Девочка Лида - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/83
- Следующая
Сквозь приотворенную дверь чуть долетал ветерок - теплый весенний ветерок, и робко пробивался луч солнца; в спальне же было совсем темно.
Евлалия лежала на кушетке неподвижно, со скрещенными на груди руками, едва отличавшимися цветом от белой блузы, так что ее можно было принять за мертвую, и прислушивалась к своим постоянным гнетущим мыслям, которые она все эти годы носила в себе.
Вдруг в полной тишине послышался посторонний звук, точно что-то упало в соседней комнате и мягко стукнулось о пол. Евлалия вздрогнула от неожиданности и испуга: это было так необычно, что она поднялась с места и открыла дверь в соседнюю комнату. Долго думать над тем, что это было, ей не пришлось - прямо перед нею на полу лежал букет цветов.
Она невольно наклонилась и подняла его с пола. Это были темные фиалки, еще влажные, чуть слышно пахнущие, перевязанные вместе с молодым папоротником и пучком белых звездочек - тоненьких, как кружево, полевых цветочков. Когда-то фиалки сеяли и сажали в рябининском саду, теперь этого не делали, но они сами разрослись, и каждую весну пробивались из земли их пахучие темно-лиловые кустики. Вид цветов пробудил в Евлалии что-то странное: она прижала к лицу их свежие лепестки, и тонкий, нежный запах показался ей таким сильным, что у нее на минуту как будто голова закружилась и забилось сердце.
Она вдруг поцеловала цветочки, как, бывало, делала когда-то, и этот прежде привычный поцелуй вернул ее к действительности.
Откуда эти цветы?.. Кто их бросил? Няня, верно?
Выбросить цветы у нее не хватило решимости, хоть ей даже досадно стало, что они на минуту развлекли ее.
Нет, она не могла их выбросить. Она налила воды в кружку и, точно конфузясь, поставила их на стол перед портретом умершего жениха.
Когда пришла няня, она сама заговорила с ней:
- Няня, ты мне бросила цветы?
- Какие цветы? - Нянька взглянула с недоумением на букет, потом догадалась: - Это, верно, барышня... То-то я видела, как они вчера в саду собирали цветы. Уж вы не сердитесь на них, ребенок ведь!
В первый раз за все это время Евлалия удивила свою няньку - она не только не рассердилась на нее за многословие, но и сама спросила:
- Кто же это?
- Покойной Мелитины Дмитриевны дочка! - ответила нянька, покрываясь коричневым румянцем от радости и неожиданности. Она хотела продолжать, но Евлалия как будто спохватилась и, круто повернув, ушла в другую комнату и заперлась.
А букеты продолжали летать в окно, и няня, видя, что барышня подбирает их и не сердится, ничего не говорила Лите, а, наоборот, поглядывала на нее с какой-то тайной надеждой.
Букеты менялись: то они были из маленьких лютиков, желтых, как солнце, то из ароматных кистей сирени, потом из душистых ночных фиалок, белых и нежных, как свечечки эльфов. Все, что мог дать расцветший старый сад, все это подбирала Лита, с любовью связывала в пучки и, улучив минуту, когда окно отворялось, подкрадывалась и бросала букет. Она и не подозревала, что в последнее время из другого окна, из щелочки в занавеске, глядели на нее темные, такие же темные, как у нее самой, глаза с выражением не то печали, не то зависти.
Евлалия теперь ждала этих букетов: они вносили разнообразие в ее затворническое существование, то разнообразие, которого, не признаваясь самой себе, она невольно жаждала. И теперь она ловила себя на мысли, что ей не безразлично, какие будут завтра цветы... И что теперь цветет... Она наконец осознала, что теперь лето на дворе, и в воображении ее вставали старый сад и веселые прежние дни.
Как-то ночью ей не спалось. Обыкновенно за стеной было тихо. И вдруг до ее слуха долетело рыдание. За стеной плакала девочка, отчаянно, горько, очевидно, сдерживая рыдания, которые вырывались с воплями и стонами наружу.
Это был памятный для Литы вечер: тетка рассердилась на нее, узнав, что она "бродит по ночам, как домовой, вместо того чтобы спать". Выдал Литу Слюзин, которого июньские белые ночи манили гулять на вольном воздухе; он подглядел, как Лита вылезала из окна, и доложил барышне. Барышня пришла в страшный гнев за такую дерзость и не только накричала на Литу, но несколько раз ударила ее.
