Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/86
• Следующая

— Вполне.

— Вот и хорошо. До свидания.

Позвонил телефон, и, уже закрывая за собой дверь, Артузов услышал голос Дзержинского:

— Относительно заказов локомотивов в Швеции моё мнение…

— Пока все идёт хорошо, — сказал Артузов Якушеву, — но представьте, эмигранты пожелают послать сюда ревизоров… Ведь хотели же они послать своего представителя на мнимый съезд членов «Треста».

— Я это предвидел и предупредил, чтобы без нашего разрешения никого в Россию не посылали. «Трест» за их безопасность не отвечает. А по поводу посылки на съезд их делегата было сказано, что наше приглашение три недели провалялось в канцелярии Высшего монархического совета на Лютцовштрассе и попало к Маркову после того, как представители с мест разъехались. Вот, мол, какие промахи мешают нашей многотрудной работе, вызывают боль и разочарование.

Якушев привёз письмо великого князя Дмитрия Павловича, адресованное «Тресту», и огласил его в Политическом совете и на Болоте специально собравшейся «пятёрке».

«Передайте единомышленникам, что я душой с ними, — писал Дмитрий Павлович — …праздничный колокольный трезвон возвестит, что настал великий час…»

Аудиенция у Николая Николаевича и обещание денег «Тресту» подняли авторитет Якушева среди монархистов — членов МОЦР. Ртищев настаивал на его поездке в Петроград, там, по его словам, образовались сильные группы во главе с «весьма достойными людьми».

Якушев не возражал, но сказал, что поедет туда после реорганизации Политического совета «Треста». Сейчас он занят подысканием авторитетного в военном деле кандидата, который мог бы возглавить штаб «Треста». О ком речь? Пока тайна.

На этом совещание кончилось. Якушев остался наедине со Стауницем. Тот сообщил ему уже известные сведения об отъезде Романа Бирка в Ревель, о том, что «окно» на эстонской границе организовано и действует.

Якушев спросил с Зубове.

— Слишком осторожен, — ответил Стауниц. — Нервничает. Напуган. Но имеет большие возможности.

— Посмотрим, как он их реализует.

В Москве, в доме на Лубянской площади, внимательно следили за опасной вознёй, которую поднимали контрреволюционные группы, подобные «пятёрке» Стауница. Ликвидировать их ещё не настало время: с этими группами стремились связаться эмигрантские монархические организации за границей. Поездка за границу придала Якушеву в глазах заговорщиков вес: он был принят «самим» Николаем Николаевичем, уполномочен Верховным монархическим советом. Росту авторитета Якушева способствовало и его сообщение о том, что пост начальника штаба МОЦР согласился принять генерального штаба генерал-лейтенант, имя которого он не может пока назвать по соображениям конспирации.

Николай Михайлович Потапов посетил Артузова. Артузов положил перед Николаем Михайловичем несколько внушительных папок и оставил его наедине более чем на два часа. Когда же вернулся, то разговор зашёл не о деле, а о Достоевском и его «Преступлении и наказании», вернее, о том как изображён в романе следователь Порфирий Петрович.

— Я лет пять назад видел в роли Раскольникова артиста Орленева. Он меня привёл в восторг. Но исполнитель роли Порфирия был не менее талантлив. Забыл его фамилию. А роль ведь труднейшая… — говорил Потапов.

Артузов интересовался театром и литературой и охотно поддержал этот разговор:

— Достоевский говорит о деле следователя, что это искусство, в своём роде художество. И описал Порфирия Петровича замечательно. Логика, убедительность доводов, глубокий психологический анализ душевного состояния Раскольникова — вот пути следствия. А его игра с Раскольниковым! Игра в простодушие, с виду такой безобидный чиновник, куда ему до Раскольникова! А как он расставляет ловушки? Молодым следователям надо читать и читать эти главы романа. Профессия следователя — наблюдать, наблюдать и, отталкиваясь от деталей, искать главное. Но, разумеется, время другое, и преступления, которыми мы занимаемся, другие. Враги говорят о каких-то сверхъестественных методах следствия в ГПУ, чуть ли не о гипнозе. Чепуха! Стараешься доказать подследственному, что дело, ради которого он рисковал жизнью, обречено, что он был обманут и действовал вслепую, не понимая, кому служит. Конечно, встречаются исступлённые фанатики. Но и тут мы не забываем о том, о чем всегда говорит Дзержинский: надо помнить, что лишённый свободы ограничен в защите; лишение свободы есть зло, но к нему ещё надо прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда… Дело, с которым вы познакомились, тоже нужно делать, чтобы восторжествовала правда.

