Найденыш с погибшей «Цинтии» - Верн Жюль Габриэль - Страница 8
- Предыдущая
- 8/49
- Следующая
Шум голосов привлек его внимание и заставил обернуться к лестнице с массивными дубовыми перилами, застланной ковром. По лестнице спускались две особы, чьи платья показались гостю ослепительно красивыми. Одна из них, седая дама среднего роста, выглядевшая очень гордой, была в черном суконном платье со складками, достаточно коротком, чтобы можно было заметить красные чулки с желтыми стрелками и башмаки на пряжках. За поясом у нее висела огромная связка ключей на стальной цепочке. Она величественно держала голову и бросала по сторонам быстрые и проницательные взгляды. Это была фру Грета-Мария, экономка доктора, неограниченный повелитель по части кулинарии и домашнего хозяйства.
Позади нее шла девочка лет одиннадцати — двенадцати, показавшаяся Эрику настоящей сказочной принцессой. Вместо национального наряда, единственного, который ему приходилось видеть у девочек ее возраста, на ней было надето синее бархатное платье. Белокурые волосы падали с плеч шелковистыми локонами. На ногах были черные чулки и шелковые туфельки. Огромный бант вишневого цвета, похожий на бабочку, оживлял необычно бледное лицо, освещенное фосфорическим блеском зеленых глаз.
— Как я рада, дядя, что снова вижу вас! Хорошо ли вы съездили? — воскликнула она, бросаясь доктору на шею. При этом она едва соблаговолила удостоить взглядом Эрика, скромно державшегося в стороне.
Доктор приласкал ее, подал руку экономке, а затем подозвал Эрика к себе.
— Кайса и фру Грета! Прошу вас любить и жаловать Эрика Герсебома, которого я привез из Норвегии,— сказал доктор.— А ты, мой мальчик, не робей,— добродушно добавил он.— Фру Грета совсем не такая строгая, какой она кажется с первого взгляда, а моя племянница Кайса вскоре с тобой подружится. Не так ли, моя крошка? — спросил он, ласково ущипнув маленькую фею за щечку.
Но маленькая фея ответила на это только пренебрежительной гримаской. Что же касается экономки, то она как будто тоже не была в восторге от представленного ей новичка.
— А нельзя ли узнать, господин доктор, что это за мальчик? — спросила она недовольным тоном, поднимаясь по лестнице.
— Ну, конечно, конечно, фру Грета, позднее вы все узнаете,— ответил доктор.— А пока, если вы не возражаете, не мешало бы перекусить.
В обеденном зале, на столе, покрытом белоснежной скатертью, на сверкающих хрустальных блюдах были разложены сноргас. Эрик и вообразить не мог подобной роскоши, так как у норвежских крестьян не принято употреблять столовое белье. Даже тарелки там вошли в обиход совсем недавно. Большинство норвежских крестьян и сейчас еще едят рыбу на хлебных лепешках и не видят в этом неудобства.
Понадобились настойчивые приглашения доктора, прежде чем мальчик решился сесть за стол, а неловкость его движений вызвала не один иронический взгляд со стороны фрекен[21] Кайсы. Но чувство голода заставило юного путешественника преодолеть свою застенчивость. Обед, поданный после сноргас, привел бы в смятение французский желудок и насытил бы целый батальон пехотинцев после двадцативосьмикилометрового перехода: рыбный суп, домашний хлеб, гусь, начиненный каштанами, отварная говядина с гарниром из всевозможных овощей, груда дымящегося картофеля, крутые яйца, пудинг с изюмом — все это было взято приступом и уничтожено.
Когда обильная трапеза, прошедшая почти в полном безмолвии, была окончена, все перешли в кабинет — просторную комнату с дубовыми панелями, в шесть окон, огромные амбразуры которых, завешанные тяжелыми суконными шторами, в руках умелого французского архитектора могли бы превратиться в отдельные комнатки. Доктор сел у огня в большое кожаное кресло. Кайса устроилась у его ног на скамеечке. А Эрик, смущенный и чувствующий себя здесь чужим, подошел к окну с намерением укрыться в глубокой темной нише. Но доктор помешал ему это сделать.
— Ну же, Эрик, подойди сюда, погрейся! — воскликнул он своим звучным голосом.— И скажи нам, как тебе понравился Стокгольм?
