Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/86
• Следующая

После этого допроса по методам охранного отделения (которого, по молодости лет, при царизме Ланговой не мог испытать) «евразиец» из Москвы попал на совещание представителей евразийских групп по вопросам «идеологии».

Началось совещание с глубокомысленных рассуждений о будущем России.

— Государство должно быть монархией — сложной, крепкой, сословной, жестокой до свирепости. Церковь должна быть властной, быт обособленным, законы весьма строгими, наука должна сознавать свою бесполезность для духовного развития!.. — восклицал оратор.

«Где, у какого мракобеса они вычитали этот бред?» — спрашивал себя Ланговой.

— День катастрофы на Ходынском поле есть счастливый день в русской истории! — восклицал другой оратор. — Это день жертвоприношения самодержавному монарху…

«Ну не кретины ли, нести такую чушь после Октября семнадцатого года», — думал Ланговой. Это изречение оратора вдруг прервала брань.

Против так называемой «английской» группы эмигрантов, осевших в Англии, выступали Артамонов и Арапов, уличая Малевича, Зайцева, Трубецкого, Савицкого в грязном шпионаже в пользу Англии.

Ланговой понял, что ему надо выступить. Он старался доказать, что в нем тоже есть «состав гениальности», и действительно удовлетворил почти всех, когда сказал, что «Россия должна быть империей ума, элегантности и красоты».

— Почему бы, изверившись в династии Романовых, не вернуться к династии Рюриковичей?! — восклицал он.

Это вызвало негодование Арапова, который грозил поднять крестьянство против любой династии.

Словом, совещание превратилось в хаотическое словопрение, после которого все разошлись с головной болью.

Важной темой совещания было обсуждение отношения к «Тресту». Якушев для вида возмущался критикой евразийцев, грозил расправиться с ними. Лангового спрашивали: можно ли создать отдельно от «Треста» самостоятельную организацию? Решено было всю евразийскую деятельность в России сосредоточить в руках Лангового, без вмешательства «Совета семи». Только Артамонов стоял за полное подчинение «Тресту», и это доказывало его абсолютное доверие Якушеву и другим деятелям «Треста».

Участие в пражском совещании «Трест» считал полезным. Здесь были не просто пустые словопрения. Надо было использовать возможность посеять раздор между «молодыми» и «старцами» и этим ослабить белую эмиграцию. Вместе с тем такие люди, как, например, Арапов, постепенно убеждались в бесцельности борьбы с советской властью.

На Арапова произвело большое впечатление то, что он видел в Москве. Впоследствии он вернулся туда легально, когда «Трест» уже перестал существовать.

Но, кроме искусственно созданной для видимости евразийской «оппозиции», внутри самого «Треста» назревала действительно опасная оппозиция — Стауниц, Захарченко, Радкевич.

Мы знаем, что Стауниц, Мария Захарченко и Радкевич часто действовали, что называется, «втёмную», не ведая, кто на самом деле руководил «Трестом». В первое время Захарченко и Радкевич восхищались «солидной» работой МОЦР. Но шли месяцы, а видимых результатов — восстания, терактов, не говоря о перевороте, — не было и не предвиделось. Преклонение Захарченко перед Якушевым сменилось глухим недовольством. Она возмущалась его медлительностью, требовала активных действий, искала себе единомышленников, и ей показалось, что самым подходящим союзником может быть Стауниц.

Она почувствовала в нем авантюриста, циника; его ловкость, опыт в конспирации, даже коммерческая жилка азартного игрока расположили Захарченко к Стауницу (настоящая его фамилия была Опперпут). Кроме того, возникла и личная симпатия. Хотя Опперпут-Стауниц был женат, семейная жизнь у него не ладилась. Мария Захарченко ему нравилась, нравилась её страстная, темпераментная натура. Правда, она была немолода, но ещё привлекательна. Её муж, Гога Радкевич, как уже мы знаем, во всем подчинялся своей жене. Ради конспирации одно время он работал в автомобильных мастерских. Мария Захарченко часто оставалась наедине со Стауницем. Вот тут и началось их сближение. Захарченко однажды повела откровенный разговор о том, что Якушев и Потапов медлительны, бездеятельны, что они против террористических актов, между тем Кутепов только для этого и готовит свои кадры.

На некоторое время Захарченко прекратила эти разговоры, когда умер мнимый руководитель «Треста» генерал Зайончковский и серьёзно заболел Потапов. Якушев имел предлог, чтобы этим объяснить ослабление деятельности организации. Но время шло, и Мария Захарченко снова заговорила о недостаточной активности «Треста». Стауниц сказал об этом Якушеву, через него эти разговоры стали известны Артузову и его сотрудникам.

Получалось, что в «Тресте» существуют, так сказать, три течения: первая группа — Якушев и Потапов. Их цели — накопление сил, отрицание интервенции, выбор момента для выступления. Вторая группа — евразийцы во главе с Ланговым. Третья группа — крайняя — экстремисты Захарченко, Радкевич, Стауниц и засланные по соглашению с «Трестом» кутеповские офицеры.

Якушев поручил Стауницу конспирировать с Марией Захарченко (как бы втайне от самого Якушева и Потапова), то есть вести переписку и переговоры с Кутеповым. Это было необходимо, чтобы руководство ОГПУ знало о террористических актах, которые готовил Кутепов.

Подготовку терактов Кутепов мог скрыть от Якушева, чтобы потом поставить его перед фактом. Но от «племянников» он ничего не скрывал, зная, как ему предана эта пара. Вот почему руководство ОГПУ решило осуществить поездку Марии Захарченко в Париж: все, что она могла там узнать о тайных действиях Кутепова, она бы не скрыла от своего конфидента Стауница-Опперпута.

Действительно, ко времени приезда Захарченко в Париж Кутепов был увлечён планом террористических и диверсионных актов в большом масштабе.

На горизонте Кутепова появляется трагикомическая фигура Александра Ивановича Гучкова, лидера «октябристов» в Государственной думе, бывшего военного министра Временного правительства, активного врага советской власти. Ещё в 1905 году члены «Союза 17 октября» решительно стали на сторону царской власти в борьбе со «смутой», как они называли революцию. В дни Февральской революции, в 1917 году, Гучков, так же как и Шульгин, присутствовал при отречении от престола Николая Второго и теперь старался искупить этот, с точки зрения крайних монархистов, тяжёлый грех участием в кутеповских заговорах и террористических актах.

Захарченко шифром сообщала об этом в Москву:

В шифровке речь шла о ядовитом газе, который предполагали применить террористы:

Можно подумать, что это своего рода прейскурант — в шифровке указывалось даже, во что обойдётся подготовка диверсионных средств.

С благословения Кутепова Гучков сообщил, что он готов все своё состояние отдать этому делу. Газ у него имеется в готовом виде. Секрет газа — собственность германских правых тайных организаций. Поскольку Гучков имел репутацию человека, склонного к авантюрам, решено было привлечь к испытаниям газа специалиста, некоего генерала Костюкевича. Но тот благоразумно отказался. Тогда Кутепов решил вызвать «молодого даровитого химика» — галлиполийца Прокофьева. Предполагалось использовать и известные уже тогда газы — иприт и синильную кислоту.

Кутепов писал из Парижа:

«Если мы не будем бороться, то мы станем дряблыми, и в будущем для нас оправдания не будет — вот лейтмотив галлиполийской молодёжи. Надо перебросить наших людей в лимитрофы, они будут совершать налёты, организовывать теракты, захватывать на короткие сроки близлежащие от границы пункты.

• Предыдущая
• 70/86
• Следующая