Немного белого хлеба (СИ) - "Motoharu" - Страница 10
- Предыдущая
- 10/18
- Следующая
- Если что, мы с ребятами собираемся около входа, Потапыч идёт, Серый и Конь. Если ты пойдёшь, то можно будет потом отметить.
- А без меня не станете отмечать, что ли? – хмыкнул Котька.
- Ну, с тобой веселее.
- Знаю я ваше веселье, девок страшных наведёте, меня потом Светка на фарш пустит.
- Ой, ой, ой, подкаблучник, нелюбитель острых ощущений. Расслабься, Кузнецов, живём один раз!
Каждый раз одно и то же. «Оторвёмся, будет здорово!» Рыжий больше всех выпендривается, а потом рюмку хлопнет и сидит молчит – не подходите к нему, а то стошнит, и друзья его товарищи, такие же отморозки, по углам расползутся и молча курят в лучшем случае. А в худшем врубают музыку и бомбят всё, что под руку попадётся. На прошлый Новый год Котька привёл всю честную компанию к себе домой. Маманя как положено стол собрала, а сама к подруге слиняла. Ну и вернулась она в свой дом родной наутро – чуть инфаркт не схватила. Перевернули всё, половину посуды поразбивали, салат по полу размазали, в общем, был полный аут. А Котька ничего толком ответить не может, очень он слаб на алкоголь – сразу крыша улетает. Может, он вместе со всеми и громил свой дом, кто знает? Поэтому-то и не стоит даже начинать. Ну, по крайней мере, домой к себе Котька больше никого не приглашал, лучше бомбить комнату в общаге у Коня или Серёги Матвеева по кличке Серый. Рыжий с самого начала знал, что у Котьки крыша слетает, поэтому никогда к себе пить не приглашал, а может, и не в Котьке совсем дело было, не нужно преувеличивать свою значимость, конечно. Просто у Рыжего родители - интеллигенты. Инфаркт никто бы не схватил, вместо этого вызвали бы милицию, чтоб она разбиралась с «малолетними преступниками». Причём Рыжий к этим самым «преступникам» ни в коем разе не относился, просто плохая компания совратила их яблоко, которое от яблони без сомнения, недалеко упало, на неправильный путь. Чушь несусветная. Подумали бы своими интеллигентными мозгами, отчего их яблочко наливное квасит так, словно завтра конец света? А потому что дома тишь да гладь, домашний алкоголизм цветёт махровым цветом. На нервы капает сильнее, чем крики и визги. Сложно это – держать лицо, когда муж-алкоголик, а сын любимый деньги ворует из-под самого носа.
Но думать о судьбе Рыжего Котьке было откровенно скучно. Вот Верни – это другое дело. Там-то всё интересно, потому что слишком много несостыковок. Например, где Женькины родители прохлаждаются в то время когда их сын болеет? И да, всё-таки, как сильно он болеет? Да много всего интересно… Да даже не то, что интересно, а как-то просто нужно знать, чтобы… ну помочь там.
Котька опять барабанил ручкой по парте. Привычка такая, дурацкая – барабанить по парте, когда думает. Ритмичный монотонный звук помогает сосредотачиваться. Жаль, что другим не помогает, особенно не помогает училкам. И вообще люди очень часто мешают друг другу, даже не замечая этого. Котьку самого всегда раздражает, когда кто-нибудь чешется. А может, тому, кто чесал нос, шею, руки, ноги, когда с тобой разговаривал, тоже это помогало сосредотачиваться? Засада, конечно, но Котька ничего не мог с собой поделать, ну раздражало его это, просто сил нет. Приходилось разговор сворачивать и больше с этим человеком не разговаривать без особой надобности. А вообще это нервное. Невозможно же одновременно и Марию Петровну слушать, и про Верни думать? А не слишком ли часто он про Верни думает?
- Жаль, что ты не девчонка… - вспыхнуло в голове.
Котька так и замер, не донеся ручку до парты. Что это за?! Сердце забилось где-то в горле от жуткого ощущения, что он сидит совсем голый и каждую секунду кто-нибудь может обернуться и увидеть, что на нём ничего нет. Вот стыд-то… Нужно срочно выйти в коридор.
В туалете было холодно, из окна дул пропитанный дождём ветер. Сигаретный дым согревал лёгкие, но ни черта не радовал.
Вот это проблема так проблема… Котька вспомнил весь свой сегодняшний сон, и про Олеську вспомнил, и про Женю, и про то, что ему искренне было жаль, что он не девчонка, и его нельзя поцеловать, а хотелось, и правда хотелось. Вот бывает хочется чего-то невозможного, просто сил нет. И ведь знаешь, что нельзя, и никогда не бывать этому, а всё равно воображаешь, что было бы… Даже во рту пересохло от предвкушения.
- Твою мать, - догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, Котька бросил окурок на кафельный пол и раздавил ботинком. Хотелось выругаться матом, но он сдержался. Опять началось идиотство, и чего не живётся как всем? Вечно придумываются какие-то проблемы, а потом башка распухает их решать. Верни – парень! И пусть у него там свои взгляды на жизнь, это ещё не значит, что Котька всё бросит и станет таким же. Держи карман шире.
