Кровавый шабаш - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 35

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая

Через год после прибытия в Тихореченск у Фурнье родился сын, которого назвали Жеромом. Имелась одна странность в поведении француза. Он вовсе не посещал церковь. Конечно, в православном храме ему и делать нечего, но в Тихореченске имелась католическая часовня. В свое время здесь было много ссыльных поляков, с той поры она и существовала. Был при ней и капеллан, опять же из поляков, некий патер Тадеуш. Так вот этот самый Тадеуш принялся строчить на нашего Фурнье доносы: мол, подозрительная личность, храм не посещает, лоб не крестит и вообще адепт темных культов. Однако его не тронули.

Лет через пять он купил дом возле кладбища, но было совершенно непонятно для чего – жить в нем он не собирался. Ходили слухи, что француз будто бы ищет клад. Вспомнили о таинственной личности, некоем мальтийском рыцаре, сосланном в Тихореченск в эпоху Павла, который построил дом у кладбища. Так вот, утверждали, что в его подвалах и спрятан клад, а Фурнье известно о его местонахождении. Однако француз расширил торговлю, потом построил кондитерскую фабрику и зажил на широкую ногу. Надо думать, если бы он действительно нашел что-то стоящее, то вряд ли остался бы в такой дыре, как Тихореченск. Как бы там ни было, француз процветал. В 1906 году в местной газетке под названием «Свисток» были опубликованы две статьи с промежутком примерно в полгода. Одна называлась "Бархатное неглиже", вторая – "Святой выкрест". В обеих речь шла о Фурнье. В первой говорилось о том, что несколько заведений под красными фонарями, проще говоря, публичных домов, принадлежало французу. По словам автора, который укрылся за псевдонимом Зорковский, Фурнье, не сам, конечно, а через доверенных лиц, под видом набора работниц для своей кондитерской фабрики вербовал молодых девушек, преимущественно крестьянок, для занятия проституцией.

Городская дума организовала проверку. Полиции ничего установить не удалось. У публичных домов имелся официальный хозяин. Он отрицал какую бы то ни было связь с кондитерским фабрикантом. Проституция при условии регистрации была официально разрешена. Словом, дело закончилось ничем.

Вторая статья в том же органе была воспринята с еще большим недоверием. В ней утверждалось, что Фурнье в действительности никакой не француз, а еврей, причем не то из Болгарии, не то из Турции. Некоторое время жил во Франции, был замешан в криминале, в частности в торговле живым товаром, то есть опять же в проституции. Но не это главное. «Свисток» прямо обвинял его в организации неких оккультных сект в Тихореченске.

Опять последовали проверки. И опять доброе имя кондитера было восстановлено. Через несколько месяцев издатель «Свистка» обанкротился, а редактор исчез неведомо куда. Сейчас невозможно установить, что в статьях было правдой, а что вымыслом. Однако, как мне кажется, некоторые основания для обеих публикаций имелись.

Помните, я рассказывал о смерти француза? Якобы нашли его в доме с простреленной головой. Потом тело француза исчезло. Так это или не так, достоверно установить не удалось. Известно только, что сразу после похорон, а схоронили его на Богачевском кладбище, семья Фурнье – жена и двое сыновей, младшему было всего два года и звали его, как и отца, Морисом – отправилась на родину, во Францию. Шла война. Напрямую, через Германию, было проехать невозможно. Они добирались окольными путями, через Швецию и Англию. Вскорости разразилась революция, затем гражданская война, за короткое время все поменялось – и люди, и обстоятельства. Но удивительное дело – в 1923 году, в разгар нэпа, семейство – вдова и двое сыновей – возвращается из Франции в Тихореченск. К тому времени кондитерскую фабрику пытаются восстановить и переориентировать на выпуск сахара. Старший сын Жером предлагает свои услуги, обещает финансовые вложения и организацию поставок сырья. Ему охотно идут навстречу. Фабрика делается государственным предприятием, а Жером – главным инженером на ней. В 1928 году члены семейства Фурнье принимают подданство Российской Федерации, то есть становятся советскими гражданами. Перед войной Жером умирает еще довольно молодым, а Морис, окончив пищевой вуз, работает на фабрике. Интересно, что семейства не коснулись потрясения тех лет.

Старик сделал паузу и посмотрел на Женю:

– Не утомил?

