Зарубежная литература XX века: практические занятия - Коллектив авторов - Страница 24
- Предыдущая
- 24/108
- Следующая
Лорд Генри – прежде всего светский человек, и на протяжении романа он не совершает ни одного поступка, подтверждающего его незаурядность, которая проявляется только в словах. Оскар Уайльд долгое время упрекал себя в том же, и недаром он писал по поводу романа: «Боюсь, что он похож на мою жизнь – сплошные разговоры и никакого действия». В позднем разговоре с Дорианом лорд Генри подчеркивает: «Убийство – это всегда промах. Никогда не следует делать того, о чем нельзя поболтать с людьми после обеда» (глава XIX). Итак, с точки зрения дендизма, лорд Генри обнаруживает двойственность: на словах он отстаивает возведение принципов дендизма на уровень философии, на деле ведет достаточно конформистский образ жизни.
Если дендизм Уоттона носит теоретический, чисто интеллектуальный характер, и его вызов обществу ограничивается словами, то Дориан Грей воплощает теорию на практике. Лорд Генри сознательно выбирает Дориана Грея в ученики, привлеченный прежде всего его внешностью: «Этот юноша в самом деле был удивительно красив, и что-то в его лице сразу внушало доверие. В нем чувствовалась искренность и чистота юности, ее целомудренная пылкость. Легко было поверить, что жизнь еще ничем не загрязнила этой молодой души» (глава II). Именно эта невинность и пылкость привлекают лорда Генри, когда он задумывает «перелить свою душу в другого ...передать другому свой темперамент как тончайший флюид или своеобразный аромат» (глава III). Автор передает течение мыслей лорда Генри: «...из него можно сделать нечто замечательное. У него есть все – обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки. Из него можно вылепить все что угодно, сделать его титаном – или игрушкой» (там же).
И Дориан с первой встречи подпадает под обаяние лорда Генри, он чувствует, что этот незнакомец читает в его душе, как в раскрытой книге, и одновременно «раскрывает перед ним все тайны жизни». Колебания Дориана перед тем, как он соглашается на дружбу с лордом Генри, совсем недолги, автор не задерживается на его страхе, на возникающем у молодого человеке ощущении предрешенности жизни. В отличие от лорда Генри Дориан человек малоинтеллектуальный и невербальный, слово для него не является предпочтительным способом самовыражения. Уже в первом разговоре Бэзила Холлуорда с лордом Генри о Дориане мы узнаем, что «иногда он бывает ужасно нечуток, и ему как будто нравится мучить» (глава I) своего старшего друга.
Большой монолог Уоттона, обращенный к Дориану в момент их знакомства, будит в юноше новые мысли и чувства, которые он «смутно сознает», и «ему казалось, что они пришли не извне, а поднимались из глубины его существа» (глава II). Автор подчеркивает взаимное тяготение между лордом Генри и Дорианом: в Дориане от природы заложены те свойства, которые делают его особенно восприимчивым к проповеди лорда Генри. Через полчаса после знакомства с ним Дориан потрясает Бэзила Холлуорда угрозой покончить с собой, когда он заметит первые признаки старения, и высказывает зависть к только что законченному портрету: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!» (глава II). Он в самом деле ведет себя как «глупый мальчик», и уж совсем как глупый мальчик обижается, когда ему говорят об этом.
Дориан принимает за руководство к действию максиму лорда Генри: «Подлинный секрет счастья – в искании красоты» (глава IV). Автор не замедляет послать ему первое испытание любовью к Сибилле Вэйн. Когда он с ней, он стыдится всего, чему научил его лорд Генри: «при одном прикосновении ее руки я забываю вас и ваши увлекательные, но отравляющие и неверные теории» (глава VI). Уайльд-моралист признает превосходство чистой любви над «отравляющими» теориями, но одновременно показывает, что зло уже свершилось, эти теории проникли в плоть и кровь Дориана. Сибилле совершенно непонятны мотивы его отказа от брака – она не может смириться с тем, что он любил в ней только талант актрисы, только воплощаемых ею шекспировских героинь, а не живую девушку. После самоубийства Сибиллы на портрете, истинном зеркале его души, появляется первая жестокая складка у рта, и с угрызениями совести Дориану помогает справиться все тот же лорд Генри.
