Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов - Страница 70
- Предыдущая
- 70/185
- Следующая
* * *
Шмидт слишком близок нам, челюскинцам, слишком дорог, слишком наполнены все мы годичным с ним пребыванием в походе, чтобы сейчас много писать о нем. Сейчас по силам только несколько эпизодов, характеризующих его с некоторых сторон. Да и очень уж сложна характеристика Шмидта!
Нас, как и всех, с кем приходилось беседовать по этому вопросу, особенно привлекает стиль работы Отто Юльевича. Он чрезвычайно внимателен к собеседнику, к товарищу по работе. Он спокойно выслушивает его, усваивая сообщаемое не только при помощи уха, но и при помощи глаза. Большими спокойными холодно-серыми глазами он ловит на лице собеседника малейшие изменения и по этим изменениям, невольно отражающим ход мысли и доказательств, их проработанность или случайность, воспринимает дополнительное к тому, что сообщается ему словами.
С ним можно не соглашаться. Никогда он не обидится, не вспомнит этого, даже если несогласившийся с ним был неправ. Он не любит подчеркивать свою правоту, не любит вспоминать ошибки товарища по работе. Но зато, если ошибался он сам, если прав был несогласившийся с ним, Шмидтом, с какой подкупающей откровенностью и беспощадной самокритикой вспомнит он об этом, как любовно подчеркнет правоту товарища по работе, сознается, что тогда он, Шмидт, был неправ и было бы лучше, если бы он послушал совета товарища.
И если кому-либо серьезным знанием вопроса и серьезной аргументацией удается поколебать Отто Юльевича в том или ином высказанном им положении, он немедленно сообщает об этом собеседникам и открыто принимает новое положение, новую мысль, новое предложение, даже если они были противоположны высказанным им самим. В такой обстановке каждый его сотрудник стремится возможно полнее отдать работе весь свой опыт, все свои знания. Нам кажется, стилем работы Шмидта в значительной степени объясняется то, что вокруг него собираются преданные ему работники, одинаково с ним любящие дело и отдающие ему все свои силы. Стилем работы Шмидта объясняются, кажется нам, его «удачи» в работе, удачи и в издании Большой советской энциклопедии, удачи и в трудном [353] деле освоения Арктики. Он очень привязывается к людям, к товарищам по работе. Многие работают с ним годами, переходят вместе с ним из одной организации в другую, в четвертый, в пятый раз идут с ним в путешествие, в плавание, куда угодно.
Нам много приходилось беседовать с Отто Юльевичем и на «Челюскине» и на льдине, беседовать по самым разнообразным вопросам. Две черты особенно выделялись в нем. Первая: обилие самых разнообразных знаний и навыков в практической работе. Вторая: исключительная целостность, умение подчинить все свои взгляды, высказывания, поступки единому мировоззрению и практической целесообразности, вытекающей из этого мировоззрения. При этом ничего искусственного, ничего фальшивого мы у Отто Юльевича никогда не замечали. У него нет никаких предрассудков, никаких остатков заскорузлых традиций. Он удивительно целостен и в своих высказываниях и в своих поступках!
Отто Юльевич обладает еще одним большим достоинством, переходящим, правда, иногда и в недостаток. Он видит в работнике только хорошее, старается видеть только хорошее. Плохое он всегда считает случайным, легко устранимым. И в своем стремлении видеть только хорошее он иногда, если можно так выразиться, нарывается на человечка, в котором больше плохого, чем хорошего. Но в конце концов такой человечек отпадает, а вокруг Шмидта остаются крепкие, достойные его люди.
Он очень чуток к людям, с которыми ему приходится сталкиваться и работать, к их нуждам и запросам — безразлично, являются ли эти запросы научными или бытовыми, общественно-важными или глубоко личными.
