Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов - Страница 115

• Предыдущая
• 115/185
• Следующая

Мы тщательно следили за чистотой.

У нас возникла мысль об устройстве стола. Обедать, сидя на полу, держа в руках одновременно кружку, ложку и галеты, было не совсем удобно.

Но как сделать стол? Собственно не сделать, а куда его поместить? Жилплощадь наша была весьма ограниченной. Сделать стол, чтобы вносить его на время обеда и снова выносить, — не выход из положения. Тогда мы решили подвесить стол. Отстругали большую квадратную доску и веревками подвесили ее под потолок на нужном нам уровне. К столу были привязаны веревки, и по миновании надобности стол можно было притянуть к стене, чтобы он не мешал двигаться в палатке.

Стол! Мы получили возможность читать, писать, играть в домино, в шашки. В шутку прозвали стол красным уголком.

Удачно мы разрешили и проблему освещения. Сначала были свечи. Потом мы перешли к светильникам, которые наловчились делать из консервных банок. Венцом изобретательства была бензиновая лампа, которая давала свет примерно в 25 ватт.

Сделать эту лампу было не так трудно. Мы раздобыли металлическую трубку и с одного конца запаяли ее. Ввели в трубку фитиль. Больше всего пришлось поработать опять-таки над отверстиями, которые нужно было провернуть в трубке. Эти отверстия должны были быть самых минимальных размеров. Здесь роль сверла сыграла швейная игла.

Через отверстия пробивались пары бензина, их поджигали, и лампа работала безукоризненно.

Над усовершенствованием палатки работали не только мы. Все население ледового лагеря было охвачено подлинным соревнованием на устройство образцовой палатки. Всякий опыт, всякое изобретение и открытие, облегчавшие жилищные условия, быстро распространялись по всему лагерю и немедленно применялись во всех палатках.

Когда обитатели какой-либо палатки вводили у себя новое усовершенствование, они торжественно рассылали приглашение по всем палаткам с просьбой выслать своих представителей, и в палатке-имениннице устраивался «семейный вечер». [99]

Хозяева угощали гостей прекрасными пельменями из медвежатины и с гордостью показывали свою работу. Веселые песенки наигрывал патефон. В свободное время на такие праздники заходил и Отто Юльевич. А после Илья Леонидович Баевский раскрывал томик любимого Пушкина и читал вслух прекрасные стихи.

Хозяева и гости сидели тихо, жадно слушая повесть об авариях, которые терпел Руслан в поисках своей Людмилы. [100]

Через тонкие стенки палатки доносится вой пурги. Нас — одиннадцать в палатке. Мы — строители. Вечерами у нас начинаются длинные, подчас бесконечные разговоры, воспоминания, споры.

Каждый из нас по очереди вспоминает о доме, о близких людях, о родных местах.

Больше всего здесь, среди льдов и снега, чувствуется отсутствие зелени — того, к чему мы все привыкли с детства.

— Эх! хороши леса у нас в Костромской губернии! Море зелени… Другой раз заберешься в лес и выйти трудно, — начинает рассказ плотник Скворцов. — Против нашей деревни Константиновском, что на реке Тебзе (колхоз там сейчас), километров на 30 тянутся заливные зеленые-зеленые луга, и кажется, конца им нет.

— А в лес пойдешь за грибами, — перебивает плотник Голубев, — так часа за два насбираешь большую корзину белых и груздей…

И долго-долго тянутся разговоры о грибах, о ягодах, о лесах и лугах далекой родины. А потом, когда большие полярные звезды [101] высоко заберутся на небо, мы ложимся спать, чтобы рано утром со свежими силами готовить аэродромы.

Печник Дмитрий Ильич вечерами после работы иногда начинает:

— И чего, ребята, сидим? Пожалуй, если бы пошли, так все уж были бы на берегу. На фронте больше ходили, а тут что — только 150 километров…

— Мы с тобой, здоровые, уйдем, а вот дети, женщины как?

— Их можно на самолете, а мы, здоровые, добрались бы и пешком.

— Далеко не пойдешь, — обрывает бригадир Воронин. — Разве трещины, снег глубокий пустят?

— Да и продуктов на себе не унесешь, — вступает в спор Миша Березин, брат Дмитрия Ильича. — Я моложе тебя, а скажу, что не пойду, пока начальник не прикажет.

