Юность Поллианны (Поллианна вырастает) - Портер Элинор - Страница 28

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая

— Что ты говоришь! — воскликнул Джимми.

Он опять посмотрел на её выразительное лицо, и уголки его губ как-то странно искривились. Он поджал губы, потом заговорил, медленно краснея.

— Конечно, ты можешь выйти замуж. Ты уже думала об этом?

Поллианна весело засмеялась. Её голос и движения были совершенно свободными, и это свидетельствовало о том, что сердце её не задето даже случайными стрелами Амура.

— Ох, нет! Я никогда не выйду замуж, — беспечно ответила она. — Прежде всего, я некрасивая, ты же знаешь. А во-вторых, я буду жить с тётей Полли и заботиться о ней.

— Некрасивая? — загадочно улыбнулся Джимми. — Неужели тебе никогда не приходило в голову, что может быть и другое мнение?

Поллианна уверенно мотнула головой.

— Нет, не может. Понимаешь, у меня есть зеркало, — возразила она, сопровождая свои слова радостным взглядом.

Звучало это кокетливо, то есть звучало бы кокетливо, если бы так сказала любая другая девушка, но, глядя на её открытое лицо, Джимми признался себе, что кокетства здесь нет. Вдруг ему стало понятно, почему Поллианна так не похожа на других. Каким-то образом в ней сохранился прежний, чистый, взгляд на вещи.

— Почему ты считаешь, что ты некрасивая? — спросил он. Хотя он и знал её, он задохнулся от своей дерзости, невольно подумав, с какой молниеносной быстротой девушки, которых он знал, возмутились бы тем, что он с ними согласен. Но с первых слов Поллианны он понял, что даже этот затаённый страх неоснователен.

— Почему? — печально усмехнулась она. — Такая уж уродилась. Ты, может быть, не помнишь, но когда-то давно, когда я была маленькой, мне всегда казалось, что, когда я приду на небо, у меня будут чёрные кудряшки.

— Это и сейчас твоя заветная мечта?

— Н-нет… — смутилась Поллианна. — Но они мне всё равно нравятся. Да и кроме того, ресницы у меня не длинные, нос не греческий, не римский и не какой-нибудь такой, который считается красивым. Просто нос. Лицо длинное или слишком короткое… не помню, какое именно, но я его один раз измеряла и сравнивала с лицом образцовой красавицы. У неё ширина лица должна быть равной пяти глазам, а ширина глаза… чему-то ещё. Я забыла, только мои глаза всё равно не подходят.

— Что за мрачная картина! — рассмеялся Джимми. И, с восхищением глядя на восторженное лицо и выразительные глаза, он спросил: — А ты смотрела в зеркало, когда разговариваешь?

— Конечно, нет! Зачем?

— Ну тогда как-нибудь попробуй.

— Что за смешная мысль! — засмеялась она. — А что я должна говорить? Скажем, так: «Если тебя не устраивают твои ресницы и твой нос, радуйся, что у тебя всё-таки есть и нос, и ресницы!»

Джимми расхохотался вместе с ней, но на лице его появилось странное выражение.

— Ты всё ещё играешь в свою игру, — сказал он. Поллианна удивлённо повернула голову и посмотрела на него.

— Ну конечно! А что? Джимми, ведь я бы ни за что не выжила эти последние шесть месяцев, если бы у меня не было игры! — голос её немножко дрогнул.

— Просто я не слышал, чтобы ты о ней упоминала, — заметил он.

Она покраснела.

— Я думаю, что просто боюсь много говорить… с незнакомыми, ведь им всё равно. Когда мне двадцать, это не так, как было в десять… Конечно, я понимаю… Люди не любят, чтобы им проповедовали, — закончила она с грустной улыбкой.

— Да, — кивнул молодой человек. — Но иногда мне интересно, Поллианна, понимаешь ли ты всю глубину этой игры и что она сделала с теми, кто в неё играет?

— Я знаю, что она значит для меня. — Голос её стал тихим, глаза смотрели в сторону.

— Она очень много меняет, если знаешь Спасителя, — начал он после долгого молчания. — Ведь без Него она невозможна! Человек не может радоваться пустоте, а жизнь без Него пуста. Но когда Спаситель заполняет сердце, радостью наполняется вся жизнь. Если бы люди могли это понять, изменился бы весь мир.

