Чёрный Триллиум - Нортон Андрэ - Страница 39
- Предыдущая
- 39/137
- Следующая
…Дома оддлингов, на первый взгляд, вряд ли располагали теми удобствами, к которым принцесса привыкла во дворце, и все-таки оказалось, что местным жителям кое-что известно о комфорте.
Внутреннее пространство общинного дома было разделено коридором, куда выходили многочисленные двери. У Кадии мелькнула мысль, что каждая дверь ведет в помещения, где живет отдельная семья или какая-то другая сообщность — то ли по возрасту, то ли по полу… Это предположение сразу отпало, когда Кадия обнаружила, что в доме вообще нет мужчин: в распахнутых дверных проемах стояли лишь женщины, поодиночке или группами. Все они кланялись гостье, когда та проходила мимо. Наконец, ее довели до последней двери, и Кадия переступила порог обширного зала, уставленного прекрасной мебелью. На стенах даже висели какие-то изображения.
В первый раз за эти дни она обнаружила покрытую резьбой каменную ванну (по-видимому, ее нашли в развалинах какого-нибудь древнего города), доверху наполненную чистой горячей водой. По поверхности густо плавали лепестки каких-то лиловых и фиолетовых цветов. Безусловно, лепестки были куплены на ярмарке в Тревисте — кроме того, что они благоухали, это было настоящее чудесное мыло. Стоило потереть их между ладоней, как они сразу начинали пениться.
Первая в Доме села на скамеечку у стены, рядом с шестью другими женщинами-ниссомками. Их присутствие совершенно не стеснило Кадию — да и кто мог после такого похода устоять перед огромной ванной с ароматной водой! Она погрузилась с головой, вынырнула и разнеженно замерла.
Вымытую Кадию молоденькие ниссомки обрядили в очень мягкое свободное платье, сделанное из трав. Тело не могло надышаться… Затем принцессу усадили на стул, и совсем юная, но уже замужняя туземка принесла поднос, на котором стояли маленькие скорлупки-чашечки с какой-то пахучей жидкостью. Женщина обнесла всех присутствующих в зале, и каждая взяла по скорлупке. Затем Первая в Доме подошла к принцессе и капнула ей на голову жидкость из своей чашечки. За ней тот же обряд выполнили остальные.
Кадия, не выносившая долгих и утомительных церемоний и позволявшая себе во дворце убегать задолго до их окончания, теперь сидела, не смея шевельнуться. Не дай Бог чем-нибудь обидеть родственниц Джегана.
Первая в Доме отпила из своей чашки и тут же выплюнула. Принцесса быстро повторила ее движения, потом они обменялись скорлупками, и, вслед за ниссомками, принцесса осушила свою чашку. Теплая расслабляющая волна побежала по телу…
— Прочь, Зло! — нарушила тишину хозяйка. — Прочь, кровопийцы, разгуливающие вокруг! Прочь другие, кто не из нашей земли, кто смущает мысли. — Она сделала паузу, словно подыскивая слово, потом продолжила: — Мы получили известие с низовьев реки. Наши люди вернулись из Тревисты. Это место теперь охраняется торговцами смертью. Многие из наших людей погибли по пути домой. Мы послали весточку той, что владеет Нотом, но пока не получили ответа…
— Первая в Доме! — Кадия, сидя на стуле, поклонилась. — Те, кто захватил Тревисту, совсем не знают болот. Правда, среди них есть некто, обладающий тайным всеведением. Он отдает приказы, а один из его слуг бродит вместе со скритеками. Но все равно я не верю, что солдаты, выросшие на равнинах Лаборнока, способны сражаться в болотах. Ваши люди, чьей родиной являются Гиблые Топи, могут восстать и освободить часть нашей земли.
Первая печально покачала головой.
— Королевская дочь, не в наших обычаях сражаться с теми, кто пришел на нашу землю. Сами мы будем обороняться, но другим смерть не несем.
Кадия прикусила язык. Опять она поспешила, и Первая в Доме ясно дала ей это понять. И дело здесь не в обычаях, что, конечно, тоже само по себе очень важно, а в том, что вторжения, которое готовилось несколько десятков лет, не отразить. Старая женщина права. Сколько раз Кадию подводила ее нетерпеливая, пылкая натура, пора бы остепениться…
Она сжала в ладонях амулет.
— Та, кто владеет Нотом, — сказала принцесса, — вызвала меня. Долгие годы она была защитницей нашей земли. Возможно, она и даст ответ.
