Пожиратель тени - Аттанасио Альфред Анджело - Страница 46

• Предыдущая
• 46/76
• Следующая

И вот еще что надо было обдумать: он сам не слышал от нее о Пожирателе Теней. Ее слова пришли к нему через третьи руки, через Рииса и Джиоти. Котяра подумал, что бы он выиграл, если бы с Ларой говорил не Риис, а он сам. До чего бы он мог догадаться, воспринимая ее обостренным кошачьим инстинктом?

Он снова мысленно вернулся к ее предсказанию, плавая в волнах возле разбитых морем скал Габагалуса. Никогда он не слышал Лару иначе как в своих снах. И тогда она говорила лишь о деревьях, среди которых танцевала, и о силе, которую эти деревья так свободно давали ей.

— И что сталось с Ларой? — спросил он у проплывающих облаков.

Он раздумывал о своих снах и о месте, которое в них занимала она — дикая женщина, танцующая как перо на ветру, развевая крыло черных волос. Горе и желание отравляли его при мысли о ней, и он гадал, что же такое понимал в ней Риис, чего не понимал он.

Рывок за ногу вывел его из мечтаний. Он перевернулся, и в прозрачной воде увидел улыбающуюся русалку с серебряными глазами и бровями вразлет. Синие пальцы схватили его за голубую шерсть и подтащили к ней. Он дернулся, чтобы уплыть, но она крепко держала его руки и тянула с силой, которой он сопротивляться не мог.

Хвостатое тело морской девы мощно изгибалось, унося их обоих в глубину. Фиолетовые губы припечатались к губам Рииса и вдохнули ему в легкие холодный магнетический воздух. Тело стало легким, как звучащая фанфара, зрение обострилось. Котяра увидел внизу несколько плывущих русалок, услышал их пение — как темные искры в мозгу.

Русалки медленно несли его вглубь, где свет тонул в смутных тенях подводного леса. Среди раскидистых крон русалка снова вдохнула в него холод, и время сгустилось. Он увидел сквозь замочные скважины водорослей алмазный блеск стеклянного города — купола домов, пузыри фонарей, прозрачные кабины на подводных склонах Габагалуса.

Завеса водорослей раздалась над шлюзом, запечатанным клапанами из спекшейся красной эмали. Синие руки повернули вентиль, и восходящий поток смеха пузырьками хлынул с улыбающихся лиц. Ударом хвоста Котяру бросило в открытый люк, и круглая крышка захлопнулась за ним.

Выдох вылетел из груди Котяры, когда пенным вихрем отсосало воду из шлюза, и он протиснулся в открывшийся внутренний люк. Капая струйками соленой воды, он встал в просторной прозрачной камере. За стеклом стен резвились гибкие, как рыбы, русалки, которые его похитили.

В плетеном кресле сидел маленький старичок. Из его темных глаз сочилось само время. А открытый рот был еще темнее.

Промокший и просоленный, Котяра шагнул к сморщенному лысому человечку, одетому в черную рубаху и зеленые войлочные туфли. Древний старик сидел, неловко сдвинув квадратные кости колен.

— Не намочи ковер, животное! — приказал раздавшийся из высохшего тела слабый голос, и Котяра шагнул назад, на красный кафель перед шлюзом. — Полотенца у тебя за спиной. И вытрись как следует. Не люблю, когда мокрой шерстью воняет.

На проволочных полках рядом с люком лежали стопки полотенец. Котяра взял по одному в каждую руку и стал вытираться.

— Кто ты, старик?

— Я? — Из грустно сморщенной кожи светились яркие фарфоровые глаза. — А ты не знаешь? — Старик удивленно выпрямился, и высохшая ручка задрожала возле впалой груди. — Я Даппи Хоб.

В пещере, влажной от морского тумана, Бульдога приковали за руки и за ноги к покрытой солевыми потеками стене. Он натянул цепи до предела, и теперь сидел в устье пещеры. Отсюда можно было видеть море и угасающую серость дня. Мерцание двух зеленых звезд оповещало о первой стадии наступления ночи.

Гномы, захватившие Бульдога в плен, сняли с него пелерину с амулетами, и человеко-пес остался лишь в набедренной повязке. Плечи еще болели от ударов боевых топоров, Целебные опалы с пелерины закрыли раны, но амулеты сняли раньше, чем они завершили лечение.

