Невинность и страсть - Джонс Лиза Рене - Страница 5
- Предыдущая
- 5/62
- Следующая
Возможно, тайна Ребекки Мэйсон излишне распалила мою и без того богатую фантазию, но чувствую я себя так, будто спасаюсь от преследования. От воспоминания об излишне внимательном незнакомце становится не по себе и — признаюсь честно — пробирает дрожь. К тому же я промокла до нитки, а несмотря на август, вечер совсем не жаркий. Всего-то двадцать семь градусов по Цельсию.
Возле ног мгновенно образуется лужа. Торопливо достаю из сумки трофеи и кладу подальше — туда, где сухо. Здесь же, в прихожей, сбрасываю мокрую одежду. Бежевый ковер ужасно маркий, однако, снимая квартиру, придирчиво выбирать интерьер не приходится. Направляюсь в ванную, но останавливаюсь и возвращаюсь за сотовым телефоном. С ним спокойнее, но для уверенности говорю себе, что собираюсь позвонить Элле. Наливаю в ванну горячую воду и одновременно набираю номер подруги. Хочу спросить, не знает ли она, где найти Ребекку Мэйсон, а заодно удостовериться, что у нее все отлично. Телефон оказывается вне зоны действия сети. Наверное, Элла еще в самолете, но я все равно тревожусь. Волнение парализует и сводит с ума.
Через сорок пять минут выхожу из ванной — чистая, согревшаяся, одетая в розовые шорты и такую же майку, с мягкими сухими волосами, благоухающими моим любимым розовым шампунем, — и ругаю себя за малодушие и глупые страхи. Направляюсь прямиком к холодильнику, чтобы достать самое надежное средство против неприятностей — мороженое «Бен и Джерри», сливочное.
Взгляд падает на вещи Ребекки; они все еще лежат возле двери рядом с моей мокрой одеждой. Надо было остаться в хранилище и выяснить ее адрес. А теперь придется искать необходимые сведения между страницами дневников. Или в шкатулке… которую не могу открыть. Даже не знаю, зачем вообще ее взяла.
Через несколько минут сижу на диване рядом с добрыми друзьями Беном и Джерри, со стопкой дневников на коленях. Шкатулка ожидает своей очереди на кофейном столике, а я спрашиваю себя, как бы ее отпереть, не повредив.
Так и не найдя ответа, открываю верхнюю тетрадь. Изящным женским почерком написан год: 2011. Ни месяца, ни числа. Интересно, эта тетрадь заполнена раньше или позже той, которую вчера забыла у меня Элла?
Листаю страницы, пытаюсь найти упоминание о работе, а попутно узнаю подробности жизни Ребекки. «Ночь была жаркой, и тело мое томилось от жажды». Вздыхаю и переворачиваю страницу — нет, здесь речь идет о вещах куда более интимных, чем место работы. Эта женщина изъясняется цветистым, экзотическим слогом. Кто способен так писать? «Моя жизнь изменилась в тот день, когда я вошла в художественную галерею». Отлично. Вот это обстоятельство полезно запомнить. Именно в галерее и нужно искать Ребекку. Но что она там делала — работала или покупала картины? А может быть, она сама художник и выставляла там свои работы?
Пытаясь найти ответ, продолжаю читать. «Я изменилась. Этот мир сделал меня другой. Он говорит, что просто помог открыть себя настоящую. Даже не знаю, какая я теперь настоящая».
— Кто же он? — шепотом спрашиваю у дневника.
«Те места, которые я теперь посещаю — и эмоционально, и физически, — темны и опасны. Я это знаю и все же послушно иду туда, куда он ведет… куда они ведут».
Хмурюсь, вспоминая запись, которую прочитала вчера вечером: когда Ребекка лежала с завязанными глазами и спутанными руками, в комнату кто-то вошел.
«Разве страх способен возбуждать? Разве может ужас рождать желание и воспламенять? И все же я вожделею, горю и осмеливаюсь совершать то, чего прежде даже представить не могла. Это и есть настоящая я? Мысль пугает до глубины души. Нет, это не я. Я совсем не такая. Но еще сильнее опасения не узнать саму себя оказывается боязнь перестать быть такой, как сейчас. Вернуться в прошлое. Снова превратиться в примерную девочку с унылой жизнью и с девяти до пяти перекладывать бумажки с левого края стола на правый. Не испытывать ни счастья, ни удовлетворения. Теперь я по крайней мере что-то чувствую. Поток страха несравнимо ближе к жизни, чем болото скуки. Постоянная неизвестность ярче сознания, что каждый следующий день будет похож на предыдущий. Ничего не ждать, ничего не чувствовать. Нет, не могу и не хочу думать о прошлом. Так почему же с таким зловещим предчувствием я смотрю вперед?»
