Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович - Страница 15

Понимаете, я врач, а это значит – прагматик. Ищу за жалобами симптомы, за симптомами – диагнозы, за следствиями – причины. Пробую: это работает, это нет, в другой раз – наоборот. Если что-то не связывается, значит, я что-то упустила, а это всегда опасно…

Ладно, хватит болтать! В последующие несколько дней я работала, разговаривала с мамой, каталась на велосипеде вокруг озера – словом, разрабатывала понемногу фугу своей жизни. Пока не обнаружила, что есть одна тема, которая беспокоит меня всерьез.

Вернее, меня беспокоило не то, что есть, а то, чего нет. «Мой загадочный друг» не пришел на повторный осмотр. В самом этом факте не было ничего тревожного. Больные часто пропускают осмотры. Однако я предупредила, что одной подсадки недостаточно и, вероятно, процедуру придется повторить: в моем кабинете или у другого врача, которому я должна заблаговременно послать препараты хрящевых тканей, поэтому ему нужно либо явиться на прием, либо сообщить мне о переезде. Или не предупредила? Как я ни билась, но не могла вспомнить подробностей нашей беседы. Тогда я была так ошарашена тем, что произошло в горах, и тем, что увидела в пещере, что все время возвращалась мыслями туда. Могла ли я быть столь рассеянна, что просто забыла объяснить пациенту, что ему делать дальше? Могла. Сделала ли? Не знаю.

Во всяком случае, он не пришел и не позвонил. Я пыталась связаться с ним: позвонила, потом написала письмо, но ответа не получила. Я подождала еще два дня, уже не находя себе места, потом решилась немного нарушить закон. Дело в том, что выращенные донорские ткани метятся активными нанотранспондерами, работающими от разности электрических потенциалов на мембранах клеток. По мере того как идет процесс приживления, транспондеры постепенно замолкают, и так мы получаем информацию о том, насколько хорошо приживается биопротез. Но эти же метки можно использовать для поиска с помощью системы глобального позиционирования (чтобы находить пациентов, не заплативших за лечение – так шутили мы в институте). Разумеется, такие действия нарушают право человека на сокрытие частной информации, но я всего лишь хотела убедиться, что все в порядке. И не преуспела. Мой уникомп без труда нашел Клауса Кнехта (я наконец удосужилась запомнить имя моего загадочного друга). Клаус находился где-то в горах между Фриденталлем и Нейдорфом, за два дня практически не сдвинувшись с места (система давала разрешение порядка квадратного километра). Теперь моя тревога обрела четко очерченные географические границы, и я позвонила Леве.

Трудно сказать, кто проявил больше энтузиазма: Лева или мама. Сравнить не было возможности, так как мама, не желая напугать потенциального ухажера, из дома выходить отказалась. Только попросила меня заменить желтый шарфик на голубой: «Он больше подходит к твоим глазам».

Вероятно, она была права, так как Лева, увидев меня, только глубоко вздохнул.

Пока я грызла ногти, сидя дома, погода успела поменяться. Больше не было чистого высокого осеннего неба, не было разноцветья листьев, их горьковатого запаха. Над городом царила серовато-бурая хлябь, пахнущая отсыревшим бельем: серые бугристые облака, полные влаги, так и не решившей, чем она станет, снегом или дождем; пожухшая трава на обочинах, перемешанная с жидкой грязью; мокрые деревья, уже совсем голые, тянущие к небу темные пальцы, мол, что же ты…

Да, здорово, у деревьев мысли читаю… Интересно, какая следующая остановка?

– Погода сегодня, конечно, не для прогулок, – решила я начать с Левой светский разговор. – Вы простите, что я вас сорвала.

– Да ерунда, я рад. Засиделся дома, честно говоря. Выше поднимемся, прояснеет.

– Понимаете, я не хотела привлекать к этому полицию. Собственно, у меня никаких оснований нет. Может, человек просто ушел в горы, поставил палатку и отдыхает от шума городского, медитирует. Конечно, не в такую бы погоду и не с его суставами, но бывают же всякие чудаки.

– В палатке нет надобности. Я посмотрел перед отъездом карты в управлении. Там горная хижина. Старая, конечно, но, вероятно, переночевать можно, если не очень привередничать. Принадлежала некой Рите Кнехт.

