Зеркало Лиды Саль - Астуриас Мигель Анхель - Страница 18

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая

Наконец маска была закончена, изваянная из белого огня, отполированная взглядом внимательных глаз, пылью толченых ракушек. Ее блеск ослеплял, и когда он надел эту маску. – маску Наны-Дождеокой,. – ему показалось, что вся его преходящая сущность увековечена теперь в капле бессмертной воды. Геологический сплав! Нана-Дождеокая! Покоренное царство! Нана-Дождеокая! Несравненная гладь! Нана-Дождеокая! Дышащая лава! Нана-Дождеокая! Зеркальный лабиринт! Нана-Дождеокая! Предмет культа! Нана-Дождеокая! Вершина сияющих снов! Нана-Дождеокая! Бессмертная маска! Вот она, Нана-Дождеокая! Изваяние, выточенное с усердием для того, чтобы хранить в себе разбуженную вечность!..

Амбьястро медленно возвращался к своей пещере, но ачекли его не забытые творения. – герои, боги, фигурки животных, высеченные из породы мрака,. – он шел за трубкой с говорящим дымом. Он никак не мог найти ее. Следуя за запахом, Амбьястро обнаружил табак. Но трубка… его трубка.., его маленькая сербатана, с которой он охотился, но, правда, не за птицами, а лишь за снами…

Амбьястро оставил сверкающую маску на циновке, покрывавшей его ложе из досок орехового дерева, и продолжал поиски. «Наверное, трубку унесли обезьянки, выточенные на ней,. – успокаивал он себя. – Или сама она не захотела оставаться в этом мрачном склепе, среди этих идолов и великанов, которых я оставлю здесь погребенными навеки,. – ведь теперь я нашел материал, достойный моих рук».

Вдруг он стал натыкаться на предметы. «Видимо, я совсем отвык двигаться в темноте»,. – подумал Амбьястро. Но похоже было, что вещи сами двигались ему навстречу и сталкивались с ним. Скамейки на трех ножках ударяли его по голени. Не оставались на месте и столы, и рабочие верстаки, они набрасывались на него, словно звери. Углы царапались, ящики и ножки столов превратились в разъяренных животных. Циновки с домашней утварью с размаху шлепались ему на спину, словно кто-то толкал их, сбивали с ног: на него обрушивались кувшины, чугунные горшки, котелки, точильные камни, кадила; морские раковины, панцири черепах, барабаны, окарины9. – все это он хранил для того, чтобы праздничным грохотом отпугивать тишину; глиняные тазы, ковши, сосуды из тыквы, одержимые необъяснимой яростью, больно колотили его; с потолка же, устланного шкурами диких зверей, свесились длинные плети лиан, удары которых жалили подобно ядовитым змеям.

Амбьястро укрылся рядом со своей маской. Он не понимал, что с ним происходит. Он все еще думал, что, отвыкнув от подземного мира, он сам наталкивается на свои инструменты и предметы домашней утвари. Действительно, как только Амбьястро замер, нападение прекратилось, и, воспользовавшись паузой, упрямый Амбьястро снова стал внимательно смотреть по сторонам, как бы спрашивая все эти неодушевленные существа, где же его трубка. Ее нигде не было. Пришлось ему взять горсть табака и, разжевав его, довольствоваться этим. Однако вокруг происходило нечто странное. Пришли в движение ягуар и змея, изображенные на деревянном барабане, звуками которого Амбьястро приветствовал первый сверкающий луч утренней звезды. Теперь, когда успокоились столы, циновки, скамейки, сосуды из тыквы, глиняные кувшины и тазы, задрожали веки каменных гигантов. Стихия набирала силу. Руки идолов стали длиннее рек. Амбьястро поднял свои ладони, угасшие звезды, защищая лицо от ударов одного из этих огромных чудовищ. Задыхаясь, с грудью, разбитой ударом кулака каменного идола, Амбьястро еле держался на ногах; еще один удар раздробил ему челюсть. В зеленоватом сумраке, которому не дано стать ни тьмой, ни светом, двигались в боевом порядке эскадроны стрелков, созданных его руками, порожденных его воображением, его волшебством. И вот, сначала с флангов, потом из центра, без единого звука, стрелки прицелились в Амбьястро и выпустили отравленные стрелы. Тут же другая группа воинов. – им порожденных, высеченных им из камня,. – сомкнулась, развернулась цепью, подняла копья и, окружив его, пригвоздила остриями наконечников к деревянным доскам кровати, на которой Амбьястро лежал распростертый рядом со своей прекрасной маской. И вдруг он решился и надел ее. Нужно спастись. Исчезнуть. Разорвать этот круг. Это огромное, пустое око смерти. Смерти, у которой нет двух глазниц, как у черепа, а лишь бездонное черное отверстие вместо лица. Ничто. Ноль. Он вырвался из круга, уничтожил абстрактную цифру. – обретя единство, он стал всесилен. – и бросился к выходу из пещеры, охраняемому идолами, изваянными им же из породы мрака. …Божество с козлиными ушами, колючей шерстью и грудью, подобной плодам. Амбьястро притронулся к его груди, и его пропустили. …Идол, воплощающий бесовскую сущность,. – выхолощенный, овдовевший и вполне почтенный. Амбьястро вежливо поздоровался с ним, и тот разрешил ему пройти… Бесстыдная Марибаль. прядущая нить бесплодной слюны. Он дал ей свою, чтобы оплодотворить, и она пропустила его… Божество с пальцами из лунной субстанции. В ужасе Амбьястро поцеловал его, дотронувшись кончиком языка до его неба, и ему было разрешено пройти… Черный сенсонтль. потерявший способность к размножению. Амбьястро дунул на его пупок, чтобы оживить его семя. – и гот пропустил его…

