Золотой Триллиум - Нортон Андрэ - Страница 40

• Предыдущая
• 40/52
• Следующая

Синдоны нарушили тесный строй, которым двигались от Ялтана, и развернулись полумесяцем, точно загонщики на большой охоте — так, вспомнила Кадия, ниссомы загоняли дичь в сети на большом острове, где стояла Тревиста.

Теперь все они держали в руках жезлы, и, хотя Кадия более не слышала этого пронзительного звука боли, она не сомневалась, что он поражает всех, на ком нет шлема. Однако он как будто не действовал на хасситти — малыши все так же бодро семенили вперед, иногда опережая синдонов.

Они уже почти достигли густых кустов — первого препятствия на их пути с тех пор, как покинули Ялтан. Внезапно ветки начали бешено раскачиваться. Из них, шатаясь, появился скритек. Из его разинутого рта капала зеленая пена. Глаза горели тем багровым огнем, который, как знала Кадия, разгорался в них вместе с жаждой крови.

Однако если этот скритек и был прежде вооружен, свое оружие он бросил. Обе руки он прижимал к голове с вытянутой зубастой пастью. Она тряслась. Выскочив из кустов, он не удержался на ногах и теперь, как ни пытался, не мог подняться с колен.

Красные глазки туманились болью, и Кадия ощутила жар его ненависти к ним. К нему подбежал хасситти, и Кадия рванулась вперед, не сомневаясь, что страшные челюсти перекусят малыша пополам. Но рука Ламарила преградила ей путь.

Хасситти подскочил к скритеку, хлыст в его руке со свистом опустился на чешуйчатую морду. Топитель попытался подняться на ноги, замахнулся когтистой лапой на врага. Но хасситти успел отскочить, глядя, как его жертва упала ничком, судорожно дергаясь всем телом.

Несколько мгновений малыш переминался с ноги на ногу, словно в победной пляске. Какой силы удар нанес этот хлыст, Кадия судить не могла, но, несомненно, своей цели он достиг. Ни синдоны, ни хасситти больше не удостоили распростертого скритека ни единым взглядом, хотя он явно был еще жив: Кадия видела, что он дышит, хотя и с мучительным трудом.

Теперь они оказались перед преградой из сплетенных кустов и остановились. Ламарил отломил веточку, покатал ее вместе с листьями между пальцев, а затем поднес смятый комок к носу, чтобы определить по запаху, что он сорвал.

Затем он бросил комок и медленно провел пальцем по жезлу. То же сделали и его товарищи. А потом подняли жезлы и пошли вперед так спокойно, будто путь перед ними был открыт. Но он и был открыт. Листья, ветки, толстые стебли… исчезли. В воздухе повис зеленый туман, точно густой дым. Шагая позади Лама-рила, Кадия помахала рукой и почувствовала, что кожа увлажнилась, увидела, как она стала зеленой, точно ее намазали краской, какой уйзгу покрывают свои тела.

Едва кусты исчезли, как стало видно, что впереди еще пять скритеков катаются по земле, бросив оружие. Вновь хасситти, к которому присоединился еще один, пустил в ход хлыст, и омерзительные твари утратили способность двигаться.

Только одного им пришлось преследовать: он упрямо полз и полз, мотая головой и угрожающе лязгая зубами. Его чешуйчатую шею обвивала черная металлическая цепь, с которой свисали серые косточки — фаланги пальцев. Кадия узнала отличительный знак искусного охотника, вожака. Он повернулся навстречу им.

Его голова вскинулась, словно он собирался воем излить свою муку небесам. Кадия попятилась — этот вой поражал, точно звук, который синдоны использовали как оружие. Это была обнаженная исступленная ненависть, такая жгучая, что казалось, будто ей в лицо брызнули ядом.

Трое хасситти двинулись на него, но осторожно. Скритек тяжело оперся на одну руку и замахнулся другой. Его растопыренные когти почти задели пластины на груди ближайшего хасситти. Двое других прыгнули — Кадия никогда бы не подумала, что с такими короткими ногами и плотными туловищами они способны на подобные прыжки. Их хлысты одновременно опустились на голову врага.

Последняя вспышка необузданной ярости… И все. Хотя тело на их дороге все еще дергалось, пока они его обходили.