— Джимми, как хорошо, что ты это знаешь… Многие люди не хотят этого понять, — грустно улыбнулась Поллианна. — В прошлом году в Германии я встретилась с одним человеком. Он потерял все деньги и очень мучался. Какой он был мрачный! Кто-то в моём присутствии попытался пошутить и сказал: «Не печалься, всё могло быть гораздо хуже!» Если бы ты только слышал, что он на это ответил! «Меня особенно злит, — прорычал он, — когда мне говорят, что могло быть хуже. Я должен, видите ли, благодарить за то, что у меня есть! Ходят с Евангелием в руках и скалят зубы, болтая о том, как они благодарны, что могут дышать, есть, ходить, лежать! Когда мне говорят, что я должен быть благодарен, мне просто хочется пристрелить кого-нибудь». Представляешь, что бы могло случиться, если бы я заговорила с ним о моей игре? — засмеялась Поллианна.

— Он нуждается в ней, — ответил Джимми.

— Конечно, нуждается, но ни за что не дал бы мне и слова сказать.

— Наверное, ты права. Но посуди сама, с этой своей философией, он сделал себя и всех окружающих очень несчастными! А представь, если бы он стал играть в твою игру. Пока он искал бы что-нибудь, чему можно порадоваться, он просто не мог бы ворчать и брюзжать. Ему было бы легче. А если бы он узнал о Том, Кто всё это даёт и отнимает, и понял, что Он никогда не ошибается, а всё делает для нашего блага, то стал бы совершенно другим. С ним легко было бы жить, ему самому было бы хорошо. Когда держишь бублик, не нужно думать о дырке — подумай о том, что у тебя есть бублик. Да, беда одна не приходит, обычно события разворачиваются цепочкой.

Поллианна одобряюще улыбнулась.

— Знаешь, я вспомнила, что я сказала одной старушке. Она была в «Женской помощи» на Дальнем Западе и просто наслаждалась своими несчастьями, рассказывала о них всем подряд. Мне тогда было лет десять, и я учила её играть в игру. Ничего не получалось. Наконец я поняла причину и победоносно провозгласила: «Ну, тогда можете радоваться, что у вас столько бед, ведь вам очень нравится быть несчастной!»

— И на неё это подействовало? — усмехнулся Джимми.

Поллианна стала серьёзной.

— Боюсь, что если бы я сказала так тому человеку в Германии…

— Нет, говорить надо, ты должна говорить… — он остановился с таким странным выражением лица, что Поллианна удивлённо на него посмотрела.

— В чём дело, Джимми?

— Да нет, ничего, просто я подумал, — ответил он, — я заставляю тебя всё это делать, а сам боялся, что ты этим занимаешься. Понимаешь? Боялся, что… что… — он запутался, сильно покраснел и замолчал.

— Нет, Джимми, — настаивала она, — не думай, что на этом можно остановиться. Что ты хочешь сказать? Пожалуйста, продолжай!

— Да ничего особенного.

— Я жду-у, — тихо проговорила Поллианна. Голос её был спокойным и уверенным, но глаза прищурились.

Молодой человек, совсем смутившись, глянул на её улыбающееся лицо и сдался.

— Ну ладно, пусть будет по-твоему, — пожал он плечами. — Просто я немножко беспокоился… об игре… Боялся, что ты будешь о ней говорить, как в детстве.

Весёлый смех прервал его.

— Что я тебе говорила? Даже ты беспокоился, как будто в двадцать лет я могу быть такой же, что и в десять!

— Н-нет, Поллианна! Честно, я не это имел в виду. Я думал… конечно, я знал…

Но Поллианна заткнула уши пальцами.

Во второй половине июня Поллианна неожиданно получила письмо от Деллы Уэзербай.

«Я очень прошу тебя оказать мне услугу, — писала та. — Надеюсь, ты могла бы мне посоветовать хорошую тихую семью в Белдингсвилле, которая была бы не против, чтобы сестра моя пожила у них летом. Их будет трое — миссис Кэрью, её секретарь и приёмный сын Джеми. (Наверное, ты его помнишь?) Они бы не хотели жить в обыкновенной гостинице или в доме, который сдаётся. Сестра очень устала, и доктор посоветовал, чтобы она поехала куда-нибудь в тихое местечко, чтобы совершенно отключиться от всего. Он рекомендовал Вермонт или Нью-Хемпшир, но мы сразу подумали про Белдингсвилль и про тебя. Не могла бы ты порекомендовать нам подходящую семью?

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая