Элевсинские мистерии - Лауэнштайн Дитер - Страница 8

Внутренность Анакторона ни разу не подвергалась изменениям. От начала и до конца там располагался очень низкий круглый жертвенник из кирпича, точь-в-точь такой же, как домашний очаг микенской знати II тысячелетия до Р.Х. На протяжении эпох на этом алтаре во время Третьей оргии горел огонь, в котором мальчик-прислужник курил ладаном.

Священная дорога с ее молотильным двором, деревом гнева и "часовней" (жертвенником) Триптолема свидетельствует о содержании Третьей оргии. А открытый для всех костер на площадке для танцев был предвестником сокровенного огня в Анактороне. Тайное жертвоприношение животного и тем более человека совершенно исключено, ведь и в преддверии святилища сжигали только хлебные лепешки.

О Четвертой оргии многое можно узнать опять-таки из истории поздних построек: после набега костобоксв, разрушивших весь храмовый комплекс, император Марк Аврелий (161–180) в 170 году от Р.Х. отстроил не только западный двор для побивания камнями, но и высокую террасу за Телестерионом. Эта дополнительная площадь для собраний подтверждает, что Четвертая оргия разыгрывалась не в Те-лестерионе — император праздновал ее наверху.

Небольшие храмы — Их 14 м и 18 х 25 м — подкрепляют наше толкование роли террасы. Археологи связывают эти храмы с императрицами Фаустиной и Сабиной44. Еще гораздо раньше обе они были обожествлены как "новые Деметры". Со 140 года Фаустине был посвящен храм на Священной дороге в Риме; элевсинский ее храм выходил на конечную, внутреннюю часть Священной дороги, где мисты от веку лицезрели Промежуточную оргию. Храм смотрел на вынужденно узкую (20 м), зато очень длинную новую террасу. Возле этого здания сидела она во время Четвертой оргии как "примиренная Деметра", в белых одеждах, встречая мистов и посылая в мир Триптолема, героя-земледельца.

С Перикловой эпохи эта сцена происходила в верхней части внешнего двора, справа, перед древней пещерой. Процессия выходила из Телестериона через портик главного, восточного фасада и возвращалась туда же, где ее встречала примиренная уже Деметра; мисты тем временем стояли в нижней части двора.

В остановках Священной дороги из Афин Четвертая оргия никак не отражалась; по этой дороге мисты разве что возвращались утром после таинств из Элевсина домой. Впрочем, и на обратном пути остановки Священной дороги не могли оставить их равнодушными — вот так же и Четвертая оргия, которая опять вела мистов по "театру" трех предшествующих оргий, как бы собирала душевные их плоды.

Римские властители Строили в святилище "обеих богинь" Элевсина всегда по приказу властителей. Последними из греков, как сообщает римлянин Витрувий (VII.17), были Перикл (ок. 430 г. до Р.Х.) и Деметрий Фалерский (ок. 310 г. до Р.Х.). Спустя 300 лет их примеру последовали римляне: Аппий Клавдий Пульхр, консул 54 года до Р.Х. На следующий год, став проконсулом Ахайи, он планировал выстроить величественные пропилеи (преддверие), ведущие на священную территорию; об этом мы узнаём из надписи на постройке. Однако же план Пульхра, согласно завещательному распоряжению, лишь много лет спустя осуществил его племянник. То, что мы видим ныне, создано Марком Аврелием. Цицерон, который в 51–50 годах до Р.Х. был проконсулом Киликии, одновременно имея и административную власть над Афинами, соперничал со своим предшественником Клавдием Пульхром, когда вознамерился пожертвовать аналогичное преддверие Платоновой Академии. Так он, во всяком случае, писал в Рим своему другу Пом-понию Аттику45; но выполнить это намерение Цицерон не успел. Тридцатью пятью годами раньше, в 86 году до Р.Х., во время войны с Митридатом Сулла взял Афины, союзные Митридату, перебил население и наряду со многими другими архитектурными сооружениями разрушил и Академию. А ведь для образованных римлян вроде Цицерона только она и была сравнима со святилищем элевсинских "обеих богинь". Элевсин Сулла пощадил. Как сам этот факт, так и сопоставление с Академией показывают, сколь высокое место занимало элевсинское святилище в римском сознании.

Издатель Цицерона, Тит Помпоний Аттик, настоятельно советовал великому писателю к&к проконсулу провинции Ахайи в 57 году до Р.Х. освободить Элевсин от действующего повсюду в Римском государстве запрета на ночные культы, причем не просто смотреть сквозь пальцы на их отправление, но отменить запрет официальным распоряжением. Принятый в 186 году до Р.Х. закон "Senatus consultum de bacchanal ibus" (Постановление сената о вакханалиях) разрешал только пятерым мужчинам или семи женщинам устраивать ночное таинство без присутствия заранее приглашенного платного римского магистрата. Цицерон так ответил другу Аттику: "<…> если твои любимые Афины, по моему мнению, создали многое исключительное и божественное и сделали это достоянием человека, то самое лучшее — те мистерии, благодаря которым мы, дикие и жестокие люди, были перевоспитаны в духе человечности и мягкости, были допущены, как говорится, к таинствам и поистине познали основы жизни и научились не только жить с радостью, но и умирать с надеждой на лучшее"46.

Поскольку после персидских войн афиняне решили впредь не допускать варваров в Элевсин47, Цицерон оправдывал силой введенный здесь Римом в 146 году до Р.Х. обычай считать римлян, говорящих по-гречески, эллинами. Знание греческого было необходимо оттого, что вне языкового понимания мистерии оставались практически непостижимыми, ибо, согласно Плутарху (ок. 45 — ок. 125), они состояли ни много ни мало из трех элементов: dromena, или действий, для чего требовалось знание соответствующих мифов; legomena, или речей, и deigny-тепа, или "явленных" символов48.

Чужеземные властители не всегда относились к Элев-синским мистериям с тем благоговением, которое было свойственно проконсулам Клавдию Пульхру и Цицерону. Когда в сентябре 335 года до Р.Х. Александр Великий разрушил город Фивы, элевсинский иерофант имел мужество в знак протеста отменить таинства, но уже спустя тридцать лет (в 304 году до Р.Х.) афиняне уступили самым что ни на есть святотатственным притязаниям "погубителя городов" Деметрия касательно мистерий. Ведь в 323 году, после смерти Александра, Афины взбунтовались против македонского наместника Кассандра, однако не смогли противостоять его превосходящим силам и обратились за помощью к Деметрию, который привел флот и пешие войска из Сирии и Киликии. Сразу же по прибытии он расположился на акрополе, в храме девы Афины. Народ волей-неволей постановил: "Все, что ни повелит царь Деметрий, да будет непорочно в глазах богов и справедливо в глазах людей"49. После того как был избран на Истме "вождем Эллады", Деметрий в апреле направил в Афины послание, из которого Плутарх приводит следующую выдержку: "<…> немедленно, как только прибудет, желает пройти посвящение в [Элевсинские. — Д.Л.] таинства, причем весь обряд целиком, от нижней до созерцательной ступени, намерен постигнуть сразу". Это требование шло вразрез со священными законами святыни, которые позволяли проводить Малые мистерии только в феврале, а Великие — только в сентябре — октябре, притом лишь через полтора года после Малых.

В начале апреля послание Деметрия огласили в народном собрании, и один только элевсинский жрец-дадух — звали его Пифодор — рискнул возразить, но безуспешно. По предложению некоего Стратокла собрание решило переименовать текущий месяц мунихион (апрель) сначала в анфестерион (февраль), а затем — в боэдромион (октябрь). Стало быть, в угоду Деметрию Великие и Малые мистерии отпраздновали разом и не ко времени. Деметрий принял звание эпопта, или "созерцателя", которое приобреталось обычно de facto, большей частью лишь после повторного участия и без права титулования. Тогда-то Филиппид написал в укор автору предложения: "Годичный целый срок в единый месяц сжал", а о царе: "Святой акрополь наш в харчевню превратив, к Афине-деве в храм распутниц он привел"50. Это самопоругание Афин случилось в 304 году до Р.Х.; Рим не совершал там столь тяжких святотатств.