Запретный мир - Новак Илья - Страница 28
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
– Значит, ты – деляга от искусства?
– Что? – не понял Зигрия, который мало разумел в поэзии и не вникал в суть произносимых им цитат.
Гладия принялась пояснять монотонным, нудным голосом:
– Ты назвал меня секретаршей… Очень хорошо, я действительно в некотором роде секретарша. Буквоедкой… ладно, если подразумевать под этим склонность к порядку, то я – буквоедка. Но я твоя секретарша-буквоедка, а тогда ты – деляга, по твоему собственному утверждению, от искусства. Что абсолютно, в корне неверно. Деляга… ну, это еще так-сяк, но к искусству ты имеешь такое же отношение, как я… – она всего на секунду замешкалась и разродилась сравнением, на которое любой отравленный желчью бард Междулужья не колеблясь обменял бы лютню своей персональной музы: – …как я – к синхронному плаванию в голом виде, зимой, посреди океана при полной луне.
Воцарилась озадаченная тишина. Хамелеоны, развесив уши разных оттенков, форм и размеров, затаив дыхание, слушали. Зигрия Матхун открыл рот, схватил кружку, осушил ее одним глотком, после чего разразился ухающим надрывным хохотом.
– Видимо, что-то в моих словах, – отметила Хахмурка голосом, которым можно было бы разрезать тончайшую шелковую нить на две ниточки потоньше, – показалось тебе немного забавным.
– Гладия!..– давясь смехом и выпучив глаза, прохныкал Зигрия. – Ну, что бы я без тебя делал? Я без тебя – как… а, бля!.. «…как без пера, чернил и вдохновенья»! Что такое луна? Не важно… Просто я вдруг представил тебя голой, плавающей ночью, по… посреди океана… си… си… синхрон-ха-ХА-ХА!!! – Корчась и мучительно содрогаясь, он откинулся на стуле.
Со стороны хамелеонов донесся приглушенный смешок, и Хахмурка, поджав губы, метнула туда пронзительный взгляд. У нее имелся опыт в таких делах, и по напряженно застывшим уголкам рта она определила, что усмехался Каплун Лхасса. Ох, как много таких вот тихих насмешников приходилось ей вычислять и изничтожать во время своей предыдущей неблагодарной работы! – и Гладия сделала зарубку в памяти, последнюю пока зарубку в очень длинном ряду ей подобных.
– Но согласись, Глади, – продолжал Матхун, вытирая брагу с бороды. – Ты взяла на себя проведение этой операции. Сказала старине Зигрии – сиди тут, я все устрою. А что в результате? Куча этих тупых болванов упустила всего-навсего троих… а они, возможно, знали, где моя сестрица с помощницей. И руководила этим упущением ты.
– Да, – подтвердила Хахмурка. – Но позволь напомнить, что с самого начала я была против того, чтобы нанимать этих… – она чуть сморщила нос, – тупых болванов. Они твои люди, Зигрия. Твои… – ее голос засочился брезгливостью, – твои мужчины.
– Ну-ну! – Матхун поднял руки в примиряющем жесте. – Я знаю эту твою нелюбовь к слабому полу. Что ж, теперь говорить не о чем, они упущены и… ну, чтоб я сдох!.. «…Имеешь то, что ты имеешь, – пустой с утра желудок и пять тысяч непроданных томов прекрасных слов». Что будем делать дальше? Отправимся к Стене?
– Условия Посвященной Шанго четкие: претенденты на трон Арры должны преодолеть Путь Безумного Фуна, – возразила Гладия. – Кроме того, даже если мы двинемся по Длинным Лестницам вдоль Водопада, это займет слишком много времени. Можем не успеть. Думаю, что и Оторва Малина, и Свонна, и Лепесток Саакэ, которые не обязаны в этот раз преодолевать Путь, выступили уже сегодня утром. Ну а Путь откроется лишь завтра на рассвете. До него недалеко, и пока имеет смысл оставаться в городе. Но не здесь… – Она обвела взглядом трактир. – Я предлагаю выйти на улицу и прогуляться, Зигрия. У меня… – Гладия досадливо щелкнула пальцами, – была какая-то мысль, но…
– У тебя была мысль – и ты ее думала! – Казалось, лишь неимоверная сила воли помогла Зигрии Матхуну не расхохотаться над этим образчиком изящного юмора. – Что ж – «…покинем затхлые редакции чертоги! На волю, где простор и солнце светит!»
Дом был двухэтажный, зеленый с белым, построенный в ерническом псевдонародном стиле, с коньками на крыше и резными наличниками.
Несмотря на то что солнце еще только подбиралось к вершине Круглой Стены, над дверью горел розовый фонарь. Собственно, над дверями почти всех домов этого окраинного квартала горели такие фонари, и Белаван безуспешно гадал, куда это они попали. Деби в ответ на его вопросы лишь хмурилась и смущенно отводила глаза, а Гунь Ситцен, скабрезно шипя, называл его «счастливчиком», призывал «не робеть» и добавлял, что, в случае чего, он, Гунь, знает «хорошего лекаря».
Над дверями висела вывеска: ТРЕПАЛЯ.
Дебора постучала. Через некоторое время в приоткрывшуюся дверь, примерно на высоте пупка Деби, высунулась голова с запавшим носом и бессильно отвисшей нижней губой.
– Хотите поразвлечься, девочки?.. – Взгляд ярко-голубых глаз перекочевал с лица Деби на лицо де Фея, и гном несколько неуверенно добавил: – Мальчики?.. – Взгляд опустился к земле. – Гады ползучие?
– Сам ты!.. – возмутился Гунь. – Недомерок!
– Мы, конечно, приветствуем всяческие эксперименты. – Гном отодвинулся вглубь дома. – Наш девиз «Удовлетворение, удовлетворение и еще три раза удовлетворение», но… зеленый червяк…
– Так, блин! – Ситцен решительно зазмеился в дверь. – Каждый доходяга-сутенер будет тут строить из себя противника извращений и… апш-ш-ш!
Распахнув дверь, Бел ввалился в «Трепаля».
Сбоку, под стеной, стояла Савимур, и заточенное до бритвенной остроты лезвие ее короткого меча прижималось к шее Ситцена.
– Проклятый хамелеон! – рявкнула Сави.
Бел бросился на воительницу и сбил с ног. Его шпага и ее меч отлетели в сторону. Сжав друг друга в крепких объятиях, де Фей и Савимур покатились по паркету. Это закончилось тем, что Бел оказался лежащим спиной на полу, а воительница – грудью на Беле, обхватив его руками и ногами.
– Во как действует на молодежь первые же минуты в «Трепалях», – отметил гном с грустью. – Жаль, я уже стар для такой страсти.
Савимур дернулась и разжала руки. Очень осторожно воительница слезла с Белавана и встала на колени. Теперь Белу стала видна Дебора, уткнувшая в затылок Савимур конец меча. Рядом, шипя и ругаясь, извивался Ситцен.
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
