Кусатель ворон - Веркин Эдуард - Страница 29

• Предыдущая
• 29/76
• Следующая

– Поперечный миелит, сопровождающийся двигательным параличом! Корки, покрывающие пузырьки, подсыхают не ранее третьей недели заболевания! Сыпь распространяется по всей поверхности кожи!

Пятахин откусил от кактуса еще.

Кстати, действительно неплохая быдлеска. Видно, что человек старается, и при большом стечении народу.

Жмуркин смотрел в пол.

Пятахин понял, что чем он быстрее сжует кактус, тем скорее прекратятся его мучения, поэтому он взялся за растение серьезнее, откусывал больше, жевал быстрее.

– Симптомы лихорадки, редкие боли, при геморрагической форме пузырьки заполнены кровавым содержимым…

И снова за кактус.

– Во дает… – прошептали в зале.

– Он что, настоящий? – спросила женщина в белом, то ли медсестра, то ли психолог.

– Во поэт зажигает! – сказал молодой спонсор.

Я отметил, что поднялись многочисленные руки с мобильниками, – все, завтра Пятахин проснется знаменитым. Мобильники заметил и сам Пятахин и стал стараться с удвоенной силой.

– Смазывать места сыпи четыре раза в день, тушировать зеленкой, настойкой эхинацеи…

Мобильников стало еще больше.

Жмуркин побелел. Не побелел, а как-то пофиолетовел, стал в тон с обивкой кресел. На меня не смотрел, но я чувствовал по его затылку, что он меня ненавидит. Готов убить бумерангом.

Пятахин поглядел на кактус – от него осталось не так уж и много, наверное, меньше половины, он замер – и пустился на новый приступ. Рук с мобильниками стало уже гораздо больше. Я подумал, что во всем этом, наверное, есть и позитивный момент – после такого шоу воспитанники наверняка заинтересуются поэзией. Кажется, в подарках у нас есть несколько коробок с книгами, оставим, пусть читают.

Пятахин ел кактус.

– Давай! – крикнули в зале.

А потом вдруг начали скандировать:

– Давай! Давай! Давай!

Окрыленный Пятахин напрягся, покраснел лицом – я испугался, что он подавился. Или отравился – наверняка некоторые кактусы ядовиты, этого не хватало.

А Жмуркин скрипнул зубами.

Но Пятахин выдержал – он дожевал кактус, выдержал небольшую паузу, во время которой в зале висела тишина.

И закончил:

– Во время болезни мыться и принимать ванну нельзя!

Ну что, это был триумф.

Реальный триумф, я такого не ожидал – трудно ожидать, что поедание кактуса, сопровождаемое зачитыванием статьи про излечение опоясывающего лишая, вызовет такой энтузиазм. Понравилось почти всем. Кричали дети, аплодировали спонсоры, пожилой персонал оглядывался, не понимая, что происходит.

Аплодировали и наши. Снежана хлопала, и Болен хлопал, хотя и глухонемой, и к моему удивлению Дубина – с азартом, с удовольствием, я и представить не мог, что боксер может так искренне радоваться поэзии. Краем глаза я увидел, как возле стены хлопают в ладоши Рокотова и Герасимов.

Пятахин кланялся. Его лицо горело огнем творчества, по подбородку текла тонкая струйка крови.

Это была слава.

– А графин он тоже сможет? – спросил кто-то сбоку.

– Нет, он только кактусы. Графин он о башку обычно разбивает, но сегодня не стал, – ответил я.

Неплохая, кстати, идея, надо попробовать. Башка у Пятахина крепкая, если предварительно растрескать, а потом склеить графин, может получиться интересно. Такой завершающий аккорд. Нет, работать и работать еще над номером.

– Культура, однако… – сказал Пятахин уже от себя.

Неплохо, кстати, ну, про культуру, мне понравилось.

Пятахин поклонился, собрал остатки кактуса и удалился за кулисы.

Честно говоря, я был поражен. Хотя… Искусство, если оно подлинное, проникает в самые зачерствевшие души, это Чехов сказал.

Успех.

Может, на самом деле шоу организовать? «Быдлески Декабря», не так уж в конце концов и плохо. Конечно, Александру в него не заманишь, но волынщика можно, наверное, найти и у нас. Прямо вот представилось – полумрак, проникновенно звучит «Исчезновение Нортумберлендского полка», Пятахин жонглирует живыми ежами и поедает агаву.

