Свидание с Бонапартом - Окуджава Булат Шалвович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/71
- Следующая
Господин Мендер облюбовал себе сиреневый куст рядом со входом, Тимоше была определена прекрасная зеленая лужайка за одним из фонтанов, где он и устроился вместе со своими книгами, за другим фонтаном мы уложили поручика, а мне, как единственной даме и хозяйке, досталась прелестная беседка, увитая плющом. Сено мы покрыли ковриками и занавесками, сверху нагромоздили постели, и у каждого получилось пышное очаровательное ложе. Оставалось пожелать каждому спокойной ночи. Я подошла к поручику и спросила, удобно ли ему.
– Я могу спать и на голом полу, – сказал он браво, – но сейчас мне не спится.
– Не хотите ли воды? – спросила я.
– Только из ваших рук, – сказал он как-то чересчур торжественно. – Скажу вам честно, я был очень удручен своей постылой раной, но теперь, рядом с вами, бог ты мой… Мне даже не хочется выздоравливать, – и засмеялся. – Впрочем, напротив, хочется быть здоровым и чем-нибудь вам услужить…
– Похвально желание быть полезным другому, – сказала я с шутливой назидательностью, – но нынче придется спать.
– Ах, – сказал он, – сон нейдет… хорошо ли вам в беседке?
Руки его покоились на одеяле, голова была приподнята. Сад благоухал, какие-то птицы сонно попискивали среди ветвей. Сердце переворачивалось от жалости, когда я глядела на этого сильного и молодого мужчину, страдающего от бездействия в такие дни. Не скрою, он был мне симпатичен, и я ловила себя на мысли, что все реже вспоминаю своего милого Строганова.
Тут я должна сделать маленькое отступление. С первой минуты, как поручик Пряхин появился в нашем семействе, я стала замечать, что в моем присутствии интонации его бодрого офицерского голоса становились мягче и вкрадчивей. Меня это не удивляло, так как я встречала не раз подобные же проявления мгновенной симпатии к себе со стороны многих. В этом не было ничего странного, а тем более предосудительного, потому что любой нормальный мужчина, встретившись с красивой молодой особой, должен неминуемо проявить свою приязнь взглядом, жестом, особыми интонациями, и все это совершается непроизвольно, по прихоти природы. Некоторые дамы, склонные к ханжеству, испытывая удовольствие от подобных знаков внимания, объясняют их обычной мужской распущенностью. Вздор. Никто не приносил мне зла, и я с тайной радостью вспоминаю нынче былых моих вздыхателей и обожателей. Конечно, некоторые из них запомнились едва, столь мимолетными были их ко мне претензии… Ну что ж, так решала за нас судьба, и сетование в адрес ее бесполезны. Для меня главным всегда было начало, эти робкие или, наоборот, бурные проявления восторга передо мной, когда кружилась голова, стучало сердце у меня, возносимой на пьедестал. И вот я стала замечать это в Пряхине, как, впрочем, и в Тимоше, что вызывало во мне ответные порывы, тайные фантазии, которые я должна была по своему положению сдерживать и обнаруживать не сразу.
– Фонтан, возле которого устроен наш младший друг, – прошептал он с шутливой укоризной, – лучше моего, – и засмеялся.
– Побойтесь бога, – произнесла я едва слышно,-мы накануне гибели мира, а вы о чем?… Эта война, пожар, разбойники, и мы в этой оранжерее!… Да он ведь совсе* мальчик… – Он поцеловал мою руку. – Ваши претензии чрезмерны, – это я произнесла совершенно ледяным тоном, но разглядела, как он улыбался.
Я оставила его, хотя он не хотел выпустить мою руку. Тимоша крепко спал. Последние два дня, несмотря на переезд и суровые обстоятельства, здоровье его улучшилось, видимо, мясные бульоны, прописанные доктором, оказали свое благотворное воздействие. Я поправила на нем одеяло и решила заглянуть к господину Мендеру. Постель его была пуста, а сам он сидел в белом садовом кресле, вытянув ноги, закинув руки за голову. Черный сюртук растворялся в полутьме.
– Господин Мендер, – сказала я, – я пришла пожелать вам спокойной ночи. Отчего же вы не спите?