И на «Челюскине» и на льдине Шмидту принадлежала ведущая роль в нашей парторганизации. Такое положение создалось само собой. Ему приходилось выступать с ответственными докладами. Вспоминается его доклад о десятилетии со дня смерти Ильича. «Челюскин» дрейфует во льдах Чукотского моря, мы оторваны от всего мира. Вечером в полутемной столовой команды Отто Юльевич делится своими воспоминаниями о Ленине и работе под его руководством, о величайшей исторической роли Ленина. И затем переходит к Сталину. Ленин и Сталин. Ушедший вождь и его лучший, вернейший ученик, твердо и неуклонно проводящий заветы гениального учителя и друга. Десять лет без Ленина, но десять лет с великим Сталиным. Укрепление СССР на фронтах внутреннем и международном. Победы первой пятилетки и перестройка сельского [354] хозяйства. Бодростью и торжественной уверенностью Звучат последние слова Шмидта о том, что под руководством Сталина дело социалистической революции непоколебимо.
Идет XVII съезд большевистской партии. Мы далеки от центра СССР, от Москвы, от Кремля, где заседает сейчас штаб любимой социалистической страны. Сейчас в Москве подводятся итоги наших прошлых побед, намечаются вехи будущих достижений. Нам не удалось по радио принять тезисы докладов Сталина, Кагановича, Молотова, Куйбышева. Но мы хотим, мы должны слышать и знать простые, но великие слова, с которыми наши вожди выступают перед съездом нашей партии. В дни съезда, как никогда, мы остро воспринимаем оторванность от страны, партии и ее съезда. Острее всех нас Эту оторванность ощущает Шмидт. Он за целый ряд предыдущих лет привык быть в центре всей партийной жизни. Он не пропускал ни одного партийного съезда. И теперь он пытается найти выход из невыносимого положения — нетерпимой оторванности от Москвы и Кремля. Он сам сидит с наушниками радиоприемника, жадно ловит передачу хабаровской радиостанции, нервно записывает эту передачу на бумагу — слово за словом, фразу за фразой, абзац за абзацем. А потом он рассматривает свою запись, диктует ее Сергею Семенову, составляет связную передачу речи Сталина, речи Кагановича, речи Молотова. Мы получаем документы съезда. Со всей страстностью большевиков, оторванных от нормальной информации о партийной жизни, мы набрасываемся на речи наших вождей, жадно читаем каждое их положение, изучаем цифры, знакомимся с сегодняшним обликом нашей страны, от которой мы оторваны вот уже шесть долгих месяцев.
В часы гибели «Челюскина» и на дрейфующей льдине встал перед нами Отто Шмидт во весь его рост. С каким хладнокровием, с какой выдержкой держал он себя в часы последнего аврала, в недолгие часы разгрузки аварийных запасов и схода всех на лед! В эти недолгие часы понимал он прекрасно, что на его уже ссутуленные плечи ложится невиданная по тяжести ответственность за сотню человек, высаживающихся на дрейфующую льдину. Всякая неудача будет в той или иной степени приписана ему, Шмидту. Сто человек должны жить на льдине много дней, много недель, может быть много месяцев. Они должны быть все сыты, все одеты, расселены в тепле. Они должны готовить аэродромы, строить свою необычную жизнь, стойко ждать помощи и спасения. Они должны быть крепким, единым, цельным и спаянным [355] коллективом. Они должны показать всему миру образец большевистской выдержанности, организованности и стойкости. И он, начальник этого единственного поселка на дрейфующей льдине, должен принять все меры к тому, чтобы спаять в единое целое, в крепкую большевистскую когорту все эти сто человек. Спокойно, без всякой рисовки и позы принимает он бремя, свалившееся на него. Он начинает планомерную, тогда кое-кому незаметную, но систематическую работу (при полной поддержке коммунистов) по объединению всего коллектива в скалу, о которую должны разбиться все опасности и неожиданности своеобразной жизни на льдине.
Самое важное для нас — связь с миром. Мы не чувствуем себя изолированными от нашей великой родины, от пролетариев всего мира.
Но исключительное положение требует того, чтобы регулярнее была эта связь, чтобы голос родины звучал возможно чаще и полнее. Шмидт принимает все меры к тому, чтобы мы по возможности каждый день имели информацию с «большой земли». И почти каждый день он собирает нас в бараке, где зачитывает нам специальную сводку, составленную только для нас, для лагеря Шмидта, и только нам передаваемую из далекой и одновременно близкой Москвы.
- Предыдущая
- 70/185
- Следующая