Тег «Духовность».

Мама, спаси меня от них.

«С триумфом прошел творческий вечер в детском доме неподалеку от Ростова. Молодые дарования поразили публику своими необычайными талантами. Особенно отличился молодой поэт Влас Пятахин, зачитавший публике отрывки из своей новой большой поэмы. Его встретили аплодисментами и вручили ценный подарок – полное собрание сочинений Омара Хайама».

Так вот.

– Смотрите, что купил! – Пятахин поднялся со своего места и продемонстрировал люду книжку.

Комиксы, так мне показалось – цвета яркие, в глаза так и прыгают. И что-то такое из палехского ассортимента, в Палехе комиксы стали уже рисовать, что ли? Я вдруг представил «Звездные Войны» в стилистике народных художников, и мне это понравилось, мне кажется, Чубакка на фоне родных ракит смотрелся бы неплохо. Наверное, это на меня Дитер влияет, со своим непонятным видением.

– В Суздале еще взял, – Пятахин потряс книжкой. – Серия «Памятники литературы в картинках». Роскошная книжка, называется «Повесть об убиении князя Андрея Боголюбского», я сейчас зачитаю…

– Не надо, Влас, – посоветовала Лаура Петровна.

– Да тут ничего такого, – успокоил Пятахин. – Тут даже очень интересно…

И стал зачитывать. Ему, как недавнему триумфатору, теперь многое позволялось, читал же он с выражением.

– Пока шли они к спальне его, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, опустясь в погреба, напились вина…

Пятахин сделал паузу по Станиславскому, продолжил:

– Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали…

– Прекрати эту гадость читать, – потребовала Лаура Петровна.

– А почему нельзя? – вопросил Пятахин. – Это же древнерусская литература!

– Это древнерусская литература?!

– Древней не бывает. Вот послушайте. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал рыгать… Вот, примерно так, я сейчас покажу.

Лаура Петровна поднялась со своего места, подошла к Пятахину, вырвала книжку и зачем-то всучила ее мне. Я, конечно, с древнерусской литературой был знаком в общих чертах, но сильно ею не увлекался. Пятахин не обиделся, сел, стал молчать. Я полистал книжку, затем передал ее Дитеру.

И тот быстро нарисовал убиение князя Андрея в комиксовой стилистике, ничего так получилось, князь сносил одним ударом головы сразу нескольким негодяям, причем князь был высок, широкоплеч и благороден, а супостаты, наоборот, горбаты, кривоноги и всячески омерзительны, особенно пресловутый Анбал.

Жмуркин сидел рядом, изучал планшетник, сопряженный со спутником Глонасс, прокладывал маршрут. Автобус неторопливо катился средь муромских лесов, как это водится, беды не предвещало ничего, ни сова не ухала, ни самовар не гудел. Мы проехали небольшую речушку с названием Кокшага, и – не знаю, была ли связь или нет – Жохова выкарабкалась со своего места и направилась к нам. Жмуркин напрягся.

– Опять, – шепнул Жмуркин. – А мне ведь предлагали в стройотряд умные люди, предлагали…

Жохова подошла и уставилась на нас.

Нечем мне было его утешить. Жмуркин собрался с силами, улыбнулся и доброжелательно спросил:

– Что там у тебя, Устя?

– А у Рокотовой чесотка! – неожиданно громко и отчетливо сказала Жохова.

Жмуркин сжал кулаки. Ногти впились в пластик планшета и оставили на нем довольно глубокие следы.

– Спокойно, – посоветовал я. – Чесотка вполне себе излечимое заболевание, ничего страшного. Правда, чрезвычайно заразное. Полежим немного в карантине, подумаем о вечности. Без паники!

Стало как-то тихо. Лаура Петровна поправила прическу, над креслами показалась заинтересованная мордочка Лаурыча.

– А я давно предупреждал, – сказал Пятахин. – Надо было каждого перед поездкой осмотреть, мало ли у кого что.

– Я сейчас тебя осмотрю! – угрожающе произнес Герасимов.

– Молчи, убого, – ответил Пятахин.

– Она вся пятнами покрылась! – продолжала Жохова. – У них в баторе все чесоточные!

• Предыдущая
• 29/76
• Следующая