Оскорбленная, изумленная Лита, которую дома никто пальцем не трогал, убежала к себе вся дрожа, и тут-то у нее сделался прямо взрыв бурного горя, который она не в силах была сдержать. Отчаяние было так велико, что она забыла даже обычную осторожность и приказ "не шуметь". Она рыдала, кусая подушку и умоляя в голос:
- Бабушка, милая, возьми меня к себе!
Как будто бабушка могла ее услышать!
Нет, бабушка не слыхала ее... Но зато за стеной чутко прислушивалась к рыданиям и воплям девочки бледная красавица, и в первый раз коснувшееся ее уха чужое горе будило в ней замолкшие струны и заставляло дрожать от странного, незнакомого доныне ощущения жалости и сочувствия.
Жизнь врывалась снова в мрачные стены, жизнь властно стучалась к затворнице... и никакие забитые двери не могли помешать ей чувствовать, как рядом страдает и томится юное существо с такими же глазами, как у самой Евлалии, и с такими же темными косами. Наутро она опять удивила няньку, спросив:
- Как ее зовут?
Нянька сразу поняла, о ком речь.
- Мелитиной... Литочкой, - ответила она.
- Как сестру... - прошептала Евлалия, и вдруг на ее глазах блеснули слезы - первые слезы не о своем горе.
IX
В один жаркий летний день Евлалия не получила своего букета.
Она даже сама не предполагала, что это будет для нее так чувствительно; но ей впрямь чего-то не хватало, и, главное, в нее вселилось странное беспокойство: отчего это могло случиться? Что помешало маленькой темноглазой девочке собрать свою дань немого обожания и бросить ее в заветное окно?
Евлалия невольно была встревожена, и взволнованное настроение заставляло ее особенно чутко прислушиваться ко всему, что происходило за стенами. А там что-то действительно происходило, слышались быстрые шаги, хлопанье дверями, разговоры, восклицания...
Евлалия сердилась на свое любопытство и, как бы наказывая себя за него, ни о чем не спрашивала у няни.
Два дня прошло без букетов, подъезжали к дому какие-то экипажи, выехала карета из конюшни, опять хлопали дверями, потом воцарилась тишина. Но в ней точно скрывалось что-то жуткое, беспокойное, а из-за забитой двери доносились до Евлалии то слабые стоны, то тихий, быстрый, прерывистый разговор.
В середине дня в комнату к Евлалии вошла нянька. Лицо ее было не такое, как всегда. За все эти долгие годы ничего не случалось в доме и нечему было отражаться на спокойном лице старушки. Но сейчас по этому лицу Евлалия ясно поняла, что что-то случилось. Няня забыла даже все барышнины приказы и заговорила взволнованно:
- Вот что, барышня, не уехать ли и нам?
Фраза эта была до такой степени необычна и неожиданна, что Евлалия даже растерялась и, невольно вовлеченная в разговор стремительностью нянькиного предложения, спросила изумленно:
- Куда уехать? Что ты такое говоришь?
- Да заболела Литочка. Очень, сказывают, болезнь-то прилипчивая.
- Был доктор? - сама взволновавшись до крайности, спросила Евлалия.
- Был дохтур... велел отделить ее, значит, от всех... Ну, Агния Дмитриевна так испугалась, что взяли бабушку и уехали к матери Таисии гостить. Говорят, все равно теперь весь дом в заразе.
- Да что же у нее такое?
- Дегтярик, что ли, по-ихнему. Страсть прилипчива, не дай Бог скрозь стенки пройдет... А вы-то тут рядом...
- Постой, нянька! Дифтерит... Это ужасно... Да кто же при ней остался?
- Лушку оставили, но она нейдет... Ревет, боится, говорит: ишь какие, сами наутек, а меня на смертыньку! И то: им что до девки? Унести бы свои ноги. А она говорит: я вольная, не покупная, не пойду, и кончено!
- Как же это будет, Боже мой? - вскрикнула Евлалия.
- Доктор обещался завтра с утра сиделку прислать.
- А сейчас? Если что понадобится?.. О, заячьи души! - гневно сказала Евлалия.
- Предыдущая
- 14/83
- Следующая