Кромешная тьма. Во мраке каждая травинка вспыхивала мерцающим отблеском хрустальной маски, что была на лице Амбьястро. Идолы выпустили его из пещеры, но он был уже мертв. – и желтые цветы сплетались вокруг него…

И говорили жрецы мрака:

– Тот, кто своими руками творит существа, до тех пор неведомые, должен помнить, что порожденные им создания рано или поздно оживают и объединяются, чтобы умертвить его, а сами остаются жить.

…И вот по городу каменных всадников движется погребальная процессия с телом Амбьястро. И непонятно, смеется или плачет хрустальная маска, скрывающая его лицо. Огромные каменные идолы, боги, герои, сотворенные его руками. – недосягаемые, скорбные, высокомерные,. – несут его на благоухающем помосте орехового дерева, а за ними следует множество фигур из глины -и полнится все плачем Наны-Дождеокой.

XVII век клонился к закату, когда среди прочего испанского люда, попавшего в Колумбову Индию проторенным морским путем. – Севилья… Сан-Лукар… Регла. – обитель святой девы… Наветренные острова.... – оказались один, два, три, четыре, пять, шесть, семь астурийцев. Было их семеро, гласит народная молва, а может, трое, если верить летописным хроникам, которые к тому добавляют: мастера из Овьедо, познавшие темные свойства металлов, выписали в соборах, монастырях, часовнях, общинах, и не чернилами, но звонким бронзовым литьем, историю колоколов вечно нового города, коего основатели. – гидальго и капитаны,. – гонимые землетрясениями, уводили город все дальше: дом за домом, церковь за церковью, дворец за дворцом,. – разрушенное в одной долине вырастало в другой, и казалось, процессия жилищ, храмов и господских особняков шествовала из долины в долину.

Липкие от морской соли свитки, пробитые простыми и двойными печатями, развернули астурийские мастера перед церковными и гражданскими отцами города; бумаги, отмеченные следами дальнего пути, свидетельствовали о большом искусстве сих работников в колокольном деле. Также предъявили они рекомендательные письма от алькальдов и хоральных каноников из Овьедо и грамоту на тончайшем пергаменте, где значилась свежая еще, в промокательном песке утопленная подпись дона Санчо Альвареса Астурийского, графа Навы и Нороньи, и его собственной рукою удостоверялось: «Лучших из лучших самолично выбрал, а на прощанье объятия и сундуки мои кованые пред ними раскрыл».

В то утро. – утро богатого плодами июня. – обитель святой Клары полнилась шепотами, суетой, движением, ожиданием, вздохами, волнением, словно бормотавший за окнами мелкий дождь проник под своды монастырских галерей. Облаченные в крахмал чепцов, воротников, нагрудников и манжет, монахини и послушницы в один голос говорили о том, какие сокровища принесут им родные для колокола, заказанного мастерам из Овьедо, дабы звучал он благостно и звонко во славу обители лазоревых Кларисе, храма святой Клары, что был почти возведен стараниями зодчих.

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая