Немного белого хлеба (СИ) - "Motoharu" - Страница 16
- Предыдущая
- 16/18
- Следующая
Женька по-детски обиженно наморщил нос и надул губы. Так смешно стало, что Котька не смог сдержаться. Хихикнул пару раз и большим пальцем попробовал разгладить морщинку на Женькином лбу. Лоб был горячим… Столько уже таблеток выпил, а температура всё никак не спадала.
- В больнице было очень страшно и одиноко. Лечение оказалось болезненным. Я много плакал, когда приходила мама, я не хотел её отпускать домой. Я был очень капризным ребёнком. Но мама уходила, я знал, что она меня не бросает, просто так нужно, но всё равно думал, что она меня не понимает. Ей-то не было больно, как мне. А Олегу было. Он проходил уже второй курс лечения. И ничего не боялся. Когда мы с ним познакомились, ему было семнадцать. Он был отчасти скинхедом и носил татуировку у основания шеи. Это был меч, который якобы втыкался в позвоночник. Мы много говорили с ним о мире за окном, о том, кто что будет делать, когда выйдет отсюда. Олег сказал «всё это временно, даже если чуда не произойдёт, всегда можно встать и уйти». Олег нашёл в моём лице отзывчивого собеседника, я всегда любил разговаривать наравне со взрослыми. А я был влюблён в него, в его слова, в его мысли, в его отношение к миру. Позже, когда он приехал ко мне в гости, он признался, что несколько месяцев считал меня девчонкой. И моё имя ни о чём ему не говорило. Правда, смешно - Женя Верни… всем подходит.
- Оно, - мягко улыбнулся Котька и придвинулся ещё ближе. Очень хотелось поцеловаться. Но сейчас он был не пьян и стеснялся. Вообще все эти нежности давались ему с большим трудом. Ведь если с другой стороны нет желания, то это будет очень неприятно, и обратно уже не вернёшь. - Чудо в перьях.
- Олег тоже называл меня чудом.
- Ты любишь его? – Котька смотрел в блестящие глаза напротив и чувствовал, что сейчас нужно говорить о чём-то приятном, но никак не мог избавиться от тяжести в груди. Нужно расставить все точки над i, наверное, так будет правильнее.
Женя закрыл глаза и перевернулся на спину.
- Лечение длится полгода, потом начинается ремиссия, то есть время, которое необходимо выждать, чтобы понять: подействовало лечение или нет. Если нет, то нужно было начинать всё сначала. А всё сначала это значит опять стрижка под ноль, постоянная тошнота, головокружение, апатия, уколы, капельницы… И так каждый день в течение полугода. Олегу требовалось новое лечение, но он сбежал из больницы и пришёл ко мне попрощаться. Ему было всё равно, что я мальчик, а я любил его...
- А родители знали?
Женя вновь повернулся к Котьке лицом.
- Я сам им рассказал, когда меня положили в больницу второй раз. Пришлось… Я пытался покончить с собой, когда Олег умер.
Женя закатал рукав водолазки и показал Котьке локоть. Длинный неровный шрам шёл от запястья вверх к локтю. Давнишний, хорошо затянувшийся рубец. Метка на всю жизнь. В груди всё сжалось и в висках застучало так сильно, что Котька подумал, что оглохнет. Вот это шрам так шрам. Страшно и правдиво. Таким шрамом не будешь хвалиться в спортзале, это личное, слишком личное. Только для двоих, одного из которых уже нет в живых. И самую малость для Котьки.
Он протянул руку и осторожно коснулся кончиками пальцев неровной поверхности кожи.
- Дурак ты, Женька, какой же ты дурак, - прошептал он, скользнув вдоль шрама к сгибу локтя, зацепил край рукава и опустил обратно. – А как же родители, Женька? А как же те, кто за тебя волновался?
Верни спрятал руку под одеяло и шмыгнул носом.
- Я им не верил. Я думал, что им будет проще, если меня не станет. Моя ремиссия тоже закончилась неудачно. Но я больше не хотел умереть, хотел жить ради того, что мы с Олегом хотели сделать вместе. Я поклялся, что никого никогда не полюблю так, как его.