– Ах, дорогая, – воскликнул он шепотом, – представьте, я думал о вас! С тех пор как вы появились в нашем доме, моя жизнь начала, как это ни странно, утрачивать свою обреченную сущность. Кто надоумил вас прийти в наш дом? Уж не ангел ли вы, ниспосланный нам небесами?… Клянусь, если бы не эта чудовищная ситуация, я не преминул бы припасть к вашим ногам. Боюсь, что теперь это может выглядеть ненатурально. Я думал о том, что, если выживу, вернусь в Линц и напишу оттуда вам письмо, состоящее из одних высокопарностей!…
Это уже начинало походить на безумие. Они все посходили с ума. Запах удушливой гари, надвигающийся огонь, канун гибели совсем расстроили их воображение. В такой обстановке мы обмякаем, делаемся податливей, теряем способность к сопротивлению. Мы летим на спасительный свет, а оказывается, это вечная тьма… Так думала я, а надо мной склонялись тяжелые ветви смоковниц и кипарисов, и ночные цветы благоухали, что-то горячее и живое шевелилось в зеленой гуще… Уж не одни ли мы на всем белом свете?
Я попросила его лечь и заснуть. Он послушно улегся, и я отправилась к себе в беседку в надежде, что утро прояснит нашу жизнь. Прямо в одежде упала я на постель и тотчас же уснула. Не знаю, сколько времени длился мой сон. Что-то заставило меня открыть глаза. Прямо передо мной у самого входа в беседку темнел силуэт мужчины.
– Луиза, не пугайтесь, это я, – сказал поручик, – сна нет, ничего не могу с собой поделать… Вы только не пугайтесь… – и горячей ладонью он провел по моей руке. – Бог свел нас в этом райском саду, – прошептал он, наклоняясь ниже, – я бессилен против судьбы…
– Что вы делаете? – едва слышно проговорила я, отстраняя его от себя, – вы всех разбудите… Ступайте к себе!…
Он опустился на колени. Я слышала, как он тяжело дышит, и поняла, что он невменяем, и приготовилась защищаться, ибо безумие безумием, а моя репутация в глазах моих друзей должна быть чистой и безукоризненной.
– Мой дядя, – совершенно отчетливо произнес Тимоша неподалеку, – при всей своей доброте большой фантазер. Эта выдумка с обедом – просто игра от беспомощности и отчаяния.
Мы с поручиком замерли, словно воры в засаде.
– Может быть, – сказал в ответ господин Мендер, – но это в дни войны создало ему нелестную репутацию. Он мог придумать что-нибудь более подходящее моменту…
Я оттолкнула поручика от себя, что стоило мне немалых усилий, и знаками показала, чтобы удалился. Я слышала, как он отправился к себе. Затем прозвучал голос Тимоши:
– Вам тоже не спится?
– Да, – сказал поручик, – ходил, изучал этот райский сад.
– Ну, если вы можете ходить по саду, – сказал Тимоша жестко, – то уж на коня сесть и подавно?
В этот момент что-то заскрежетало, дверь в оранжерею распахнулась, сразу напомнив, что этот сад не бесконечен, и в тусклом свете китайских фонариков перед нами предстал французский солдат с ружьем в одной руке и с корзинкой в другой.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросил он хрипло.
Господин Мендер возник перед ним и сказал на французском, с трудом подбирая слова:
– Здесь я. Франц Мендер. Вы пришли за мной?
Солдат с удивлением оглядел его.
– Да на черта ты мне сдался! – сказал он добродушно. – Я пришел за сапогами. Видишь, от моих почти ничего не осталось, а победителю нельзя ходить босым.
– У меня нет сапог, – сказал господин Мендер.
– А на тебе что? – спросил солдат.
– Это мои сапоги, – сказал австриец.
– Ну вот и снимай, – ответил француз, – надеюсь, они мне подойдут. Как ты думаешь?
– Как вам не стыдно! – сказала я, выходя вперед. – Вы позорите армию! Вы грабитель!…
Он не удивился, увидев меня, лишь отмахнулся, протянул руку к сапогам и сказал:
– Стыдно, не стыдно. Что за слова? Разве я виноват, что мне обещали в Москве теплую квартиру, довольство и полный отдых! Вы местные жители, вам есть где взять, а мне?
– Могли бы и вовсе не приходить сюда! – заявил Тимоша.
– Ах, сколько вас тут! – сказал солдат спокойно. – Когда ты, дитя, получишь приказ, попробуй отвертеться… Я бы купил эти чертовы сапоги, – проворчал он, – да у меня нет ваших чертовых денег, а ваши чертовы лавки все разграблены…
- Предыдущая
- 32/71
- Следующая
