Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая

— Сваливаем, — поддержал его Добрыня, подстегивая ломовую лошадь Ильи Муромца. Иван подхватил с земли погнутую булаву и поспешил за ними.

Когда друзья отъехали на пару верст, Илья разлепил глаза и спросил:

— Что, съели мудреца?

— Нет...

— А чего так тихо?

Богатыри глянули на Кубатая, и увидели, что несчастный мудрец вновь принялся есть семечки. Через силу, давясь и отплевываясь, но не останавливаясь.

— Это Марьюшка, — догадался Иван. — Когда уезжали, она Кубатаю сказала: пусть мои семечки тебе сами в рот лезут, когда слов мудреных некому будет сказать. Вот они и лезут. Сбылось пожелание.

За спиной богатырей гулко ударил взрыв. Запахло свежестью, как при грозе.

— Самоистребилось чудище, — заключил Добрыня. — Вовремя отъехали, а то бы ударной волной покалечило. Молодец, Кубатай! Это ж надо — такого зверя до смерти заболтать. У меня-то, если честно, уже попа сыграла...

— А чего вы боялись? — удивился Смолянин. — Вот я, как Алеша советовал, сохранял оптимизм. И в результате только чуть-чуть обмочился.

Богатыри засмеялись шутке, и дружно похлопали Смолянина по плечу, как бы принимая его в добры молодцы. Доехав до ближайшей речки они простирнули портки, разложили скатерть-самобранку, что дала в дорогу Марьюшка, и перекусили: салом, бананами, парным молочком и солеными огурцами. Завершила пир знатная медовуха.

И только Кубатай, обреченный поглощать семечки, ожесточенно лузгал Марьюшкин подарок. На глазах его выступали слезы, лоб вспотел, но он героически добивал второй мешок.

Гнев, о бояны, воспойте Ивана, Иванова сына... Да и как тут не гневаться — на свою, да спутников недальновидность? Ведь знали же, что дорога не только посуху пролегает, что река Смородина на пути, а не позаботились!

— Что ж ты, Кубатай, — укоризненно сказал дурак кавказцу, когда до реки они добрались, — мудрецом слывешь, а ек надоумил хоть лодчонку какую-никакую прихватить!

— Не кручинься, Ваня, — бодро ответствовал Кубатай, — глянь, какие вдоль берега деревья знатные растут! Вмиг плот соорудим!

Сказано — сделано. За работу они принялись. Илья с Добрыней деревья валили, Алеша с Иваном сучья рубили, Смолянин лианы заготавливал, а Кубатай — командовал. Глазом моргнуть не успели, как дело сделано было: не плот — красавец! А посреди него мачту поставили, на ней парус приспособили — скатерть-самобранку, что Марья в дорогу дала.

— Лошадей придется тут оставить, — заметил Илья. — И на плот они не влезут, и отпускать нельзя — для обратного пути надобны...

— Ничего, — ответил Иван, — подождут денек, мы ведь завтра уже и воротимся.

Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину, да и поплыли ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами длинными.

И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райская раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на гусельках наигрывают. Да и не бояны наши доморощенные, а виртуозы умелые, заморские.

Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн девы красные, с дивным пением на устах, показались. Словно рыбки резвятся, поигрывают, нашим молодцам лукаво подмигивают.

— Жарко что-то, — сказал Кубатай, — искупаюсь я, что ли...

— Я тоже! — воскликнул Смолянин. — Я вообще купаться люблю. — Вот, — поднял он вверх руки, — даже перепонки есть.

— Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились! — догадался Иван.

— А хоть бы и прельстились, — сварливо ответил Кубатай, — твое какое дело? Ревнуешь, что ли?

— Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают! — попытался Иван образумить кавказца. — Коль не выдержишь, сложишь голову.

— Резонерствуешь! — отмахнулся от него Кубатай, и принялся торопливо раздеваться.

— Илья, Добрыня! — крикнул Иван, — хватайте его!

Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смолянином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем они вмиг скрутили толмача трудолюбивого.

— Отпустите, ослы былинные! — блажил Кубатай в руках богатырских, — ну что из того, что русалки они? Зато — блондинки!

— Терпи, джигит, а то мертвым будешь, — приговаривал Илья, нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. — Еще спасибо мне скажешь.

А девы морские еще слаще запели.

— Ребята, отпустите, — взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин только молча скрежетал зубами, да все норовил Ивана за руку укусить.

— Что нам делать с ними, Ваня? — вскрикнул Добрыня растерянно.

— К мачте их привяжем, — принял тот решение, благо на плоту имелся целый рулон запасных лиан, старательным Смолянином заготовленный.

Подтащив чужестранцев к мачте и, стараясь не слушать ни их жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувствовал, как ноги его подкашиваются, и предательские мысли в голову лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бессмысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать объятия прелестные?»

Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:

— И меня вяжите!

— И меня! — глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.

Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей. Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя, направил сбившийся было плот на верный курс.

Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного русалочьего пения, Иван вскричал с поразительной убежденностью в голосе:

— Не ври, Иван, — ответил Добрыня укоризненно, продолжая орудовать шестом, — ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель думаешь, сам я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю. Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.

Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, заплакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!», — кинулся в бездну смородиновую.

Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.

Завертело плот как щепку малую в океане-море безбрежном.

То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли Добрыню заполучив ушли они на дно морское, только очнулись тут наши путешественники от влечения извращенного и осознали свое аховое положение.

— Пресвятая Богородица! — вскричал Алеша Попович, — не дай рабам своим в стихии водной без покаяния сгинуть!

— Даже с покаянием, все равно не дай! — уточнил его просьбу Иван.

Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.

— Услышала меня Богородица! — умилился Алеша.

— А что толку, — отозвался Илья, — не утонем, так с голоду помрем. Отвязать нас некому.

Вдруг поверхность реки всколыхнулась, и прям из воды на плот выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.

Наши путешественники выпучили глаза.

— Ты кто такой будешь? — подозрительно спросил Илья.

— Садко буду, — ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей воду, — царя морского любимец. «Богатый гость» — мое прозвище.

— Пошто так? — поинтересовался Иван.

— Купцом я на суше был, — объяснил вновь прибывший. — Царь морской меня приветил, обучил, как об заклад биться, да выигрывать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал — песни петь.

— Слыхал я такую байку, — вмешался Илья.

— Байку! — фыркнул Садко, — тебе б такую байку! Сколько лет света белого не видел!

— А теперь чего же тебя царь морской отпустил? — спросил Иван.

— Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, — объяснил Садко, — приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая