Австралия и острова Тихого океана - Кист А. - Страница 3
- Предыдущая
- 3/95
- Следующая
При другом способе защиты кенгуру входит в воду и, когда собаки приблизятся, хватает их передними лапами и удерживает под водой, пока они не захлебнутся; а если случится, что глубина недостаточна, кенгуру подминает первую собаку ногами и отважно ждет приближения второй... кажется, он словно мобилизует всю свою дремлющую энергию для последней схватки, и если бы он имел дело только с собаками, то мог бы часто выходить победителем. Однако, видя приближающегося человека, самец кенгуру словно инстинктивно чувствует в нем самого страшного противника: рот животного сжимается и перекашивается, глаза сверкают и почти вылезают из орбит от ярости, уши все время двигаются, и все это сопровождается характерными негромкими звуками вроде подавленного ворчания - то ли свиста, то ли тяжелого дыхания".
Такого рода схватки в наши дни стали редкими. Теперь животных обычно стреляют. Самый эффективный способ охоты следующий: к грузовой машине прикрепляют мощный прожектор, вооружаются магазинной винтовкой и настигают группу животных, когда они пасутся в ночное время. Направленный луч света ослепляет животных, и хорошему стрелку уже нетрудно ранить или убить их. Таким способом ежегодно уничтожают или увечат миллионы кенгуру (никто не знает, сколько именно). Отчасти за ними охотятся из-за того, что они поедают траву, необходимую для коров и овец, отчасти из-за шкур и мяса, которое продают в замороженном виде для собак и кошек. В районах восточного побережья эти животные почти исчезли, и мало кто из австралийцев видел живого кенгуру на свободе.
Другому крупному австралийскому дикому животному - гребнистому крокодилу - пришлось еще хуже. Его отстреливали и ловили сетями в таких масштабах, что он почти полностью исчез в тропических реках на севере континента. Представители более мелкого вида крокодила, которых охотники называют "стафферс" (потому что из них набивают чучела), выставляются в магазинах сувениров для туристов, после того как побывают в руках у набивщика чучел; иногда для занимательности им надевают на голову шотландские береты и вставляют в когти маленькую клюшку для гольфа.
Все это выглядит мрачно, однако пусть путешественник или читатель этой книги не отчаивается. Австралия - огромная страна, она немногим меньше Европы, а пока в ней живет всего около пятнадцати миллионов человек. И сейчас еще можно побродить вдалеке от населенных мест и увидеть многое из того, чему дивился Гилберт сто лет тому назад. Даже в наиболее густо - населенных районах сейчас прилагаются усилия для сохранения дикой природы и хотя бы части мест естественного обитания животных. В Виктории, например, есть место, называемое Тауэр-Хилл, в котором создан резерват. Правда, сейчас там голая земля, но в резервате есть картина, написанная, кажется, французским художником в прошлом столетии. На ней изображен ландшафт таким, каким он был в то время, это целые километры холмистой местности, покрытой деревьями,- и сейчас его стараются восстановить.
Но путешественника надо заранее предупредить, что своеобразие Австралии открывается не сразу. Расстояния здесь велики, и иной раз, чтобы дойти до интересных мест, приходится преодолеть много километров, пролить немало пота, вдоволь наглотаться пыли и пострадать от жажды. Нужно спокойно ждать, терпеливо вслушиваться, глаз должен привыкнуть к кажущейся непримечательности - и тогда мало-помалу начинаешь постигать, что находишься в другом, допотопном мире, в мире робком, бесконечно нежном и порой немного грустном. Местные жители добры; несмотря на резкую жару, резкий свет, резкие очертания - это мягкая страна. Хищников здесь поразительно мало. Говорят, что африканский страус засыпает всего на несколько минут, так как ежеминутно опасается появления врага, а его австралийский родич - эму - может спать часами. Большой клинохвостый орел - хищник. О нем идет молва, что он похищает ягнят. Однажды я видел, как он планировал между эвкалиптами на острове Кенгуру, пытаясь схватить с ветки крупного коалу. Но когда мне довелось наблюдать молодого орла в неволе, он был удивительно мягок и ласков со служителем, который за ним ухаживал. Он обращался с ним так, как мог бы обращаться с себе подобным: чесал ему голову своим грозным клювом с такой же осторожностью, с какой парикмахер обращается с женской прической, а потом ласкал ему щеку.