– Рассказ интересен, только не понимаю, какое отношение он имеет к нашему времени, а главное – к расследованию недавних преступлений?

– Это уж не моя сфера.

– Да, конечно…

– Но, возможно, в моих изысканиях есть кое-какие зацепки.

– А именно?

– Я думаю, этот Фурнье вовсе не был убит.

– А что же тогда произошло?

– Мне кажется, убийство было имитировано. Погиб вовсе не Фурнье, если вообще кого-нибудь убили. Да, старого Фурнье скорее всего не убили. Предполагаю, он остался в России. Можно предположить, что он вел здесь какую-то весьма важную деятельность. Какую именно, пока неясно. Думается, он возглавлял некую секту… Очень глубоко законспирированную.

– Но революция, гражданская война?.. В те годы ни о каких религиозных группировках и речи быть не могло. Тем более в Тихореченске. Ведь город несколько раз переходил из рук в руки, пролилось много крови.

– Никаких доказательств пока нет. И все же над этим стоит подумать. Убили, вы сказали, правнучку этого Фурнье? – без всякой связи спросил он. – Вы уверены, что именно ее?

– А кого?

– Милиции виднее, – с легкой насмешкой произнес старик. – А нет ли тут инсценировки? Ведь лицо у жертвы было изуродовано?

– Да.

– Как производили опознание? Скорее всего с помощью соседки. Ведь родственников у нее как будто не имелось. А если убитая немного похожа на предполагаемую личность, ничего не стоило ошибиться. Ведь так?

– Возможно. Но опять возникает вопрос: зачем?

– Зачем? Вернусь к началу рассказа. Когда в конце прошлого века Фурнье прибывает в Тихореченск, ему нет еще и тридцати. Следовательно, в девятьсот шестнадцатом году ему было приблизительно лет пятьдесят. Он имеет двух сыновей – старшему на этот момент исполнилось двадцать с небольшим. Улавливаете ход моих мыслей?

– Что-то не очень.

– Старший сын Фурнье умирает перед войной еще молодым. А если допустить, что отец жив, то ему должно быть лет семьдесят. То есть он вполне мог дожить до этого времени.

– Вы хотите сказать, что умер вовсе не старший сын, а отец?

– Вот именно.

– А старший-то куда делся?

– Ушел в подполье, где до этого находился его отец.

Женя поднялась со скамейки. Ее вдруг утомил этот разговор, загадки, от которых начинала болеть голова. Встал и старик.

– Ладно, – миролюбиво сказал он, – договорим в следующий раз. Я еще покопаюсь в архивах, потолкую со знающими людьми…

Пашка молча вел машину, а Женя размышляла. Вержбицкая, возможно, вовсе не убита… Женя вспомнила еще один рассказ, услышанный сегодня. Все про ту же Вержбицкую. Эта Филиппова из института утверждала: Светлана – вовсе не такая, какой казалась окружающим. Как сейчас проверишь? Да, кстати! Ведь Филиппова еще толковала про подружку Вержбицкой. Фамилия еще такая звучная. Ах да! Семиградская. Вот кто мог бы пролить свет на личность Вержбицкой! Зайти в паспортный стол, узнать адрес? Женя взглянула на часы. Половина шестого – вполне можно успеть. Сказать Пашке, чтобы подвез к паспортному столу? Нет, не стоит. Последнее время он и так таскается за ней словно хвостик. Лучше она сойдет возле универмага, а там до паспортного стола совсем близко.

– Мне в магазин нужно, – сказала она Пашке. – Останови возле "Стандарта".

– Как скажешь, – отозвался Пашка. – Тебя подождать?

– Не стоит, ты и так потратил на меня уйму времени.

«Интересно, почему Пашка так не любит Глафиру?» – размышляла Женя, шагая по направлению к паспортному столу. Допустим, девчонка действительно сбилась с пути. Так что из этого? С каждым может случиться. А он – «придурковатая». И потом, не слишком ли часто он интересуется Глашей? Стоп, одернула себя Женя, прекрати! Ты начинаешь подозревать всех подряд. Разве так можно! Но она вовсе не подозревает Пашку. Просто слишком уж много совпадений. Каждый раз он оказывается под рукой в нужную минуту. А это так называемое похищение? Чем чаще она прокручивает в памяти его обстоятельства, тем определеннее уверяется: инсценировка. И майор того же мнения. Но кому оно понадобилось? И для чего?

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая