Православно-догматическое Богословие. Том I - Митрополит (Булгаков) Макарий - Страница 14

Но тогда, как одни из еретиков впадали в одну край­ность, называя Бога совершенно для нас постижимым, другие, вслед за некоторыми язычниками, увлекались в крайность — про­тивоположную. Имеем ввиду Маркионитов и подобных им современных лжеучителей, которые утверждали, что Бог вовсе недоступен для нашего познания и есть Бог совершенно неведо­мый,[170] — опираясь преимущественно на словах Спасителя: никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына.[171] В опровержение этих лжеучителей святой Ириней писал, что “Спаситель отнюдь не сказал, будто познать Бога решительно невозможно, а сказал только, что никто не может познать Бога без воли на то Божией, без научения от Бога, без Его откровения (кому Сын хочет открыть). Но так как Отец соизволил, чтобы мы познали Бога, а Сын открыл Его нам, то мы имеем о Нем необходимые познания. Иначе напрасно было бы и пришествие в мир Сына Божия: за чем Он приходил? Ужели за тем, чтобы как-бы ска­зать нам: не ищите Бога, — ибо Он недоведом, и вы не найдете Его.”[172] Равным образом и последующие святые Отцы, занимавшиеся опровержением Евномиан, хотя доказывали непостижи­мость для нас существа Божия, но нисколько не отвергали и до­ступности для нас богопознания; напротив учили: а) что, не по­стигая Бога в существе, мы тем не менее можем познавать Его в Его делах: в творении и промышлении, в природе види­мой и нашей совести,[173] а особенно в Его сверхъестественном откровении;[174] б) что, хотя в числе имен Божиих нет ни одного, которое бы выражало самую Его сущность, однако, взятые все вместе и даже каждое порознь, они дают нам до­вольно ясное и достаточное понятие о Боге, — и это должно ска­зать не только об именах утвердительных, но и отрицательных,[175] и — в) что, наконец, еслибы познание Бога было для нас совершенно невозможно, то суетна была бы и Евангельская проповедь, суетна вера наша, и этим открывался бы прямой повод к безбожию.[176] Только наше теперешнее познание о Боге, говорили защитники здравого христианского учения, сравнительно с тем, какого удостоимся мы в жизни будущей, есть познание младенца сравнительно с знанием зрелого мужа, знание не пол­ное, не ясное, гадательное, образное или символическое,[177] — знание, и основывающееся на вере, и завершающееся верою.[178] Приведем, наконец, как краткое выражение мыслей древних святых Отцов о рассмотренном нами догмате, слова святого Иоанна Дамаскина из первой главы его Точного изложения православной веры: “Божество неизреченно и непостижимо. Ибо никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына (Матф. 11:27). Также и Дух Святой ведает Божие, подобно как дух человеческий знает то, что в человеке (1 Кор. 2:11). Кроме же первого и блаженного Существа никто никогда не познал Бога, разве кому открыл сам Бог, — никто, не только из человеков, но даже из премирных сил, из Херувимов и Серафимов. Впрочем Бог не оставил нас в совершенном о Нем неведении. Ибо ведение о бытии Божием сам Бог насадил в природе каждого. И сама тварь, ее хранение и управление возвещают о величии (Прем. 13:5) Божества. Сверх того, сначала чрез закон и Пророков, потом чрез единородного Сына сво­его Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа Бог сообщил нам познание о Себе, поскольку вместить можем. Посему все, преданное нам законом. Пророками, Апостолами и Евангелиста­ми, мы принимаем, признаем и почитаем, и более ничего не доискиваемся. Итак Бог, яко всеведущий и промышляющий о пользе каждого, открыл все, что знать нам полезно, и умолчал о том, чего не можем вместить. Удовольствуемся сим, и будем сего держаться, не прелагая вечных пределов и не пре­ступая Божественного предания (Притч. 22:28).”[179]

Сущность всего того, что Бог благоволил открыть нам о самом Себе, без отношения Его к другим существам, право­славная Церковь выражает кратко в следующих словах символа Афанасиева: “Вера кафолическая сия есть: да единого Бога в Троице, и Троицу в единице почитаем, ниже сливающе ипостаси, ниже существо разделяюще;” или еще короче — в словах Православного Исповедания: “Бог есть един в существе и троичен в Лицах” (ч. 1, отв. на вопр. 10). Таким образом все православное учение о Боге в самом Себе разделяется на две части: I) на учение о Боге, едином в существе, и — II) на уче­ние о Боге, троичном в Лицах.

Состав исследования о Боге, едином в существе, очевиден: нужно, во-первых, показать, что Бог есть един по существу, и, вовторых, раскрыть понятие о самом существе Божием.

Вслед за словом: “верую,” указывающим на догмат о непостижимости Божией, мы произносим в символе веры слова: “во единого Бога,” и таким образом исповедуем другой догмат Церкви, — догмат о единстве Божием. Этот догмат считался всегда одним из самых главных, коренных догматов христианства, как видно уже из того, что он встречается во всех символах, употреблявшихся в Церкви и до Никейского символа,[180] во всех даже частных исповеданиях, написанных когда либо учителями Церкви и прежде и после Никейского Собора.[181]

На этот догмат справедливо смотрели христиане с самого начала, как на первое отличительное учение истинной, Богом дарован­ной, религии от всех религий ложных — языческих, проповедовавших многобожие или двубожие.[182]

Противниками христианского учения о единстве Божием: а) прежде всего, естественно, явились язычники или многобожники, которых надлежало обращать к христианству; б) потом со второго века христианские еретики, известные под общим именем гностиков, из которых одни, под влиянием восточной философии и теософии, хотя признавали единого верховного Бога, но вместе до­пускали и многих богов нисших или эонов, истекших из Него и создавших существующий мир, — а другие, увлекаясь тою-же философией, силившейся, между прочим, решить вопрос о происхождении зла в мире, признавали два, враждебные между собой, совечные начала, начало доброе и начало злое, как главных виновников всего доброго и злого в мире;[183] в) еще несколько после, с конца третьего и особенно с половины четвертого — новые христианские еретики Манихея, также допускавшие и с той же мыслью двух богов, доброго и злого, из которых первому подчиняли вечное царство света, а последнему — вечное царство тьмы;[184] г) с конца шестого века небольшая секта трибожников, которые, не понимая христианского учения о трех Лицах во едином Божестве, признавали трех, совершенно отдельных богов, как отдельны, например, три какие-либо лица или неделимые человеческого рода, хотя у всех их одно есте­ство, и как отдельны вообще неделимые каждого рода и класса существ;[185] д) наконец, с седьмого века и до двенадцатого — Павликиане, которых многие считали отраслью Манихейской, и которые, действительно, подобно Манихеям, признавали двух богов: доброго и злого.[186]