Прекрасные господа из Буа-Доре - Санд Жорж - Страница 30

• Предыдущая
• 30/111
• Следующая

— Дорогой маркиз, — сказала она ему, стараясь говорить с ним в его манере, — я часто размышляла о возможности и приемлемости плана, о котором вы мне сообщили. Я догадалась о вашей прекрасной и честной любви и, если я ее нисколько не разделяю, то это потому, что я еще слишком молода для того, чтобы шаловливый Купидон обратил на меня внимание. Позвольте же мне еще немного порезвиться на волшебном острове «Неведения любви», ничто не торопит меня покинуть его, потому что я счастлива вашей дружбой. Из всех мужчин, которых я знаю, вы самый лучший и наиболее приятный, и если мое сердце заговорит, скорее всего оно заговорит мне о вас. Но это записано в книге судеб, и вы должны предоставить мне время спросить себя. Если, по какой-либо фатальности, я окажусь неблагодарной по отношению к вам, я признаюсь вам в этом с чистосердечием и раскаянием, потому что это будет для меня совершенным падением и стыдом, но вы столь великодушны, у вас такое доброе сердце, что вы мне еще будете другом и братом, несмотря на мою глупость.

— Конечно же, клянусь вам! — воскликнул Буа-Доре с простодушным восторгом.

— Вот и хорошо, мой преданный друг, — продолжала Лориана, — подождем еще. Я прошу у вас семь лет испытания, по древнему обычаю истинных рыцарей, и сделайте мне одолжение, что это соглашение останется секретом между нами. Через семь лет, если душа моя останется нечувствительна к любви, вы откажетесь от меня, равно как если я разделю вашу страсть, я не стану таить это от вас. Я также клянусь вам, что если до окончания срока этого соглашения я полюблю вопреки воле кого-нибудь другого, я смиренно и чистосердечно вам признаюсь. Это совсем невероятно, однако я хочу все предусмотреть, поскольку я желаю, потеряв вашу любовь, по крайней мере, сохранить вашу дружбу.

— Я подчиняюсь всему, — ответил маркиз, — и я клянусь вам, прелестная Лориана, слово дворянина и преданность безукоризненного любовника.

— На это я и рассчитываю, — сказала она, протягивая руку. — Я знаю, что вы человек великодушный и бесподобный пастырь. А теперь возвращаемся к моему отцу, и позвольте сказать ему то, что решено, с тем, чтобы наш секрет не стал достоянием иного доверенного лица, кроме него.

— Согласен, — ответил маркиз, — но не обменяться ли нам каким-либо залогом?

— Каким? Скажите, я согласна, но пусть это будет не кольцо. Подумайте, что будучи вдовой, я не могу носить другого, кроме как кольца нового брака.

— Хорошо, так позвольте завтра послать вам подарок, достойный вас.

— Ни за что! Это будет означать, что все будут в курсе… Дайте мне первую попавшуюся безделушку, которая у вас есть… Например, эту маленькую бонбоньерку из слоновой кости, покрытую глазурью, которая у вас в руке!

— Пожалуйста! А что вы дадите мне? Как я вижу, вы знаете, каким должен быть этот обмен. Нужно, чтобы это была вещь, которая находилась у человека в тот момент, когда он давал слово.

Лориана поискала у Себя в карманах и нашла только носовой платок, перчатки, кошелек и кинжал господина д'Альвимара.

Кошелек достался ей от матери, поэтому она дала кинжал.

— Хорошенько спрячьте его, — сказала она, — и поскольку я вам его оставляю, надейтесь на меня; так же, как если я попрошу у вас его обратно…

— Я проткну им грудь! — воскликнул старый Селадон.

— Нет! Вот этого вы не сделаете, — сказала Лориана очень серьезно, — потому что тогда я умру от горя, и, кроме того, тем самым вы не выполните данного мне обещания оставаться моим другом несмотря ни на что.

— Это верно, — сказал Буа-Доре, преклонив колени и получая залог. — Клянусь вам не умирать от этого, равно как не любить и даже не глядеть ни на какую другую девушку до того, как вы не лишите меня надежды вам нравиться.

