Смело мы в бой пойдем… - Авраменко Александр Михайлович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/75
- Следующая
— Контакт!
— Есть, контакт!
Апчхи, апчхи, гыр-гыр-гыр! Заработал, родимый. Погазовал я, режимы проверил, тяги подёргал, свечи прожёг. Тут Эрнст на взлёт пошёл, следом братцы, ну и я, любимый. Последним. Только солдатики отскочить успели от хвоста. Разогнался, благо поле большое. Ручку на себя, стал к облакам карабкаться. Красотища! Небо, оно ведь… Небо, короче. Внизу земля плывёт медленно-медленно. Облака — совсем рядом, рукой можно потрогать, кажется. Вообще, красота то красотой, но башкой я верчу на все триста шестьдесят в обе стороны. В прошлый раз откуда-то «Вуазен» вылез непонятный. Правда, Лотар его с первой очереди отправил вниз. Хорошо он горел. Хорошо. Мы потом приехали посмотреть, кто же это такой выискался наглый? Да ничего не нашли. Висит между оплавленных растяжек такой трупик копчёный, маленький. Словно там малыш годовалый за ручкой сидел. Да и попахивало… Не очень приятно. Я этот запах с большой Войны не нюхал. А тут опять довелось… О, вон Эрнст рукой крутит. Ясно. На подходе. Чертовщина! Вот бешеная корова и сто зелёных жаб!
Да их там, наверное, около тысячи! Ничего себе!..
Уланы спешили. Кони шли ходкой рысью, торопясь донести своих всадников до Варшавы. Конники нервничали, так как среди них гуляли страшные слухи о зверствах, учиняемых русскими и германскими войсками на захваченных исконно польских землях. Не у одного из них набухали желваки на скулах, при мыслях о том, что вскоре они смогут отомстить захватчикам. О том, что Речь Посполитая начала эту войну, как-то не вспоминалось. Главное, что надо дать отпор ненавистным москалям и проклятым германцам. Командир полка, полковник Марушкевич, происходящий из старинного шляхетского рода, приподнялся в стременах своего арабского жеребца и поднёс к глазам бинокль. Дорога вроде бы была чистой. Противника не наблюдалось. Он аккуратно вложил бинокль в чехол и обернулся к офицерам штаба, послушно следовавшим позади.
— А что, панове, всыпем москалям?
— А как, же пане пулковнику, всыпем!
— А до Москвы дойдём, панове?
— Да хоть до Урала, пане пулковнику! Ведите нас, а мы следом!
От льстивых речей в груди Марушкевича становилось теплее, а на душе легче. Он представлял себе, как его храбрые уланы сметут врагов, погонят их вначале до Москвы и Берлина. Как он проедет на белом коне по Красной площади, или мимо рейхстага, гордо подбоченясь в седле, кидая презрительные взгляды на покорённых схизматиков и прочих хлопов. Прекраснейшие панёнки Варшавы будут писать ему письма и признаваться в любви, а он, спаситель Отечества, станет правителем покорённых России и Германии. О, он научит их покорности! Покажет, как следует уважать ясновельможных панов! Пороть, их, пороть до полусмерти, чтоб только работать могли…
Додумать полковник не успел: с ужасающим рёвом что-то обрушилось на него с чистых небес, и гордый пан оказался на земле, прямо лицом в навозной куче. Не успел он откатиться в сторону, как рядом грохнул взрыв, затем ещё один. Большой осколок раскроил ему череп вместе со смелыми и гордыми мечтами, вываливая мозги в лошадиное дерьмо…
«Альбатрос» вышел из пикирования и стал уходить вверх, но его место заняли три других самолёта. Вниз летели гранаты, грохотали пулемёты, кося поляков, словно спелые колосья. Лошади, впервые услышавшие взрывы и рёв авиационных моторов, не слушали всадников и становясь на дыбы сбрасывали их прямо под копыта. Дикий визг и ржание неслись из свалки, всё заволокло пыльным облаком, из которого время от времени вырывались одиночные кони и неслись, куда глаза глядят. Вот один из улан пытается сорвать с плеча карабин, но лошадь скидывает его с себя и он падает прямо под копыта несущегося позади жеребца со сбившимся на брюхо окровавленным седлом. Это ерунда, что лошадь никогда не наступит на лежащего человека! Обезумевший конь со всего размаха ломает упавшему на живот позвоночник. Короткий хруст, не слышимый во всеобщем грохоте выстрелов и взрывов, в рёве моторов. Ещё один улан пытается подняться с земли и попадает под страшный удар