Весна Геликонии - Олдисс Брайан Уилсон - Страница 15

• Предыдущая
• 15/100
• Следующая

Они повернули в низкую галерею. Здесь рисунок на стене изображал каких-то мужчин, сидящих на корточках с вытянутыми руками перед хижинами.

Сифанс остановился и Юлий наткнулся на него, пробормотав извинения. Старый отец-наставник отдыхал, упершись в стену.

— Помолчи и дай мне собраться с духом, — сказал он.

Через минуту, как бы пожалев о том, что голос его прозвучал сурово, он добавил.

— Я уже старею. Мне скоро будет двадцать пять лет. Но смерть одного человека мало значит для Акха.

Юлию стало страшно за него.

Отец-наставник пошарил рукой по стене. Из каменной породы сочилась влага.

— Да, здесь…

Отец Сифанс открыл небольшой ставень. Во тьму ворвался луч яркого света. Юлий на минуту прикрыл глаза рукой; затем он встал рядом со священником и взглянул.

У него вырвался возглас изумления. Внизу под ним лежал небольшой город, выстроенный на холме. Его во всех направлениях пересекали извилистые улицы, вдоль которых возвышались великолепные дома. Немного в стороне, в расселине, протекала бурная река. Некоторые дома, казалось, чудом держались на ее берегах. Люди, маленькие как муравьи, сновали по улицам, толкались внутри комнат без крыш. Шум дорожного движения едва доносился до того места, где стояли Юлий и Сифанс.

— Где мы?

— Это Вакк. Ты уже забыл его?

И отец-наставник смешно сморщил нос. Видимо удивление Юлия забавляло его.

Какой я еще наивный, подумал Юлий. Я и сам мог догадаться об этом.

Он увидел сводчатый проход, ведущий к Реку. Вглядываясь, он сумел разглядеть знакомые здания и тот проулок, где была его комната рядом с домом Киале и Туски. Он вспомнил их, вспомнил прекрасную черноволосую Искадор — и у него защемило в груди, хотя чувства его были притуплены, ибо не было никакого смысла тосковать по прошедшему. Киале и Туска наверняка забыли о нем, как и он забыл о них. Что больше всего его поразило, так то, каким ярким и светлым показался ему Вакк. В его сознании он представлялся ему местом, погруженным в тень, где отсутствовали какие-либо цвета.

Разница в его восприятии указывала на то, насколько улучшилось его зрение за время пребывания в Святилище.

— Ты помнишь, как спросил меня, кто такие хранители? Ты спросил меня, видел ли я их. Вот мой ответ.

Он протянул руку в сторону города, находящегося под ними.

— Люди там внизу не видят нас, даже если они посмотрят наверх, они не заметят нас. Мы — высшие существа по отношению к ним. Так же и хранители являются высшими существами по отношению к простым членам ордена священников. Внутри нашей крепости есть другая крепость, тайная крепость.

— Отец Сифанс, помоги мне. Эта таинственная крепость настроена дружественно к нам? Ведь то, что тайно, не всегда бывает дружественно.

Отец-наставник замигал глазами.

— Вопрос скорее должен звучать так: необходима ли эта тайная крепость для нашего выживания? И ответ на это следующий: да, чего бы это ни стоило. Ты можешь подумать: что за странный ответ, тем более, что он исходит от меня. Во всем я придерживаюсь середины, но только не в этом. Против крайностей нашей жизни, против того, от чего нас стремится защитить Акха, нужны крайние меры.

Хранители хранят правду. Согласно писанию, наш мир был изъят из огня Вутры. Много поколений назад люди Панновала осмелились бросить вызов Великому Акхе и ушли жить за пределы нашей священной горы. Города, подобные Вакку, были построены под открытым небом. Но потом мы были наказаны огнем, который Вутра со своими приспешниками обрушил на землю. Лишь немногие вернулись сюда, в наш дом.

И это не просто писание, Юлий. Это история нашей жизни, жизни нашего народа. Хранители хранят в своей тайной крепости эту историю, а также многое из того, что осталось от жизни под открытым небом. Я думаю, что они ясно видят то, что для нас пока скрыто туманом.

— А почему нам в Святилище не положено знать таких вещей?

— Достаточно того, что мы знаем их в виде притч из Священного Писания. Лично я думаю, что неприкрашенная правда хранится в тайне от нас во-первых потому, что люди, облеченные властью, предпочитают накапливать знания, ибо знания — это сила, а, во-вторых, потому что они полагают, что если мы вооружимся знаниями, то снова попытаемся вернуться во внешний мир под открытое небо, когда Акха изгонит снега.

У Юлия гулко забилось сердце. Откровенность отца Сифанса удивила его. Если знание — это сила, то где же место для веры? Ему вдруг пришло в голову, что его подвергают испытанию, и он почувствовал, с каким нетерпением священник ожидает его ответа. Стараясь не рисковать, он снова обратился к имени Акха.

— Ну конечно, если Акха изгонит снега, это будет как бы знак с его стороны, чтобы мы вернулись в мир под открытым небом. Противоестественно, когда мужчины и женщины рождаются и умирают в темноте.

Отец Сифанс вздохнул.

— Ты не можешь быть беспристрастным в этом вопросе. Ты ведь родился под открытым небом.

— Я надеюсь и умереть там же, — сказал Юлий с жаром, удивившим его самого. Он боялся, что его непродуманный ответ может вызвать гнев отца-наставника. Но вместо этого старик положил ему на плечо руку в перчатке.

— У всех нас противоречивые желания… — Было видно, что он боролся с собой: продолжать или промолчать, затем спокойно сказал: — Ну пошли, пора возвращаться. Ты пойдешь вперед. Ты уже отлично читаешь стены.

Он закрыл ставень. В нахлынувшей на них тьме они старались разглядеть друг друга. Затем по темным галереям они вернулись назад.

Посвящение Юлия в сан было знаменательным событием. Он постился в течение целых четырех дней, и у него немного кружилась голова, когда он предстал перед кардиналом в Латхорне. Вместе с ним было еще трое юношей одного с ним возраста, которые должны были принять духовный сан. В течение двух часов, облачившись в грубую одежду, они пели религиозные гимны.

Их голоса пронзительно звенели в пустоте темного храма:

Одеждой нам будет тьма

Всегда…

Между ними стояла одинокая свеча. Фигура сидевшего кардинала оставалась неподвижной на протяжении всей церемонии. Возможно, он спал. В отдалении стояли три духовных отца-наставника, которые подготовили молодых людей к званию священника. Юлий смутно различал лицо Сифанса с его сморщенным от удовольствия носом, кивающего в такт песнопению головой… Милиции не было. Не было и фагоров.

В конце обряда посвящения сухая спартанская фигура, одетая в черно-белое, с золотой цепью на шее, воздела руки над головой и гнусавым речитативом затянула молитву для вновь посвященных:

— И наконец сделай так, о древний Акха, чтобы мы смогли еще глубже проникнуть в пещеры твоей мысли, пока не обнаружим тайны того безграничного океана без начала и без конца, который в миру называют жизнью, но который мы, посвященные, считаем всем тем, что находится за пределами Жизни и Смерти.

Заиграли флуччели и сердце Юлия наполнилось музыкой. На следующий день он получил первое задание: посещать заключенных Панновала и выслушивать их жалобы.

Для вновь посвященных в духовный сан существовал установленный ритуал. Сперва они проходили службу в зоне Наказания, а затем их переводили в силы Безопасности. Только после этого им разрешалось работать среди простых людей. В процессе подобного закаливания они все больше и больше отдалялись от народа.

Зона Наказания была полна шума среди горящих головешек. Здесь были надзиратели, набираемые из милиции, и фагоры. Она была расположена в особо сырой пещере, где всегда моросил мелкий дождь. Взглянув вверх, можно было увидеть крупные капли воды, свисающие со сталактитов и готовые сорваться вниз при малейшем движении воздуха.

Надзиратели носили обувь с толстыми подошвами. Сопровождавшие их фагоры не имели одежды, но их белая шерсть хорошо защищала от холода и сырости.

Брат Юлий нес дежурство с одним из трех караульных в чине лейтенанта, упитанным человеком с грубыми манерами по имени Дравог, который шагал так, как будто давил жуков, и говорил так, как будто жевал их. Он постоянно постукивал палкой о свои краги, и этот барабанный звук действовал раздражающе. В отношении заключенных действовала суровая палочная дисциплина. Все движения были подчинены сигналу гонга, и на любого замешкавшегося тотчас обрушивался град ударов. От всего этого стоял несмолкаемый шум. Заключенные были угрюмы. Юлию приходилось выискивать законные основания для любого акта насилия по отношению к заключенным, и он часто сочувствовал своим жертвам.

• Предыдущая
• 15/100
• Следующая