Они вернулись в сад, где господин де Бевр встретил их, не пытаясь скрыть насмешливой улыбки. Но очень быстро улыбка уступила место большому изумлению, когда он увидел серьезный и спокойный вид Лорианы, растроганный и сияющий вид маркиза. Изумление было столь велико, что он не смог удержаться, чтобы не расспросить их, правда, намеками, но достаточно прозрачными, в присутствии д'Альвимара.

Лориана ответила, что она вполне согласна с маркизом, и д'Альвимар, не желающий верить услышанному, принял это утверждение за кокетство.

Господин де Бевр, уже не на шутку забеспокоившись, отвел дочь в сторону и спросил, серьезно ли она говорила, и неужели она настолько безрассудна или настолько честолюбива, чтобы принять предложение прекрасного кавалера, родившегося при короле Генрихе II.

Лориана рассказала ему о том, как она отложила свой ответ и отсрочила всякое объяснение на семь ближайших лет.

Только после того, как господин де Бевр отсмеялся, он смог оценить чуткую доброту своей дочери.

Его очень потешила неудача маркиза, и он находил, что это был бы хороший для него урок, откровенно высмеять его.

— Нет, отец, — сказала ему Лориана. — Это могло бы доставить ему большое огорчение и ничего более. Он не в том возрасте, чтобы исправиться от своих недостатков, и я не вижу, что мы выиграем, оскорбив такого замечательного человека, когда нам так легко утвердить его в его мечтаниях. Поверьте, если кокетство женщины бывает безобидно, то это относится именно к таким старикам, и, возможно, даже самое лучшее будет оставить ему его фантазии. Будьте уверены, что в день, когда я скажу ему, что я полюбила кого-нибудь, он, возможно, будет этому очень рад, в то время, как если я ему сказала бы, что не могу стать его женой, он, возможно, тут же сильно бы заболел и не столько от жестокости, как от своей старости, которую я заставила бы его увидеть без пощады и без сострадания.

Лориана имела некоторое влияние на отца. Она добилась, чтобы все произошедшее осталось в тайне и чтобы он воздержался от издевательств над маркизом за его возвышенные чувства к ней. И даже д'Альвимар, несмотря на спою проницательность, не догадался о том, что произошло между ними.

Лориана была еще ребенок, но уже с задатками сильной женщины, способной совершать действительно хорошие поступки.

Итак, она провела остаток дня не будучи затронутой галантной вкрадчивостью д'Альвимара, и даже казалось, что, отдав его кинжал маркизу в знак благодарной дружбы, она избавилась от какой-то вещи, которая ее тревожила и жгла руки. Она позаботилась больше не оставаться наедине с испанцем и не поощрять никаких стараний, которые он предпринимал, чтобы перевести беседу на нежные банальности любви.

К тому же происшествие прервало все частные разговоры и отвлекло общество.

Явился молодой цыган, прося повеселить именитую публику показом своих дарований, я даже верю, что пройдоха сказал «своего таланта».

Едва его ввели, как д'Альвимар узнал молодого бродягу, который выполнял роль посредника между господином д'Арс и мавританкой на вересковых зарослях Шампилье и который объявил, что он француз и зовется Ла Флеш.

Это был парень лет двадцати, Довольно красивый, хотя уже увядший от распутства, взгляд его был проницательным и дерзким, рот плоский и коварный, речь глупая, неблагоразумная и насмешливая, к тому же он был хорошо сложен при своем маленьком росте, ловок в движениях, как мим, с руками, как у вора, сообразительный во всем, что относилось к плохим делам, кретин в том, что касалось любой полезной работы или всех разумных доводов.

Этот юноша соорудил из каких-то лохмотьев оригинальный костюм для выступления. И предстал в подобие генуэзского плаща с красной подкладкой, в отпугивающей шляпе, утыканной петушиными перьями, шляпе, у которой не было названия, не было формы, не было смысла, развалина, надменная и безнадежная.

Поверх коротких сапог с неровными краями, один слишком большой, другой чересчур маленький для его ноги, виднелись штаны цвета скисшего отстоя красного вина. На груди неверующего красовалась охранная дощечка, всегда висящая на шее против обвинения в язычестве и черной магии. Бесцветно белокурые прямые волосы безумной длины падали на его худое лицо цвета красной охры, и небольшие усы соединялись двумя крюками из белесого пушка на гладком и блестящем подбородке.

• Предыдущая
• 30/111
• Следующая