Голландия - Моруа Андре - Страница 1

• 1/17
• Следующая

Голландия — это не только страна, это еще и особое состояние души. Существует голландская философия жизни, не писанная, но выстраданная, навязанная голландцам самими условиями их парадоксального бытия. Природа не давала людям эту землю; они отвоевали ее у моря. Казалось, что вечно осаждаемое волнами сырое побережье, где стоит только копнуть почву, и из-под нее сразу выступит вода, совершенно не подходит для проживания людей.

Вся западная часть страны представляет собой запутанную сеть проток и заливов. В ней не отыскать даже самые крупные реки — настолько их рукава переплетаются между собой. Рейн в Голландии — уже не Рейн; его мощное русло делится на множество небольших, и местами он соединяется с Маасом. Вокруг — одни лишь болота, озера, лиманы. На совершенно плоской равнине течение мелких речушек почти останавливается. А полноводные реки «спят, лениво раскинувшись на своих ложах, и их тусклые, тягучие воды мерцают всеми оттенками блеклого перламутра; над ними непрерывно клубятся испарения, а ночью, под луной, все окрестности погружаются в сырую голубизну густого тумана»[1].

Говоря о самих себе, здешние жители прибегают к знакомым образам. Подобно Прусту, который, описывая в Парижской опере купальню принцессы Германтской, не скупился на пышные метафоры, связанные с водным миром, голландцы не могут обойтись без упоминаний о море. Море возникает в каждой фразе. О голландских партизанах в годы Сопротивления нельзя было сказать, что они «ушли в лес», потому что в этой стране просто нет лесов. Говорили: «Они залегли на дно». «Настало время передвинуть бакены», — призывал некий государственный деятель Нидерландов, имея в виду необходимость приспосабливаться к обстоятельствам. О бесстрашном воине скажут: «Он держит голову над водой», о пьянице — «Он не удержал штурвал». А если речь зайдет о том, как вредно ворошить прошлое, голландцы не станут советовать вам «не будить спящую собаку», а скажут, что «не стоит вытаскивать из канала утонувших коров». Лексикон матросов и рыбаков.

Однако на пропитанной водой песчаной и глинистой почве вырос десятимиллионный народ, один из самых процветающих и мудрых народов Европы. Поднялись огромные города. Великая нация отправилась в плавание на полузатопленном плоту. И сумела превратить его в отменно проконопаченный корабль, способный противостоять волнам. На протяжении долгих веков экипаж ни на шаг не отходит от насосов, неустанно откачивая из гигантского трюма воду, заливающуюся туда при каждом дожде, при каждой буре, при каждом разливе рек. Упорный труд и невзгоды закалили его характер.

«Неясно, — говорил некогда Тацит об этих низинных странах, — как следует называть их — землей или водой». Эти слова справедливы и сегодня. С борта самолета пассажиры видят луга, похожие на лоскутья мокрой зеленой промокательной бумаги, окаймленные блестящими фиолетовыми лентами — каналами. Но самолет спокойно садится на эту сочащуюся влагой землю, которая, кажется, «еще не просохла после Потопа». Человек укрепил почву. Главная отрасль промышленности в Голландии — это преобразование воды в сушу. Франция богатеет, забирая энергию у потоков, стекающих с гор, Голландия — откачивая и сбрасывая накопившуюся воду. В результате этой борьбы в стране появляются новые поля, а люди обретают неоспоримые достоинства.

Своими высокими добродетелями голландцы обязаны отчасти истории, а отчасти — почве и климату. История и наводнения вынуждали их быть мужественными. Не обладая мужеством, невозможно прожить всю жизнь ниже уровня моря и работать под постоянной угрозой с его стороны; не обладая мужеством, нельзя было бы сохранить независимость маленькой страны, когда великие державы — Испания, Франция, Англия и, наконец, Германия — делили между собой Европу. Голландцы сумели противостоять и захватчикам, и наводнениям.