Очень немногие австралийские живые существа, даже змеи, враждебны человеку: они скорее склонны принять вас "на веру". Однажды, во время последней засухи, когда в Южном Квинсленде десятками тысяч убивали кенгуру, я гулял по высохшему руслу реки. Спустя некоторое время я присел на камень понаблюдать летающих в вечернем свете длиннохвостых попугаев. Молодой кенгуру скатился с берега и уселся неподалеку. Он отлично меня видел, но не боялся, ведь я ничем не пугал его. Мы мирно сидели, наблюдая за попугаями и прислушиваясь к вечерним звукам скраба. И так могло бы продолжаться до бесконечности, если б не появление чрезмерно старательной трясогузки. Эта проклятая птица метнула на нас испуганный взор, принялась виться вокруг головы кенгуру и пищать. Несомненно, она говорила: "Дурачок, насторожись! Этот предмет опасен". Кенгуру быстро повернул голову в мою сторону и в панике ускакал прочь.
Свойственные этой стране покой и тишина поражают все больше и больше по мере того, как привыкаешь к ней. Нигде в мире нельзя испытать такого острого ощущения вечности, принятия всего окружающего таким, какое оно есть. В этом сухом воздухе все и растет и погибает не быстро, перемены наступают с бесконечной медлительностью. Аборигены населяли эту страну, возможно, десять тысяч лет, и за все это время их образ жизни изменился мало. Жизнь в кустарнике протекает на фоне тишины и невозмутимости. Кукабарра безмолвно часами сидит на ветке сухого дерева, затем внезапно устремляется вниз. А когда она взмывает вверх, в сильном клюве уже извивается змея. Птица роняет ее, чтобы убить. Иногда она повторяет этот маневр по нескольку раз, затем, уверившись в том, что змея недвижима, начинает свою трапезу. Порою, сидя на берегу, приходится часами ждать, пока птица, питающаяся моллюсками, нападет на добычу. С быстротой молнии она просовывает плоский клюв между ничего не подозревающим моллюском и скалой, в одну секунду переворачивает раковину и быстро расправляется с ней, а затем на берегу вновь наступает ничем не нарушаемое спокойствие. Волны лениво ласкают берег, птица опять неподвижна как изваяние.
Однажды я отправился в десятидневную экспедицию за буревестниками на острова в Кассовом проливе. Меня инструктировал доктор Д. Л. Сервенти, величайший знаток этой птицы, на мой взгляд наиболее интересной из всех мигрирующих видов. Это было время гнездования, и под землей в птичьих норах кипела жизнь. Но на поверхности это ничем не проявлялось: ни шума, ни запаха - ничего, кроме многих и многих километров колеблемой ветром дернистой луговины. Неискушенный путешественник, пройдя по берегу, чгак ничего бы и не заметил. Но когда родители буревестника возвращались, каждую ночь в небе слышались всплески миллионов крыльев, хотя сами птицы были невидимы. Просто их невидимое присутствие в воздухе и на земле ощущалось, когда они пробирались к своим норам. Приятно было думать, что пушистые серые птенцы, получающие сейчас корм из клювов своих родителей, всего через один - два месяца полетят через Японское море и еще дальше - на север.
Порою тишина нарушается. В скрабе слышатся странные шорохи. Лирохвост подражает разным звукам, крик олуши походит на шум спускаемой заржавевшей якорной цепи. Гилберт рассказал нам о синеклювой утке, издающей характерный "утробный" крик. Аборигены говорили, что голоса у нее нет и это крик ее сердца.
Я вспоминаю время, проведенное с друзьями на острове Фрейзер, расположенном невдалеке от берега Южного Квинсленда. Мы отправились туда взглянуть на тропические дождевые леса, которые, на мой взгляд (я не был в Бразилии), представляют собой одни из самых увлекательных лесов мира. Обычно, когда думаешь об Австралии, перед мысленным взором не возникают ни стройные высокие пальмы со свисающими с них лианами, ни орхидеи, растущие на влажных стволах огромных деревьев, ни смоковницы, ни тропические бабочки, яркими мазками расцвечивающие царящий внизу зеленый полумрак. И однако, все это здесь было. Днем мы опять вынырнули на солнце, проехали на машине вдоль океанской бухты и остановились у рыбацкой хижины, где предполагали заночевать. Волны Тихого океана непрестанно разбивались о берег, вокруг было много морских птиц, но больше ничто не нарушало вечерней тишины.
- Предыдущая
- 3/95
- Следующая