После сигареты немного полегчало, и Котька уже не чувствовал себя раздетым и растерянным, скорее наоборот – злым и уверенным в себе. Слишком уж он разнюнился с этим Верни, да ему вообще плевать на него, ему деньги нужны, чтоб в Питере оторваться на полную катушку. И нечего выдумывать всякие глупости!
На концерт они всё-таки пошли, хоть Верни и жаловался сначала на головную боль, но потом отпустило или он просто перестал жаловаться. Это было вернее всего.
- Вова, если я тебя чем-то обидел вчера… - начал вдруг Верни ни с того ни сего уже в маршрутном автобусе по дороге в ДК. Час пик, чтоб его. Приходилось прижиматься к поручню, как к родному, причём весьма ненавистному родному.
- Ты чего это? – удивился Котька, пытаясь пропустить мимо себя выходившую внезапно бабулю. Бабуля доползла до двери и остановилась, - видимо, выходила на следующей остановке, и надо оно ей было так рано готовиться к выходу? Советская привычка – кто не успел, тот опоздал.
Верни не смотрел на Котьку, но не потому что не мог, а просто… просто не смотрел. Поджал губы, сосредоточился на чём-то.
- Я всегда считал, что если кто-то обижен, то это только его проблема, потому что стараюсь всегда вести себя аккуратно, но поскольку вчера мы обсуждали личные вопросы, то я подумал, что чем-то задел тебя.
- Всё нормально, - Котька заливал, конечно, этот сон дурацкий всё из башки не шёл. И чувство не покидало, что знает, как хорошо будет, если всё-таки прижаться щекой к Женькиному виску, оттого и настроения никакого не было, и смотреть на Верни было трудно.
- Это радует, - тихо сказал он и мельком глянул на Котьку, явно убеждаясь в том, что ни черта оно не было нормально это всё. Но сделать что-то со своим лицом Котька не мог. Такая идиотская черта – что в башке, то и на лице, никогда не умел скрывать или там актерствовать. Если Котьке было хреново, то и лицо его было хреновым, и все тут же знали, что ему хреново. А если хорошо, то и улыбался он, не стесняясь, и ржал так, что стены тряслись, если было уж очень смешно. Но это не у всех так, даже скорее, что у многих не так. Врать, конечно, умел. Но ведь это никак с настроением не связано. Это что-то другое, это из-за мамки, которой всегда хочется услышать что-нибудь эдакое, «правдивое». Раньше Котька всё выкладывал, как на духу, ну и получал по шее, за дух свой испорченный, а потом смекнул однажды, что не нужно говорить всю правду, можно только часть, а про остальное промолчать. Это же не ложь совсем получается. Это средство самозащиты. Свидетель имеет право не давать показания против себя – даже в Конституции прописано. Ну вот, сначала Котька молчал про часть показаний, потом про половину, потом вообще про всё на свете молчал. И ничего ему за это не было. Матери спокойно, ему тоже хорошо – так в чём проблема-то?
«ДК Молодёжи» было насквозь советским зданием. Там даже афиша рядом стояла советской блёклой краской нарисованная, и названия эти, мозг выносящие вернее всякого ружья, уныло пестрели на сером фоне - «Солнышки», «Незабудки», «Весёлые девчонки». Чем думают руководители современных танцевальных коллективов, называя своих вроде бы вполне вменяемых и продвинутых подопечных «Забавными смешинками»? Во-первых, это масло масляное, пусть Котька и не был силён в русском, но даже он понимал, что эти два слова значат практически одно и то же. Во-вторых, что такого смешного в их танцах, что надо так изощрённо издеваться? В-третьих, наверное, это просто стыдно быть одной из «Забавных смешинок» в то время как где-то танцуют «Тодес», «Стрит-джаз» и «Юди». Клоунада какая-то, честное слово. А Котька ненавидел клоунов. Сморщенные лица в белом гриме всегда казались ему отвратительными, а нелепые костюмы – и того хуже. Здоровые мужики напяливают плюшевые шорты и нелепые ботинки, поливают друг друга из водяных пистолетов, прыгают через скакалку, специально ошибаясь, падают, дерутся, разыгрывают какие-то невозможные сценки, которые никогда не случатся в реальности – разве это смешно? Чушь несусветная. Котькина бабушка раньше работала в психиатрической больнице, там этих клоунов было пруд пруди. Только почему-то никто над ними не смеялся, а лечил. Не очень успешно, надо заметить. Если уж крыша поехала, то всё, пиши пропало. Котька знал об этом, как никто другой. И даже если ты внушишь себе, что нормальный, что такой как все, рано или поздно проколешься, и дело не в Верни - не было бы его, был бы кто-нибудь другой, опять какая-нибудь Олеська со своей сумкой. И само собой, сейчас бы Котька не побежал сидеть под кустом – возраст не тот, но думать бы о ней меньше не стал. Вот и думает постоянно о том, что сегодня Верни какой-то бледный и невесёлый. Прям как та блёклая краска на сером фоне – уныло, и почему-то страшно за него…
- Предыдущая
- 10/18
- Следующая
