Этюды о моде и стиле - Васильев Александр Александрович - Страница 15

Вообще успех всего русского искусства был необычаен: «Русские балеты» Дягилева, выступления оперных звезд, от Шаляпина до Марии Кузнецовой, русские немые фильмы, снятые на студии «Альбатрос» в Монтрейе с Натальей Кованько и Иваном Мозжухиным в главных ролях, спектакли Художественного театра, кабаре «Летучая мышь» Никиты Балиева, русские «кутюры» — дома моды, за которыми стояли самые громкие аристократические титулы от Романовых до Трубецких, шесть тысяч русских такси, многочисленные кондитерские, магазины кустарных промыслов, русские газеты и книжные магазины — все это создавало почву для подъема и расцвета русской эмигрантской культуры.

В 1924 году два русских придворных повара, Алексей Васильевич Рыжиков и Федор Дмитриевич Корнилов, получают высочайшие титулы «Первых кулинаров Франции»; теперь русские рестораны уже, так сказать, на законных основаниях могут гордиться своей кухней. Множество замечательных артистов старой России находят себе работу в парижских кабаре — Кремер, Вертинский, Массальская, Полякова, Морфесси, Северский, Адорель, Бемер, Бразин, Хан-Мануков, и их число все возрастает.

Кульминацией успеха эмигрантов стало открытие в 1926 году в Париже на авеню Рашель роскошного кабаре «Казанова», названного в честь знаменитого одноименного немого фильма с Иваном Мозжухиным в главной роли. Коронованные монархи, звезды Голливуда и сильные мира сего стремились в «Казанову» — лучшее парижское кабаре 1920-х годов, где выступали не только русские, но и знаменитые французские певцы той поры. Невиданный успех «Казановы» вслед за ним разделило кабаре «Шахерезада», открытое Сергеем Ипполитовичем Нагорновым по совету княгини Долгорукой на рю де Льеж 3 декабря 1927 года. Оно было так названо в честь балета Михаила Фокина, который показывала с ошеломляющим успехом дягилевская труппа еще в 1910 году. Гаремная атмосфера кабаре была создана декоратором Билинским, и до сегодняшнего дня оно является одним из ярчайших памятников эмигрантского искусства в Париже. Управление «Шахерезадой» было поручено полковнику Дмитрию Дмитриевичу Чихачеву, который поставил дела кабаре на недосягаемую высоту. «Шахерезаде» посвятил главу своего романа «Триумфальная арка» Эрих-Мария Ремарк.

На волне этого успеха в Париже открылось около ста русских эмигрантских ресторанов. В 1927 году в Париж эмигрирует семья цыган Дмитриевичей, начавшая играть огромную роль в жизни ночного Парижа.

Однако дела стали портиться осенью 1929 года, после невероятного краха на Уолл-стрит, повлекшего за собой финансовые трудности во всех странах Европы. Многие рестораны и кабаре разорились в одночасье. Даже «Казанова» разоряется в 1931 году, потом вновь открывается, но, увы, сгорает во время пожара 13 января 1939 года.

Вероятно, одним из самых больших потрясений русской эмиграции начала 1930-х годов стало убийство президента Французской Республики Поля Думера русским эмигрантом Павлом Горгуловым 6 мая 1932 года во время художественной выставки. Не станем вдаваться в объяснение причин и мотивов этого террористического акта, скажем только, что именно он повлек за собой во Франции массовое охлаждение ко всему русскому и эмигрантскому. К этому печальному событию добавился осадок от двух организованных ГПУ в Париже исчезновений лидеров белого движения — генералов Кутепова и Миллера.

В связи со всем этим многие русские рестораны поспешили «офранцузиться» и сменили вывески на менее экзотические. К тому же большая часть артистов кабаре, бывших знаменитостями еще в России, стала уже стареть. Это же происходило и со многими другими деятелями русского искусства. Упадок продолжался в течение всех 30-х годов, а Вторая мировая война еще более ухудшила положение эмигрантских ресторанов и кабаре.

Париж был оккупирован немецкой армией 14 июня 1940 года, и первое время исполнение песен по-русски было вовсе запрещено оккупационными властями. Затем некоторые из уцелевших русских ресторанов продолжают работу, но меняют репертуар согласно новым требованиям. На войне как на войне. В 1945 году в Париже умирает Нюра Массальская. Через год, прямо на сцене, во время выступления, — Ашим Хан-Мануков, в Америке — Настя Полякова, вслед за сестрой и Дмитрий Поляков. Общая картина жизни русских кабаре сильно меняется.