— Улицы здесь очень темные и узкие, а дома высокие,— ответил Эрик.
— Да, немного повыше, чем в Нороэ,— заметил доктор, смеясь.
— Они мешают смотреть на звезды,— продолжал мальчик.
— Это потому, что наш дом находится в богатом квартале,— сказала Кайса, обиженная такой критикой.— Стоит только перейти мост, и сразу попадешь на более просторные улицы.
— Я видел их по дороге с вокзала, но даже самая красивая из них не так широка, как фьорд в Нороэ,— возразил Эрик.
— Ай-ай! — покачал головой доктор.— Это уже похоже на тоску по родине.
— Нет, дорогой доктор,— решительно произнес Эрик,— я вам слишком обязан, чтобы жалеть о своем приезде, но ведь вы сами меня спросили, что я думаю о Стокгольме, вот я вам и ответил.
— Нороэ, должно быть, отвратительная глухая дыра! — заявила Кайса.
— Отвратительная глухая дыра! — с возмущением воскликнул Эрик.— Те, кто утверждают подобное, наверное, лишены глаз, фрекен Кайса. Если бы вы только могли увидеть пояс гранитных скал, окружающих наш фьорд, горы и ледники, наши сосновые леса, кажущиеся совсем черными на фоне бледного неба! А внизу — огромное море, то бурное и зловещее, то такое ласковое, будто оно хочет тебя убаюкать. А чайки, которые исчезают вдали, а потом возвращаются и, пролетая над головой, почти задевают тебя крылом!… О, все это так прекрасно, что и сомневаться нечего — гораздо лучше, чем в городе!
— Я говорю не о пейзаже, а только о домах,— ответила Кайса.— Ведь там только простые крестьянские лачуги, не так ли, дядя?
— Да, дитя мое, крестьянские лачуги… Там родились твои дед и отец, а также вырос и я,— серьезно ответил доктор.
Кайса покраснела и умолкла.
— Конечно, у нас деревянные дома. Пусть деревянные, но они не хуже каменных,— продолжал Эрик.— По вечерам мы часто собираемся всей семьей, и, пока отец чинит свою сеть, а мать сидит за прялкой, мы трое, Отто, Ванда и я, примостившись на низенькой скамеечке, с нашим верным псом Клаасом у ног, начинаем вместе вспоминать старинные саги[22] и следим за тенями, танцующими на потолке. А когда за окном завывает ветер и знаешь, что все рыбаки вернулись на берег, как хорошо и уютно чувствовать себя в нашем теплом доме, ничуть не хуже, чем в вашем красивом зале!
— А ведь это у нас еще не самая красивая комната,— с гордостью сказала Кайса.— Если бы я показала вам большую гостиную, вот тогда бы вы увидели!
— Но сколько здесь книг! А в гостиной еще больше? — спросил Эрик.
— Подумаешь, книги, какая невидаль! Я говорю о бархатных креслах, кружевных занавесях, больших французских часах, восточных коврах.
Эрика, казалось, нисколько не соблазнял перечень всего этого великолепия. Он с завистью поглядывал на дубовые книжные шкафы, стоявшие вдоль стен кабинета.
— Ты можешь подробнее ознакомиться с библиотекой и выбрать любую книгу,— сказал доктор.
Эрик не заставил себя дважды просить. Он выбрал толстый том и, примостившись в углу под лампой, сразу же погрузился в чтение. Поэтому на появление, одного за другим, двух пожилых мужчин, близких друзей доктора Швариенкроны, которые почти каждый вечер приходили к нему играть в вист, мальчик едва обратил внимание.
Один из них, профессор Гохштедт, высокий старик, с размеренными и спокойными движениями, выразил изысканно-вежливым тоном свое удовлетворение по поводу благополучного возвращения доктора. Едва он успел устроиться в своем кресле, за которым давно уже утвердилось название «профессорского», как раздался короткий и решительный звонок.
— А вот и Бредежор! — одновременно воскликнули оба друга. Вскоре дверь распахнулась, и в кабинет ворвался подобно вихрю невысокий, худощавый, очень подвижный человек. Он пожал доктору обе руки, поцеловал в лоб Кайсу, обменялся дружеским приветствием с профессором и оглядел комнату блестящими, быстрыми, как у мышонка, глазами.
- Предыдущая
- 8/49
- Следующая