— Понимаю. Я прочитал все материалы о «Тресте». Кого же я должен играть в этой увлекательной пьесе?

— Мы, так сказать, одолжили вас у нашего военного ведомства. Зная вас, Феликс Эдмундович считает, что именно вы можете с успехом изображать начальника штаба «Треста». Якушев, при всех его способностях, не авторитетен в военных вопросах.

— Якушев… Поразительно, как вы могли перевоспитать такого зубра. Я его немного знал, ума ему не занимать, ловкости тоже… Когда-то он ловко сделал карьеру…

Позвонил телефон. Артузов сказал в трубку:

— Конечно. Прошу. — И продолжал, обращаясь к Потапову: — Сейчас придёт Якушев. Я вас оставляю одних, так вы лучше договоритесь.

И он вышел. Через несколько минут вошёл Якушев.

— Вы помните наш разговор в госпитале? Как я был наивен и просто глуп, — начал он. — Я впервые соприкоснулся с «Верховным». Какая ограниченность, какой ничтожный кругозор, убожество мыслей. И при этом претензия на роль державного хозяина, заученные слова о народе, который якобы только и ждёт царя-батюшку и готов претендента на престол завалить всеподданнейшими адресами…

— Все это так, но за эту куклу держатся несколько десятков тысяч отъявленных головорезов, одержимых ненавистью к советской власти. Мы с вами раньше верили, что служим России верой и правдой, а оказалось, что правда была на стороне тех, кто боролся с царизмом. Должен вам сказать, что ещё юнкером, когда присягал на верность царю-батюшке, я был довольно искренен. Потом вышел в офицеры и на одного умного и честного человека встречал десятки злых, глупых и бесчестных. Затем видел близко и того, кому присягал на верность. На раз имел случай «всеподданнейше» докладывать царю, а с его высочеством Николаем Николаевичем вступил однажды в конфликт. Будучи военным агентом в Черногории, не позволял его тестю, черногорскому князю, запускать лапу в русскую казну. За это меня и возненавидела его дочь, супруга Николая Николаевича. Ведь деньги, которые с нас тянул её папаша, были не царские, а народные… И тогда ещё, будучи близок ко двору, я убедился: если содрать с их величеств и высочеств всю мишуру, мундиры, ленты, звезды — останутся мелкие, голые и ничтожные людишки… Так-то, Александр Александрович!.. Я вхожу в игру, которая мне кажется необходимой, и рад, что в этой игре вы исполняете одну из первых ролей.

— Счастлив, что у меня такой партнёр, ваше превосходительство.

Оба рассмеялись. «Ваше превосходительство» для них теперь звучало забавно. Николай Михайлович Потапов с этого дня стал начальником штаба «Треста».

Вошёл Артузов. Он был рад, что гости не скучают.

Потапов встал:

— Я вам, очевидно, не нужен при разговоре…

Артузов проводил Потапова и, вернувшись, сказал:

— Мы бы хотели познакомить вас, Александр Александрович, с одним товарищем. Впрочем, вы его отчасти знаете. Он сейчас беседует с Пилляром и Старовым.

Они прошли по коридору и остановились у одной из дверей. Артузов открыл дверь, и первое, что увидел Якушев, был человек, сидевший к нему спиной. Что-то знакомое было в его затылке и широких плечах. Человек повернулся, и Якушев остолбенел. Перед ним был Зубов.

Первая мысль Якушева была — «Зубов арестован». И вероятно, то же самое думал Зубов о Якушеве. У Пилляра, даже у сумрачного Пилляра, на лице появилось что-то вроде улыбки. Зубов и Якушев поняли, что их свело в этой комнате.

• Предыдущая
• 32/86
• Следующая