В заключение мне хочется добавить собственные впечатления от моей первой встречи с Людмилой Лопато, сообщившей мне значительную часть сведений, приведенных в этом очерке.

Приехав в Париж 1 июня 1982 года, я совсем не представлял, что такое «русские рестораны». Музыкальные кассеты и советские фильмы вроде «Бега» ясной картины дать не могли. Приятельница посоветовала мне устроиться на работу в русскую блинную на Монпарнасе, которую держал эмигрант из Баку. Эта работа мне пришлась не по душе, и я быстро нашел другую — стал работать декоратором в театре, что было и остается до сих пор моей основной профессией. Однажды, около 1986 года, крупный парижский предприниматель русского происхождения Владимир Рэн, для племянницы которого, юной принцессы Наташи Строцци Твиччардини я делал костюмы во Флоренции, пригласил меня в ресторан Людмилы Лопато возле Елисейских Полей. При этом он предупредил, что это самый лучший из всех русских ресторанов мира. Мы подъехали к большому красному тенту, на котором было написано «У Людмилы», и вошли сквозь густые бархатные занавески.

Сразу после гардеробной нас встретила невысокая дама без возраста, роскошно одетая во что-то длинное и мерцающее, в пестрой цыганской шали с кистями и увешанная эффектными драгоценностями. От нее исходило такое невероятное женское обаяние, перед которым устоять не смог бы никто и никогда. Нежным бархатистым голосом она приветствовала нас словами: «Как давно вы ко мне не заходили!» Официант Федор усадил нас на бархатный пурпурный диван, и я смог разглядеть развешанные на стенах многочисленные пейзажи XIX века. Помню также три или четыре вещи работы Эрте, с которым я в те же годы познакомился. Атмосфера была наполнена ощущением тепла с примесью аромата ностальгии и еще чего-то неуловимо душевного.

Ужин был в разгаре, когда Людмила села за рояль. Ее общение с публикой было великолепным. Перемешивая поочередно «песни грусти и веселья», она неизменно удостаивалась бурных аплодисментов, при этом произнося: «Какая публика, просто замечательно!» Все были так счастливы и так веселы от шампанского, что не грустили даже при получении счета. Это было великолепно!

С тех пор каждый раз визит к Людмиле становился для меня праздником. Помню пасхальный ужин у нее, с хореографом Валерием Пановым и Машей Зониной. Помню ужин с княгиней Ириной Строцци, с ее мамой — певицей Натальей Рэн и Владимиром Деревянко.

Для меня лично 1980-е годы были незабываемой эпохой в Париже, прошедшей под звуки песен Людмилы Лопато. Тогда я впервые купил ее кассету и влюбился в этот голос. Исполненные ею романсы «Я слушаю тебя внимательно и чутко», так же, как и «Твои глаза зеленые», стали для меня настоящим утешением в трудные минуты, когда о возвращении в Россию я и помышлять не мог.

Одно время в те же годы я писал статьи об эмиграции и эмигрантах для парижской газеты «Русская мысль». Задумав написать работу о театре эмиграции, я отправился к Людмиле Лопато в ресторан днем, в неурочный час, с тем чтобы записать ее воспоминания. Увы, она была тогда страшно занята своим делом. Но и по коротким рассказам я понял, что в ее воспоминаниях есть материал на целую книгу. А потом Людмила Ильинична переехала в Канны. Мы не потеряли связи. Первое время я навещал ее с друзьями из Ниццы, а после кончины ее мужа Джонни предложил, дабы развеять грусть, написать вместе со мной книгу воспоминаний.

Долгие дни просиживали мы на террасе с видом на сад с пальмами в ее каннской квартире. С диктофоном в руках мы попивали чай с пирожками из русской кулинарии, перескакивая от одной эпохи к другой, пока наконец много месяцев спустя наша общая работа не выстроилась в цельный рассказ.

Их мириады. Они красивы. Они голодны! Русские беженки от ужасов революции бесправны в Европе. К тому же они бедны и застенчивы. Но им требуется работа, срочная и оплачиваемая, чтобы прокормить себя и родителей своих, потерявших все в эти годы.