Первая в Доме одобрительно кивнула.
— Правильно, королевская дочь. Она — самая великая среди живущих, она обладает тайным знанием, она сильна и могущественна. Мы поможем тебе добраться в Нот.
ГЛАВА 14
Узун заиграл на флейте знакомую мелодию «Прекрасен на закате наш прудик, полный роз» — старинную балладу о рыбаке, разлученном с родным домом, с теми, кого он любил… Харамис очень любила эту печальную, чуть однообразную, но такую трогательную песню, и когда последний серебряный звук флейты замер среди диких, укутанных снегом скал, принцесса сказала:
— Замечательно. Трудно удержаться от слез…
— Если желаете, могу сыграть еще что-нибудь, — вежливо предложил Узун, — но, к сожалению, мои пальцы совсем замерзли, и хорошо уже не получится.
Музыкант поплотнее укутался в подбитую мехом накидку и протянул ноги в сырых ботинках поближе к огню.
Тьма сгущалась, поднимался ветер, бил в лицо острыми колючими снежинками.
— Ничего, Узун. Если бы ты играл дольше, я бы не справилась с тоской. Рыбак жил надеждой на возвращение на родину, к семье, а мне куда идти? Родного дома нет, близкие люди погублены…
— А ваши сестры, принцесса?
Харамис долго смотрела вдоль открытого каменистого склона — вдали, в сумерках, терялось русло Виспара, берегом которого они шли столько дней, забираясь все выше и выше в Охоганские горы. По другую руку в закатном свете еще золотился пик Ротоло, остроугольной головой своей он раздвинул легкие облачка, не спеша относимые ветром к западу, к Лаборноку.
— Я постоянно молю Триединого Бога сохранить жизнь Кадии и Анигель. Но ты же знаешь, как безрассудна Кадия. Что касается Анигель, я была бы очень удивлена, если бы узнала, что она погибла в бою. — Харамис уронила слезинку. — Бедные глупышки!.. Надеюсь, — после некоторой паузы добавила она, — мы вскоре встретимся с ними — там, на небесах! — если эти семена будут и дальше увлекать нас в горы. Вокруг нас пустыня! Дров нет, ягод, съедобных корешков нет, речки, где можно было бы поймать рыбу, тоже. Кстати, ты заметил, у воды какой-то странный привкус. Ты не знаешь, в чем дело?
— Это вкус камней, принцесса, — ответил музыкант. — В любом случае, если бы вода была отравлена…
— Нас давным-давно не было бы на белом свете, — подхватила Харамис. — Все равно, не нравится мне это. И за тебя я беспокоюсь, у тебя всегда были слабые легкие, а тут такой холод.
— Я чувствую себя прекрасно! — возразил Узун. — Единственное, в чем я нуждаюсь, так это в капельке тепла и в сухой обуви.
— Но стоит нам продолжить путь, и сухая обувь тут же промокнет. Посмотри, тут повсюду снег. У меня кровь теплее, чем у тебя, Узун, так что мне легче. Ты же ниссом, рожден в жарком климате. Я смотрю, у тебя все больше и больше вваливаются щеки, и цвет лица какой-то землистый. Тебе все труднее идти.
— Я стараюсь поспеть за вами, — глухо ответил музыкант.
— Хорошо, я буду идти не так быстро, хотя, если станет холоднее, это вряд ли поможет. Надо что-то придумать.
Она вскочила, сняла меховые варежки, принялась стаскивать ботинки с Узуна.
— Давай, давай… На ногах они никогда не высохнут.
— Нет, нет! Это я должен служить вам, принцесса! Что же это творится!
— Помолчи! — приказала Харамис.
Наконец ей удалось стянуть с музыканта обувь. Она нечаянно коснулась его когтистых лапок: они были совсем ледяные. Харамис натянула на них свои варежки, а кожаные ботинки пристроила так, чтобы огонь не касался их, и через несколько минут от них повалил пар. Потом она напоила музыканта горячим чаем.
Старый оддлинг с благодарностью посмотрел на нее.
— Так много лучше… — прошептал он. — Но ведь вы сами замерзнете.
Харамис приложила палец к его губам, заставила примолкнуть.
— Послушай меня. Вот что я надумала: ты должен живым вернуться в Нот, а поэтому будешь сопровождать меня до тех пор, пока хватит сил. Потом ты вернешься, а я продолжу путь.
- Предыдущая
- 39/137
- Следующая