задних ног непрерывно лягающейся лошади, по всей видимости, раненой в круп. Железные подковы вминают лицо внутрь черепа, брызгает кровь в разные стороны. Пуля авиационного пулемёта попадает одному из беглецов в грудь, и пика, которую тот сжал в смертной судороге, входит в спину блестящему офицеру, пытающемуся запрыгнуть на случайную лошадь. Ещё один улан поднимается с земли, сброшенный обезумевшим конём, и в этот миг возле него взрывается сброшенная с «Альбатроса» граната… Это, конечно, не бомба, но несчастный хватается за распоротый живот, пытаясь удержать выскальзывающие зелёные внутренности. И в этот миг чей-то конь перебивает толстую кишку с желтоватыми прожилками, лежащую на земле прямо на глазах раненого. Из неё выливается съеденное накануне, растекаясь грязной коричневатой лужицей…
Лотар завалил машине крен, всматриваясь в огромное пыльное облако, накрывшее всё вокруг. Давно он не получал такого наслаждения от полёта! Как раз на кучу обезумевших поляков, в которую превратился эскадрон, пикировал Герман. Вот на кончиках его пулемётов затрепетало неяркое пламя, а по земле побежала цепочка фонтанчиков пыли, прерывающаяся, когда пули попадали в людей или животных. При желании можно было рассмотреть, как свинец вырывал клочья мундиров, как брызгала кровь, как летели на землю мёртвые и раненые. Что это? Геринг выставил из кабины тупой ствол своего оружия и вёл непрерывный огонь, добавляя к пулёметам ещё и «МП-18». Наконец, пилот увёл машину вверх, и вниз скользнул крутившийся напротив Удет, продолжая штурмовку. Германские лётчики заходили крест накрест, сбивая поляков в кучу и не давая им разбежаться. Большинство всадников уже лежало на земле либо убитыми, либо сброшенными своими конями, которые сбились в табун потерявших от страха всякий рассудок животных. Поэтому германские пилоты старались ещё и гонять этих животных так, чтобы они каждый раз прорывались сквозь своих бывших наездников, внося свою лепту убийств и увечий. И это немцам вполне удавалось…
Удет взглянул на контрольный пузырёк топлива — пора возвращаться… Завалив машину в иммельман он помахал остальным рукой и повёл крохотную эскадрилью назад. Едва пропеллер перестал вращаться, как он лихо спрыгнул на землю и показал стоявшим в отдалении офицерам, с нетерпением ждущим его доклада, большой палец. Те сразу расслабились, что было видно по немного обмякшим фигурам.
— Господа, всё в порядке. Там сейчас КАША…
Стоны и вопли неслись из Варшавы. Как обычно, ясновельможные паны привыкли попадать мордой в грязь. Это всегда было закономерным результатом их самостоятельной политики. И так же привычно винить во всех своих неудачах шпионов, москалей, германцев. Мгновенно вспыхнули стихийные погромы русских, малороссов, немцев. Но так же быстро и прекратились. Передовые отряды Первой конной армии Шкуро обнаружили заваленный трупами маленький городок под Львовом, когда-то населённый малороссами. Рассвирепевшие от увиденного, казаки согнали всех поляков и евреев в округе и подвесили на просушку мужчин. Женщин выпороли шомполами, а затем отправили навстречу жолнежам с предупреждением, что за каждого убитого славянина будет вешаться десять поляков и евреев. Гонористые поляки пытались ещё что-то изобразить, но сионистские деятели этим очень обеспокоились: такое радикальное сокращение своих единокровных братьев пришлось им не по вкусу. Поэтому еврейские кагалы приложили всё своё усердие для того, чтобы данные эксцессы более не повторялись.
Через несколько дней части капитана фон Штеннеса вместе с присоединившимися к ним запоздавшими четырьмя полками встали на подступах Варшавы. С другой стороны их приветствовали конники Шкуро, Аненнкова, Котовского. На совместном совещании командиров обоих народов был выдвинут ультиматум правителям Варшавы, требовавший выдачи виновных в развязывании войны, а также возврата переданных Польше германских и российских земель. Но тут случилось, как потом говорили сами пшеки: Чудо на Висле. Встревоженная Антанта пригрозила масштабным вторжением в Германию, на что командующий русскими частями Лавр Георгиевич Корнилов заявил:
- Предыдущая
- 26/75
- Следующая