Не защищенный Чармом, Бульдог ощущал забирающийся под шерсть холод. Плотный мех гривы кедрового цвета суровый ветер отбросил назад, открывая искаженное горем лицо, темные глаза, беззвучно кричащие в орбитах, мощные челюстные мышцы, расслабленные так, что виден был блеск клыков. Ночной прилив сделал кости легкими, и отсутствие наголовной повязки из крысиных звезд подставило Бульдога подавляющему мраку.

— Почему говорят, что ночь опускается? — Он обращался к пустой пещере, и гулкое эхо отвечало ему. — Ночь не опускается, она поднимается. Посмотреть только на нее здесь, исходящую из океана — блеск мрака, чернила моллюска в воде…

Он запустил обе руки в густую гриву, и лязг цепей лишь усугубил его отчаяние.

— Полный отлив для моего Чарма, для силы, для крови. Мне не хватает ума понять, почему мы здесь.

Большая голова повернулась и осмотрела каменное гнездо. Увидеть он никого не увидел, но почуял призрака. Шерсть у него на загривке вспушилась, еще когда гномы его сюда притащили. Электрическая немота призрака, его покалывающая пустота шевельнула какую-то тревогу в глубине души человека-пса. Были бы с ним Глаза Чарма, он бы увидел этого призрака. Но даже, без амулетов присутствие тени ощущалось как пустота, как нечто отсутствующее, и это подчеркивали уединенные сумерки.

— Меня держат цепи, — сказал Бульдог невидимому существу. — Но что держит тебя?

Далеко под обрывом кипел прилив.

Бульдог перевел взгляд с устья пещеры на смолистое сияние моря, отражающее бесчисленные украшения ночи. Кажется, эти утесы были ему знакомы. Каменные пейзажи и бесчисленные островки напомнили ему скалистую горную цепь к северу от Заксара, где он странствовал в юношестве. Тогда он надеялся устроиться стивидором в порту в полярном дворце Зула. Но дворец не брал на работу людей со звериными метками.

— Да, кажется, я здесь странствовал мальчишкой, — заметил про себя Бульдог. — Три дня переживал, что меня не взяли в Зул. Метки зверя, понимаешь! Навеки заклеймен ими как недочеловек и сверхмужчина.

Длинная рябь прибоя остывала в далекой темноте внизу.

— Ведь я мог бы стать начальником дока или даже десятником на верфи. Кто знает? А пришлось мне возвращаться в Заксар и изучать ремесло вора.

Толстыми пальцами перебирая гриву и нахмурив звериный лоб, он думал вслух:

— Как бы ужаснулся тот молодой парень, если бы увидел свое будущее: закованный в цепи, в позоре и мерзости ожидающий — чего? Пытки? Рабства у гномов? Медленной смерти?

Цепи зазвенели — Бульдог встал и пошел к задней стене пещеры.

— Чарма бы мне, чтобы смягчить горечь этих мыслей, этот ужас.

Посреди пещеры он сел, скрестив ноги, сложив цепи на коленях, стараясь ни о чем не думать и таким образом избавиться от тревоги и мрачных мыслей. Но через несколько мгновений Бульдог низко наклонился, коснувшись лбом пола пещеры, и жалобно застонал, оплакивая утерянный Чарм.

Невидимая Лара смотрела на него из угла. Хрустальная призма, дававшая ей форму столь далеко от Извечной Звезды, была спрятана у нее под балахоном. Гномы увидели ее и застыли, загипнотизированные отражением своей зеленой ауры в ее радужных глубинах. Лара испугалась, что гномы сорвут с нее кристалл.

Но с тех пор, как они доставили ее сюда, Аара почти жалела, что гномы тогда не сорвали призму. Слишком долго она пробыла наедине с собой и своими мыслями. Когда-то из-за боли мысли ее были просты, но Риис забрал ее боль, целиком принял на себя ее страдание, удар которого превратил его в Котяру.

Она об этом и думала. Она помнила мелькнувшие белки перепуганных звериных глаз, когда он превратился. Все, что она пыталась ради него сделать, не вышло. Она утешала себя тем, что он до того, как взять на себя ее боль и превратиться, с недоверием отнесся к ее словам.

«А если я ошиблась?» — подумала она. Ведь Пожиратель Теней, которого она так страшилась, не был, в конце концов, врагом. Скорее он был послан, чтобы предохранить Рииса и не дать ему причинить ущерб, который привел бы к концу Миров. Она просто не поняла намерений Лучезарного. Послание Кавала, которое она получила в Извечной Звезде, слишком быстро мелькнуло и исчезло, и теперь она могла бы вместе с собачьим пленником завыть: «Полный отлив моей памяти…»

• Предыдущая
• 46/76
• Следующая