Вечером они устроились на ночлег там, где земля была твердой, и Лалан, опустив свой жезл концом вниз, обошла их лагерь. Из кончика жезла вылетела золотая искра, и Кадия поняла, что теперь они находятся под невидимой защитой.

Уже на краю неба вырисовывались зубчатые вершины гор, Харамис была почти рядом, и Кадия попробовала вновь связаться с сестрой. Она села напротив Салин над чашей, глядя на темную зеркальную поверхность внутри.

Девушка взяла руки ведуньи в свои, приказывая чаше показать то, что было ей нужно. В зеркале что-то задвигалось, и Кадия наклонилась пониже.

Из тумана, белого, как снега на вершинах, вырисовалась фигура, закутанная в плащ.

Харамис! — В этот мысленный зов Кадия вложила всю свою волю, подкрепленную энергией Салин.

Сестра повернулась лицом к ней. В ее руке был посох, могучий источник Силы, равный мечу, который лежал на коленях Кадии. Но лицо Харамис не выразило ответной радости. Выражение его стало вопросительным, а затем встревоженным. Закрытая капюшоном голова поворачивалась направо, налево, глаза чего-то искали.

Харамис! — Если посланная мысль может обернуться криком, то зов Кадии должен был прозвучать очень громко. И губы ее сестры зашевелились, словно она заговорила.

Харамис! — В третий раз Кадия вложила в свой зов всю силу воли, какую сумела собрать.

До нее донесся еле слышный шепот, и она сумела уловить лишь несколько слов:

— Сестра… Зло… преграда… еще не знаю…

Посох в руке Харамис поднялся над обледенелой скалой, на которой она стояла. И словно пером великана колдунья начала чертить в воздухе какие-то знаки. Они закружились, как снежные хлопья, но Кадия видела их, даже ощущала их воздействие. Это были защитные Силы Харамис — и преграда и предупреждение.

Образы в чаше стерлись, исчезли.

— Она права!

Голос, раздавшийся над головой Кадии, заставил ее обернуться. Чуть позади нее на коленях стоял Ламарил, глядя в померкшую чашу.

— Там есть преграда. В свое время то, против чего нам придется пустить в ход свои силы теперь, было очень стойким. Мы его преодолели, да, но смести с лица земли не могли, ибо это — порождение земли, как и то, чем владеем мы.

Кадию пробрала дрожь, будто на нее посыпались те дальние хлопья. Харамис, унаследовавшая древние Силы Бины, потерпела поражение, а веру Кадии в могущество синдонов подорвало признание их предводителя.

— Если нам удастся не допустить вестника к спящим, мы станем победителями в этом времени и месте. Он вооружен, и, конечно, вооружен хорошо — уж об этом Варм позаботился. Но разбудить их он не должен!

Он обратился к Салин:

— Ведунья, как далеко можешь ты заглянуть сейчас? Уловит ли твоя чаша его след?

Женщина-уйзгу молчала — очень долго, как показалось Кадии, — и только чертила в воздухе знаки длинными пальцами.

— Благороднейший! — сказала она наконец. — Один раз мы попытались, когда он шел за помощью, и он почувствовал это! Бывали случаи — я помню о них, беря чашу, — когда смерть поражала смотрящего, потому что те, за кем он наблюдал, были сильны и поймали его взгляд.

— Верно. Но этот пока один, и схватиться с нами он не захочет. Он не истратит то, что несет, чтобы пробудить спящих. Не посмеет — его хозяин, конечно, наложил на это запрет. Но узнать его путь нам необходимо. Чем ближе он к своей цели, тем меньше наши шансы победить.

Пальцы Салин вновь обхватили чашу, но она по-прежнему не спускала глаз с Ламарила, который сказал Кадии:

— Королевская дочь, тут старые звенья крепче новых. Ты и прежде смотрела с Салин, ты видела того, кого мы ищем. Ты посмотришь для нас?

Кадия вспомнила страх, который испытала в вещем сне, ощущение Силы, данной тому, за кем они собирались подглядывать. По ее груди разлилось тепло. Амулет исполнился жизни. Она посмотрела на меч. Его глаза казались всевидящими, их взгляды словно бы сосредоточились на ней.

— Да! — ответила она, и это коротенькое слово ввергло ее в холодную дрожь. Что же, пусть он заметит! Свое обещание она сдержит.

• Предыдущая
• 40/52
• Следующая