.

— Ты спишь на спине? — поинтересовалась она.

— Обычно да.

— Не храпишь?

— Пока никто не жаловался.

Пауза.

— Интересно, — вновь отозвалась Анн-Мари, — мы всегда будем чувствовать себя так скованно наедине?

— Не думаю. Надеюсь, мы скоро привыкнем друг к другу.

— И как скоро?

— Всё зависит от… — Я запнулся.

— От чего?

— Ну… от наших отношений.

— Ага, — протянула она. — Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь.

Я смутился.

— Извини, Анн… Энни, я не хотел тебя обидеть.

— Я не обижаюсь. А ты действительно хочешь меня?

— Если честно, то не отказался бы.

— Почему?

— Ты очень привлекательная женщина.

— И этого для тебя достаточно?

— Обычно для мужчины этого более чем достаточно. Особенно, если он свободен.

— А ты свободен?

— Уже два года.

— Я имею в виду не формальные обязательства, налагаемые браком.

— Тогда… тогда не знаю.

— Ты всё ещё любишь мать Рашели?

— Может, люблю. А может, и нет. Не уверен. Любовь вообще странная штука. Я ведь любил и свою первую жену, однако развёлся с ней. С Ритой тоже… — Я с опозданием прикусил язык. — Прости, что напомнил об этом.

Анн-Мари перевернулась набок, спиной ко мне.

— Ничего, — глухо ответила она. — Всё уже в прошлом. В далёком прошлом. Хотя… Впрочем, не важно.

— Ты до сих пор любишь Арчибальда?

Несколько секунд она молчала.

— Отвечу твоими же словами: может, да, а может, и нет, не уверена. Ты прав — любовь действительно странная штука. Когда я думаю о нём, то чувствую, что ненавижу его. И всё же… Понимаешь, после него у меня не было ни одного мужчины. Ни единого. Целых семь лет. Это ужасно, невыносимо — но я ничего не могу с собой поделать.

Мы замолчали. Я не знал, что ответить на этот отчаянный крик души. Любые слова тут были бессильны.

Через несколько долгих минут Анн-Мари произнесла:

— Ну ладно, пора спать. Спокойной ночи, Стив.

— Спокойной ночи, Энни, — ответил я.

Ещё добрых полчаса я пялился в потолок, пока не заснул.

Клонившееся к закату солнце скрылось за тучей, и на землю опустилась тень. Подул прохладный ветер, шурша листвой в кронах деревьев. С минарета ближайшей мечети гнусаво заорал через громкоговоритель муэдзин, призывая правоверных к очередному намазу. Словно вторя ему, издали донёсся колокольный перезвон, извещавший православных о начале вечерней службы. За оградой парка, по широкому проспекту неслись потоки автомобилей, по тротуарам шагали прохожие, спеша по своим делам, в небе сновали флайеры.

Жизнь в Николайбурге шла своим чередом, размеренно и обыденно, как будто ничего особенного не происходило. Как будто не было недавней атаки габбаров и над планетой не нависала угроза ядерной бомбардировки. Как будто не существовало полутора миллиарда переселенцев, обживающих сейчас заброшенные города и веси. Горожане обезопасили себя от наплыва мигрантов-нахлебников государевым указом и на том успокоились. Остальное не наша проблема, решили они, пусть этим занимаются другие. Хотя бы и альвы…

Точно так же вели себя новороссийцы четыре года назад, когда в их систему вторгся человеческий флот. В подавляющем большинстве своём они просто ждали освобождения, почти ничего не предпринимая, чтобы приблизить этот миг. Не последнюю роль тут сыграл царь Новороссии, Александр IX, который призвал своих подданных сохранять спокойствие и, цитирую, «не поддаваться на провокации», а народ, привыкший всегда и во всём слушаться своего государя, послушался его и на сей раз. Были, правда, отдельные очаги сопротивления, то тут то там поднимались стихийные восстания, но их быстро и без особых усилий подавляли. Альвы же, не опасаясь за свои тылы, бросили против нас все присутствовавшие в системе силы и не позволили нам вовремя заблокировать дром-зону. Когда же на помощь к своим союзникам явились дварки, нам пришлось уйти несолоно хлебавши.

«Вот наглядный пример ущербности деспотии, — размышлял я, сидя на одной из скамеек, тянувшихся вдоль широкой парковой аллеи. — Любой деспотии, даже самой просвещённой и благожелательной к своим гражданам. Всё-таки прав был Падма, безусловно прав, не желая совмещать функции монарха и главы правительства. Отсюда один шаг к авторитаризму, который подавляет личность, лишает людей права жить своим умом и самостоятельно принимать решения, превращает народ в безликую толпу, послушно следующую за своим поводырём…»

• Предыдущая
• 31/79
• Следующая