— Да я — то что, — отступает Дмитрий Ильич, — я тоже не против того, чтобы ждать, только надоело…

— Говоришь, на фронте был, а тут надоело. Тут, брат, так же серьезно, как на фронте, еще серьезнее. Тут крепким быть надо.

Чутко спим ночью. Уговариваемся с вечера: кто услышит треск льда, должен предупредить других, чтобы паники не было. И не было паники. Жили хорошо. [102]

Мы сначала построили палатку, в которой поселились 19 человек. В ней спали матросы и палубная прислуга. Вместе с нами в первый день спал капитан.

Затем мы построили новую палатку. Но вторая палатка, в которой мы поселились, нам не понравилась. Прожив в ней пятнадцать дней, мы выбрали новое место, выкололи во льду небольшое углубление и сделали прекрасную палатку, самую лучшую в лагере. На другой день и кочегары начали собирать материал и строить себе палатку. За кочегарами потянулись и остальные. Все стали перестраивать палатки. Получилось соревнование: у кого будет лучшая палатка? Но самой лучшей оказалась все-таки наша.

В новой палатке мы справили новоселье: ели рисовую кашу, сварили какао. Было много рассказов, просили друг друга «травить», смеялись, рассказывали разные похождения. Всего лучше рассказывал водолаз Мосолов о своей работе под водой и других удивительных своих приключениях. [103]

В этой палатке мы жили около месяца.

Потом, когда потеплело и лед стал таять, под нами оказалась вода. Боцман внес предложение перенести нашу палатку на высокое место. Мы построили палатку на самой горе — выше всех других палаток — и гордо назвали ее «дворцом матросов».

Шмидт, бывало, входит в палатку, встает свободно во весь свой рост — вот какая это была палатка! Все заходили к нам любоваться палаткой — Шмидт, Воронин, Бобров, Копусов. Палатку они хвалили.

Жили мы весело, культурно, на стенах у нас висели плакаты. Тов. Баевский, заместитель Шмидта, часто приходил к нам читать Пушкина.

Как-то шли мы работать на аэродром, смотрим — идут три медведя! Они пересекали аэродром, озабоченно направляясь к аэродромной палатке.

Видим, выбегают Погосов с винтовкой и Гуревич с наганом. Погосов подбегает, стреляет — медведица поднялась на задние лапы и сразу свалилась. Он убил медведицу и вторым выстрелом — медвежонка.

Второй медвежонок убежал от пуль.

В этот день в лагере было торжество. Появилось свежее мясо. Сняли с медведей шкуру, мясо заморозили.

Каждый готовил себе сам. Кто делал отбивные, кто пельмени. Наша палатка делала отбивные. Я, Синцов и Ткач были «профессорами» по кухонной части: пекли блины, жарили котлеты и т. п. Приготовив отбивные, мы поели их с отменным аппетитом, запили чайком и легли, счастливые, спать.

У нашей палатки стоял свой вахтенный. К семи часам утра он готовил чай и в начале восьмого будил нас итти работать на аэродром. [105]

Нас в палатке семеро: гидролог Хмызников, по прозванию «Хмызя», географ Гаккель — «Як Як», корреспондент «Известий» Громов — «Центральный», гидробиолог Ширшов — «По Пе», физик Факидов — «Сингапур», писатель Семенов — «Сергуня» и я — «Аркан» или «Рыжая борода». Рано утром в палатке тихо, не видно людей, только из-под груды меховой одежды и кукулей вырывается горячее дыхание, оседая белым инеем на промерзших стенах потолка.

В тот момент, когда наступает самая сладкая минута сна, резкий голос вахтенного грубо обрывает теплую дремоту: — Семь часов, вставайте! И для очередного дневального начинается самый неприятный день.

Еще очень хочется спать, трудно заставить себя вылезть из согретого телом кукуля, и только мысль о том, что надо приготовить чай для ребят, уходящих на работу, заставляет совершить трудный подвиг и вырваться из теплых объятий мехов на 15-градусный мороз, [106] который утром стоит в палатке. Дневальный развивает бешеную скорость и с ловкостью заправского циркача перелезает через груду спящих тел к камельку, к примусу, к «кухне».

• Предыдущая
• 115/185
• Следующая