Тем не менее, одного мужества было недостаточно. Некоторые народы способны проявлять отвагу и стойкость в отдельные моменты истории. Голландия же ведет сражение изо дня в день, и победу в нем приносит не стремительная кавалерийская атака, а неустанный тяжкий труд. В той же мере, что и мужество, здесь требуется терпение. Осушить озеро, построить тридцатикилометровую дамбу через морской залив — для этого не хватит только стремления и энтузиазма, необходимо упорство и уверенность в собственных силах. Голландцы знают, что добьются успеха в своем титаническом труде, потому что их прошлое наглядно показывает, какие плоды способно принести терпение. И если создается впечатление, что они никогда не торопятся, то лишь потому, что продолжительность их труда измеряется не днями, а годами и столетиями. Их легко растрогать, хотя они стараются казаться равнодушными. Ведь их счастье, точно так же как и их дамбы, может в любую минуту дать течь, а чтобы вовремя заделать пробоину, следует сохранять спокойствие.

Борьба с природой благотворно сказывается на людях. Она объединяет их перед лицом общей опасности. Те страны, которым пришлось противостоять засухе, копая оросительные каналы, как в Египте, или наводнениям, возводя дамбы и откачивая воду, как в Голландии, первыми сумели создать у себя четкую политическую структуру. Вечно враждующие друг с другом племена, какими были некогда марокканцы или американские индейцы, не могут договориться и выработать совместную систему защиты. А волны Северного моря заставили батавов[4] сплотиться.

Третьей добродетелью голландцев является братство. Оно выражается скупо, для этого не требуются ни заверения в дружеских чувствах, ни объятия, ни громкие слова. Однако как только возникает реальная проблема, братство помогает с ней справиться. Стоило подняться буре, как люди, которые всегда были начеку, собирались все вместе и готовились сражаться с ней, пустив в ход вязанки хвороста, землю, даже постельное белье. В период нацистской оккупации каждый голландец, вступивший в ряды Сопротивления, знал, что может положиться на других. Университетские профессора заявляли о своей солидарности с еврейскими коллегами, студенты — с преподавателями.

Братство предполагает терпимость. На протяжении столетий Голландия давала убежище французским гугенотам, португальским евреям, дерзким мыслителям, жертвам тоталитарных государств. Эта добродетель далась голландцам нелегко. Им пришлось усмирить бурные страсти в самих себе. Долгое время страну сотрясали войны между протестантами и католиками, и по сей день в Делфте можно увидеть следы пуль фанатика Балтазара Жерара, убийцы Вильгельма Молчаливого. Много времени потребовалось, чтобы выучить урок, но сегодня можно с уверенностью сказать, что он успешно усвоен.

Что касается религии, то католики, составляющие 35–40 процентов населения, мирно уживаются с протестантами различных направлений. Католики представляют собой крупную политическую и духовную силу, но в целом тон в стране задают кальвинисты. Проповедей, которые читает в Нидерландах католический священник, во Франции скорее можно ожидать от пастора. Голландские евреи сделались по-кальвинистски суровыми. Своей серьезностью, безразличием к внешнему блеску, крайней сдержанностью в выборе удовольствий Голландия настолько же отличается от стран Южной Европы, насколько черные «Регенты» Франса Хальса отличаются от вельмож с полотен Рафаэля или Веронезе. Даже агностики и те прониклись духом кальвинизма.

Что касается политики, то коалиционное правительство пользуется доверием всей страны. Социалисты следят, чтобы не нарушались основные интересы народа, но при этом больше верят в здоровую экономику, чем в классовую борьбу. Королевская семья отличается демократичностью. Когда перед въездом на паром в Амстердаме выстраивается бесчисленное множество машин, королева Юлиана встает в очередь, отказываясь проехать первой. Ее подданные, конечно, охотно пропустили бы ее вперед, однако все же гордятся тем, что она ведет себя именно так. Здесь живо ощущается и соблюдается равенство, как нечто само собой разумеющееся. Так повелось давным-давно. Вильгельм Молчаливый носил такое же старое поношенное платье и шерстяной жилет, как обычные лодочники. Он жил бок о бок с пивоварами и простыми горожанами. Сади де Гортер пишет: «Ни один голландец не чувствует себя ниже другого». Преисполненный чувства собственного достоинства, он спокойно курит свою сигару.

• 1/17
• Следующая