Сердце Котьки ухнуло вниз, провалилось куда-то в желудок. И хотелось спросить, даже закричать – а я? А как же я?! Но он не стал этого делать, даже в лице не изменился. Когда говорят такие вещи, значит, хотят, чтобы их услышали и поняли. Светка часто рассказывала про своего бывшего парня, но так плохо, что Котька как идиот гордился, что он-то не такой, и никогда таким не будет. Жалкая гордость. Велика заслуга быть чуть лучше какого-то бабника и тупицы из деревни. А быть лучше Олега невозможно, и дело не в том, что он был первым у Верни, дело в этом голосе, который меняется, когда говорят о любимом человеке. О Котьке никто и никогда так не говорил, и, скорее всего, не будет. Он слишком обычный. И из больницы не побежал бы, наверное.
- А почему ты выбрал меня? Потому что у меня нет денег?
Иногда Котька был жестоким. И к самому себе, и к окружающим. Можно это объяснить невнимательностью матери или его темпераментом, привычкой, всей этой кучей умных слов, про которые пишут книжки. Но чем бы это ни оправдывалось, жестокость присутствовала и била по нервам. Быть может, ещё поэтому у Котьки не было друзей. А кто захочет слышать вечную правду про себя? Исключительно в негативе, чтоб больше не спрашивали?
Но Женька не обиделся, казалось, что его нисколько не задел этот вопрос. Котька видел в его взгляде понимание. Понимание его отчаяния. Когда они успели так сблизиться? Вот прям и говорить не нужно: всё и так понятно, без слов.
- Нет, не из-за денег, - Женя тяжело вздохнул. На его щеках горел лихорадочный румянец. Пора уже прекратить этот нервный разговор. Но так хотелось знать… А что же Котька, ну хоть чуть-чуть нужен, интересен, важен?
- А из-за чего?
- Я давно заметил, что ты смотришь на меня иначе, нежели все остальные.
- Как иначе? Я видел, как ты общаешься с Митей, как Конь смотрит тебе в рот, а Конь никому никогда не смотрит в рот, он сам всё знает. А я-то почему?
- Потому что ты первый заговорил со мной, потому что ты считаешь меня чудом…
- Я похож на Олега? – Котька, усмехнувшись, даже приподнялся на локте, ну такое смелое предположение – волос дыбом, честное слово. Это с ним что-то неладное, совсем крыша поехала. А вдруг…
Женька засмеялся. Очень уж хорошо он смеялся, так добро и искренне, как маленький ребёнок, который ещё не умеет актерствовать и клоунадничать. И смеётся просто потому, что ему весело.
- Совсем не похож.
- Засада, - картинно выдохнул Котька. – А хотелось тоже великой любви.
- Ещё будет.
Смех стих. В комнате стало как-то неуютно. И в голову мысли полезли нехорошие, о том, что Женьке непременно нужно ложиться в больницу, а это значит - уезжать. На сколько? На полгода? На два года? А если опять не поможет?
Верни закрыл глаза и зябко поёжился. Котька потрогал его лоб – не очень горячий, уже лучше, но всё это мертвому припарки: не то они лечат, это же не обычная простуда, чтоб всё моментально прошло.
- Голова болит?
- Постоянно, - не открывая глаз, ответил Женя.
Котька склонился над ним и прикоснулся губами ко лбу.
- Можно я тебя поцелую?
- Можно, - коротко вздохнув, ответил Верни. По его щеке прокатилась слезинка, и ресницы намокли. Ну почему нельзя сделать так, чтобы желания исполнялись? Какие идиоты придумывают эти сказки про волшебные бороды, палочки-выручалочки, орешки, цветики-семицветики? И даже будь ты взрослым, циничным и неверующим, иногда так хочется, чтоб свалился с неба этот самый цветочек, или ещё какое-нибудь чудо случилось… Ну пожалуйста, пожалуйста…
Котька помнил, что задремал после того как Женя уснул. Ему стало чуть легче, и бессонная ночь, наконец, дала о себе знать. Казалось, что это снится, нереальное чувство – Котька слышал, как кто-то плачет… Где-то совсем рядом, а он был ещё во сне, как под толстым слоем воды. И хотелось переждать, чтоб прекратили плакать, потому что это неприятно, пугает, давит на расслабленный мозг…
Котька широко открыл глаза. В комнате было сумрачно, вот это он продрых! Верни рядом не было, но подушка его ещё была тёплой. Хотелось уткнуться в неё носом и полежать так ещё минутку. В ванной шумела вода. Котька невольно прислушался. Знакомый звук, звук из сна – кто-то плакал, негромко всхлипывал… Женька.
- Предыдущая
- 16/18
- Следующая
