Выбери любимый жанр

Рябиновое солнце - Востоков Станислав Владимирович - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Посмотрели мы на изжеванный пакет и решили, что брать его, конечно, не будем.

— Одного не пойму, — сказал продавец, — как этот разбойник к вам на кухню залез?

Тут я объяснил Тимофееву, что случилось на самом деле.

— Ну детектив! — усмехнулся он. — Ладно, Петровна, пойдем, я тебе другую селедку дам.

Они пошли в магазин, и Анна Петровна вернулась с новым пакетом рыбы.

А Тимофеев потом еще долго смеялся. Он назвал эту историю круговоротом селедки в природе.

Если с улицы доносится тонкий, еле слышный присвист, это значит, что наступила настоящая зима.

Он говорит о том, что без шапки уже из дома не выйдешь, что мир за окном покрыт снегом и льдом. И еще он, конечно, говорит о том, что к нам во двор прилетели снегири!

Летом рябины почти незаметно. Так, мелкие листья, желтые ягодки. Но чем меньше светит солнце, тем ярче становится рябина. Наконец, зимой, когда мир снизу белый, а сверху серый, она загорается в полную силу.

И если в иной день разойдутся тучи, то вспыхнет над нами сразу два солнца. Небесное и земное. Рябиновое.

Зимой повесил я на яблоньку дырявую железную банку и насыпал в нее семечек.

Первыми у кормушки появились синицы. За ними прилетела стайка воробьев. Сначала передрались из-за того, кому первому залезть в банку, а потом выяснилось, что семечки они не любят.

Через несколько дней я увидел на яблоньке снегирей. Они неторопливо клевали зерно и соседям старались не мешать.

К концу недели под банкой начали собираться вороны: подбирали то, что обронили другие птицы. Пробовали добраться до кормушки, да не вышло: тонкие ветви не выдерживали вороньей тяжести.

А к исходу зимы на яблоньку прилетел ястреб. Интересовался он, конечно, не семечками, а синицами. Но на него тут же с громким карканьем налетели вороны.

Увидев, как они гонят ястреба к лесу, Митрич сказал:

— Вороны — наша противовоздушная оборона!

Зимним утром я проснулся от странного звука. Казалось, за окном переливаются тысячи хрустальных колокольчиков. Я побыстрее оделся, прихватил куртку и выбежал наружу. А на крыльце я от удивления долго не мог попасть в рукав и бесполезно махал ладонью.

За ночь нашу обычную деревню подменили хрустальной. Под солнцем блестели ледяные трубы, искрились стеклянные ели, а прямо передо мной поднималась высокая хрустальная береза. Ее ветви еле заметно качались и тихо звенели.

Однако, надев наконец куртку, я подумал, что подменить за ночь целую деревню трудновато. Тут дело в другом. Несколько дней стояла оттепель, а ночью прошел дождь, который сразу же прихватил мороз. Вот наша деревня и стала хрустальной.

— Сколько лет живу, а такого не видела! — из окна во двор глядела Анна Петровна.

— Красиво-то как, а?!

— Красиво-то красиво, да только плохо.

— Почему?

— Деревья могут не выдержать такой красоты. Больно тяжела.

Анна Петровна оказалась права.

Через неделю поднялся сильный ветер, и в деревне начался такой треск, хоть уши сеном затыкай.

— Вот тебе и красота! — говорила Анна Петровна и все волновалась за нашу березу.

Однако старое дерево выстояло. Весной, когда сошел лед, оно выпрямило ствол, поднялось в прежний рост.

— Но теперь даже летом, когда я гляжу на его зеленые ветви, мне слышится тонкий, хрустальный звон.

В конце зимы я поглядел на календарь.

— Скоро весна!

— Не так уж и скоро, — ответила Анна Петровна.

— Почему? — Я показал на стену. — По календарю через два дня.

— А у меня свой календарь.

— Какой?

— Идем-ка.

Вышли мы во двор, и Анна Петровна кивнула на огромную сосульку, которая висела на углу дома.

— Вот мой календарь! Точнее не бывает.

Сосульку эту я, конечно, видел не в первый раз. Она появилась в начале декабря и росла с каждым днем. Наливалась водой в оттепели, крепла во время морозов. А к концу февраля выросла настолько, что я видел в ней свое отражение в полный рост и полдвора в придачу.

— Как она упадет, так считай настоящая весна и пришла.

Перестал я тогда смотреть на бумажный календарь и начал следить за ледяным. А сосулька эта скоро падать действительно не собиралась. Она еще больше месяца провисела на согнувшемся от ее тяжести карнизе.

Наконец утром в начале апреля под окном раздался громкий треск. Выбежав на крыльцо, я увидел, что наш ледяной календарь разлетелся в осколки и в каждом горит яркое весеннее солнце.

Первыми весной зеленеют березы. За ними — рябины, вишни и яблони. Последним листья выпускает большой дуб. Зато они сразу закрывают полнеба. А уж как осенью сбросит листья, так вся деревня выходит с граблями.

Но мы любим наш дуб. Он — самый старый житель деревни.

В мае распускаются тюльпаны, цветут яблони. Их пыльца носится по двору, словно живое золото. Она покрывает дом, сарай и нас с Анной Петровной. К вечеру мы становимся похожи на двух больших пчел.

Анна Петровна стирает пыльцу с лица и смеется:

— Май — золотое время!

У одних наших соседей есть Кузя, а у других — Барсик. И есть между ними невыясненные отношения.

Выясняют они их в нашем огороде. Происходит это по ночам и очень громко. Тогда из конуры с лаем вылетает Чернушка и начинает выяснять отношения уже с котами.

А я в такие ночи лежу и думаю, что лучше бы они не выясняли отношения, а налаживали. Только котам этого гордость не позволит.

С утра на березе у дома трещала сойка. Как начала, так и остановиться не может. Анна Петровна и полотенцем на нее махала, и лопатой — ничего не помогает.

— А что, — говорю, — погода хорошая, солнышко светит. Чего ей не потрещать?

— Когда погода хорошая, надо не трещать, а песни петь.

— Так сойки ведь по-другому не умеют.

— Эх! Вот я раньше пела! — вздохнула Анна Петровна.

— Когда это «раньше»?