С этого момента Дориан начинает вести двойную жизнь: блестящая светская поверхность скрывает преступную сущность. Глухие намеки и неясные сплетни о Дориане автор не расшифровывает; каким именно порокам он предается в трущобах Ист-Энда и во время своих отлучек, прямо не говорится, и это заставляет читателя подозревать самое худшее. По мере того как увеличивается в жизни Дориана удельный вес этих неназываемых преступлений, по мере того как сгущаются тени вокруг его имени, автор все больше места уделяет описанию роскоши бесполезных и бесценных предметов, которыми окружает себя герой. Подобно Гюисмансу, Уайльд посвящает целые страницы описаниям коллекций вышивок, тканей, гобеленов, благовоний, музыкальных инструментов, драгоценных камней, но описания эти не самоцель. Смысл их не столько в том, чтобы иллюстрировать изысканность вкусов героя, сколько в том, чтобы парадоксальным образом подчеркнуть его моральную ущербность – «эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже невыносимым».
Зло становится для него одним из средств осуществления того, что он считает красотой жизни. Завершается процесс морального падения убийством Бэзила Холлуорда – бедный Дориан окончательно запутался между требованиями нравственности, которые подсказывает ему совесть-портрет, и своими «отравленными теориями».
Дориан погружается в жизнь чувственную, для которой он создан и подготовлен общением с лордом Генри. Дориану автор приписывает достижение собственного идеала: «...для Дориана сама Жизнь была первым и величайшим из искусств, а все другие искусства – только преддверием к ней. Конечно, он отдавал дань и Моде, ...и Дендизму, как своего рода стремлению доказать абсолютность условного понятия о красоте» (глава XI).
Для него характерно стремление играть роль более значительную, чем роль просто законодателя мод, его томит желание вслед за лордом Генри стать духовным лидером, для чего объективно у него нет никаких качеств. И тем не менее «в глубине души он желал играть роль более значительную, чем простой «arbiter elegantiarum», у которого спрашивают совета, какие надеть драгоценности, как завязать галстук или как носить трость. Он мечтал создать новую философию жизни, у которой будет свое разумное обоснование, свои последовательные принципы, и высший смысл жизни видел в одухотворении чувств и ощущений». Новый гедонизм, по Уайльду, «будет прибегать к услугам интеллекта, но никакими теориями или учениями не станет подменять многообразный опыт страстей. Цель гедонизма – именно этот опыт сам по себе, а не плоды его, горькие или сладкие» (глава XI).
Соответственно в образе Дориана автор акцентирует стихийность, спонтанность его эмоциональной жизни. Дориан живет бурно, насыщенно, не рефлектируя и не особенно маскируя свои греховные стремления, но все же он не безрассудно-легкомыслен, не пренебрегает мнением света и в общем соблюдает приличия. Но главное – это то, что волшебство вечной юности позволяет ему поддерживать в глазах общества впечатление обаятельной чистоты. Влюбленный только в себя, он находит извращенное удовольствие в постоянном сравнении своего отражения в зеркале с все более отталкивающим портретом: «Чем разительней становился контраст между тем и другим, тем острее Дориан наслаждался им. Он все сильнее влюблялся в собственную красоту и все с большим интересом наблюдал разложение своей души» (глава XI). Его томит «волчий голод» к жизни, ненасытное любопытство к ней, разбуженное лордом Генри. А жизнь во всей ее полноте не только прекрасна, но и яростна; глупость, низкие страсти, насилие входят составным элементом в красоту жизни, поэтому пылкий Дориан с легкостью совершает жестокие поступки.
- Предыдущая
- 24/108
- Следующая