Близкий раскат грома мгновенно возвращает меня к действительности. Смотрю в окно, где дождь безжалостно барабанит по стеклу, но чужой мир держит цепко и не отпускает, а потому лишь рассеянно заползаю поглубже в дальний угол дивана. Чувствую, что разительно отличаюсь от Ребекки, и все-таки ощущаю странную связь с ее мыслями и словами. Люблю детей, которых учу, поэтому настойчиво и упорно побуждаю их идти за своей мечтой — а в то же время вижу, что сама не нашла сил это сделать. Понимаю, что все обращенные к подросткам красивые слова лицемерны. Знаю, что значит проживать день за днем, ни на шаг не приближаясь к цели. Работа в мире искусства появляется так редко и приносит так мало денег, что невозможно назвать мою страсть работой.
С губ слетает грустный вздох сожаления, а взгляд возвращается к странице. Окончательно тону в чужом мире, который не может стать моим, но каким-то удивительным образом все-таки оказывается близким.
Три часа спустя ливень успокаивается и превращается в мелкий заунывный дождичек, а я давно не нежусь на диване с мороженым в руках. За это время успела проглотить все три дневника; из эротического и захватывающе интересного чтение превращается в безжалостное и пугающее. Теперь уже сижу прямо и мелко дрожу над последней записью.
«Хочу на свободу. То, что переживаю сейчас, вовсе не острое, пикантное удовольствие. И не смелое приключение. Но он не отпускает, не позволяет уйти. А я не знаю, как от него избавиться. Вчера он был на показе, наблюдал за мной, преследовал. Хотелось убежать, спрятаться. Но я этого не сделала. Не смогла. В результате получилось, что спустя минуту после беседы с клиентом отдалась ему в темном углу. Как только все кончилось, он погладил меня по волосам и назначил встречу позже, в этот же вечер. Сразу после его ухода я бросилась в другую комнату, чтобы вытащить из видеокамеры CD-диск и не позволить ему завладеть файлом, а следовательно, и мной тоже. Но диска уже не было. Он меня опередил — забрал улики раньше, чем я пришла в себя. А теперь…»
Все, на этом дневник обрывается. Никакого продолжения. Как будто Ребекку внезапно прервали и вернуться к записям она уже не смогла. Смотрю на пустую страницу и слышу, как гулко стучит сердце. И все-таки что было заполнено раньше: эти тетради или та, которую я прочитала вчера? Это очень важно: если есть еще один дневник, значит, с Ребеккой все в порядке. Снова набираю номер Эллы и опять натыкаюсь на сообщение о невозможности связи.
В растрепанных чувствах вскакиваю и, запустив пальцы в уже спутанные волосы, начинаю нервно ходить по комнате. Очевидно, Ребекка Мэйсон уехала из города, поэтому ее вещи и оказались в контейнере. Но почему же она за ними не вернулась? Почему не заплатила за хранение? Сжимаю ладони в кулаки, а потом медленно их раскрываю, заставляя себя расслабиться. Пытаюсь найти успокоение в логическом рассуждении. Ни к чему суетиться и делать поспешные выводы — надо просто позвонить в галерею, разыскать Ребекку, удостовериться, что у нее все хорошо, и отдать вещи. Конец истории. Точка. После этого можно будет заняться частными уроками.
Хватаю со стола телефон, чтобы позвонить немедленно, но тут же себя останавливаю. Уже ночь, а я пытаюсь дозвониться Элле, хотя понятия не имею, который час в Париже, а теперь вот собралась звонить в художественную галерею. Да, со здравым смыслом определенно возникли проблемы.
Каким-то образом судьба Ребекки Мэйсон покинула страницы дневников и стала моей судьбой. Читая записи, я словно растворилась в героине. Связь с незнакомкой оказалась пугающе прочной. Неужели моя собственная жизнь настолько скучна, что в глубине души я тоже мечтаю о небольшой встряске? Так же, как мечтала Ребекка, пока не встретила «его».
- Предыдущая
- 5/62
- Следующая