– Ой! А нашего потеряшку зовут Клаус Кнехт. Ну, все ясно. Муж или брат… И никакой тайны, можно поворачивать… – выпалила я, но, видя, как вытянулось лицо Левы, поспешно добавила: – А давайте все-таки доедем: посмотрим издали, убедимся, что все в порядке, и вернемся.

– Подожди… Рита Кнехт… подожди… я что-то слышал… – Лева забарабанил было пальцами правой руки по клавиатуре уникомпа, потом прекратил и сосредоточился на управлении.

Минут через двадцать, когда моби взобрался на перевал, Лева отогнал его на обочину, остановился и снова приник к клавиатуре.

– Я просматриваю наши базы данных, – бросил он мне через плечо. – Я где-то слышал уже это имя. Ага, вот… О, это интересно. И совсем не похоже на ту семейную идиллию, которую вы вообразили, Хелен. Рита Кнехт, пятьдесят три года, пропала без вести десять лет назад из этой самой хижины. Она переселилась туда после смерти мужа и жила совсем одна. Исчезновение обнаружил водитель, который доставлял ей продукты. Правда, он сознался, что давно уже ее не видел, она расплачивалась через банк, присылала заказы электронной почтой, просто раньше всегда забирала продукты, которые он оставлял на крыльце. Когда однажды он обнаружил предыдущий заказ невскрытым, то вошел в хижину и никого там не нашел. Поиски в горах также ничего не дали. Дело осталось нераскрытым. Но, скорее всего, несчастный случай. В горах в одиночку опасно и молодому человеку.

– Мужа ее звали Клаус?

– Нет. Томас. И других родственников у нее не было. Ни братьев, ни сестер, ни детей… Хотя если Кнехт – фамилия мужа, то его родню никто не проверял. – Лева снова взглянул на экран уникомпа. – Нет, муж был Бишоп. Томас Бишоп. Забавно. Она не стала брать его фамилию или вернулась к девичьей. Не хотите размять ноги, Хелен? Здесь красивый вид.

– С удовольствием.

Мы вылезли из машины. Погода действительно немного исправилась, облака уже не нависали над самыми головами, в них явно гулял ветер, закручивая серые завитки, грозился их и вовсе развеять. Воздух стал холоднее, но гуще. Мы разошлись по разные стороны от машины, углубились в кусты, которыми зарос склон, опорожнили мочевые пузыри.

Потом Лева перевел меня через дорогу, туда, где высились неровные скалы, и, раздвинув придорожные заросли, показал узкую каменистую тропу. Я стиснула зубы, предвкушая повторение прошлой прогулки. Но на сей раз тропа оказалась короткой и пологой, она обвивала скалу и вскоре вывела нас на смотровую площадку, достаточно широкую, чтобы я не испугалась. Вид, открывавшийся оттуда, стоил того, чтобы пробираться через колючие кусты. Я понимаю, что фразы «перед нами лежала плодородная долина, пересеченная широкой темной рекой» уже навязли у вас в зубах, но тем не менее она именно так и лежала, и она была прекрасна. Возможно, немцы относятся с особым пиететом к плодородным долинам, но и русские, очевидно, не чужды подобной сентиментальности, так как Лева, остановившись на площадке, глубоко вздохнул, совсем как утром, когда увидел меня вместе с моим голубым шарфом.

Скалы спускались вниз широкими уступами, заросшими буковым лесом.

– Здесь часто можно увидеть оленей. – Лева извлек из сумки, висевшей у него через плечо, бинокль, настроил, осмотрел лес и протянул мне. – Ага, олени не подвели. Смотрите вон туда…

Я взглянула. Между деревьями действительно двигались два изящных существа, состоящих, казалось, из одних лишь мышц да огромных настороженных ушей. Они щипали траву, время от времени то один, то другой вставал на задние ноги и принимался обгладывать тонкие веточки на деревьях. Внезапно краем глаза я заметила что-то зеленое, мелькнувшее в кустах, и быстро перевела бинокль. Там затаилась крупная зеленая кошка и следила за оленями, нервно поводя хвостом.

Я передала бинокль Леве.

Тот присвистнул:

– Надо же! Пума. Торопится, видно, жирок перед холодами нагулять, иначе ни за что бы не вылезла днем.