Хозяйка Меллина (Госпожа замка Меллин) - Холт Виктория - Страница 43

Коннан ТреМеллин».

Я чувствовала, что покраснела, и боялась, что мне не удалось скрыть охватившую меня радость.

Как можно спокойнее я сказала:

— Элвиан, завтра мы едем в Пензанс к твоему отцу.

Элвиан вскочила и бросилась в мои объятия, не в силах сдержать свой восторг. Я же, наоборот, взяла себя в руки и сказала:

— Но это завтра, а сегодня мы должны продолжить наш урок.

— Но ведь нам же надо собраться!

— У нас на это будет время после ланча. Миссис Полгри, — обратилась я к экономке, — мистер ТреМеллин хочет, чтобы я отвезла Элвиан в Пензанс.

Она кивнула, так как уже знала об этом, но я чувствовала, что она находит очень странным такое несвойственное ее хозяину проявление отцовской любви.

— И вы едете завтра?

— Да, надо предупредить Билли, что он должен отвезти нас на станцию к половине третьего.

Снова кивнув, она вышла из комнаты. Я продолжала урок, но боюсь, что мне было так же трудно сосредоточиться на нем, как и Элвиан. Прошло некоторое время, пока я наконец вспомнила о Джилли. Она смотрела на меня тем пустым взглядом, который последнее время все реже появлялся в ее глазах. Да, Джилли явно понимала больше, чем многие думали. Она знала, что мы уезжаем в Пензанс, а она остается дома.

Мне не терпелось начать собираться. После ланча в классной комнате, которому ни Элвиан, ни я не уделяли должного внимания, мы разошлись по своим комнатам, чтобы уложить вещи.

У меня их было не так много. Два моих повседневных платья — серое и бледно-лиловое — были, слава Богу, только что выстираны и отглажены, поэтому я могла взять их с собой, надев в дорогу серое шерстяное платье. Оно мне не очень шло, но для дороги было удобным, тем более, что уложить в саквояж его было нелегко.

Я достала свое зеленое бальное платье, шаль и гребень. Брать их с собой или нет? Собственно, почему бы и нет? Ведь может представиться случай надеть их в Пензансе.

Я накинула на плечи шаль, воткнула в волосы гребень и начала кружиться по комнате под звучащую у меня в голове мелодию старинного корнуэлльского танца. Я не заметила, как в комнате появилась Джилли, и вздрогнула, увидев ее, стоящей в углу. Я перестала танцевать, чувствуя себя ужасно неловко оттого, что девочка застала меня за таким нелепым занятием. Джилли же перевела взгляд с меня на мою кровать, где лежали вытащенные из шкафа вещи, и мне вдруг стало очень жаль ее, потому что я знала, наш отъезд сделает ее несчастной.

Я присела на корточки рядом с ней и обняла ее.

— Мы уедем совсем ненадолго, Джилли.

Она крепко зажмурила глаза, чтобы не смотреть на меня.

— Джилли, послушай меня, — продолжала я. — Мы скоро вернемся.

Она помотала головой, и из-под ее опущенных век показались слезы.

— Когда мы вернемся, мы снова начнем с тобой заниматься. Ты скоро научишься писать свое имя.

Несмотря на мои попытки ее утешить, она продолжала беззвучно плакать. И вдруг, вырвавшись из моих рук, она подбежала к кровати и стала вытаскивать из саквояжа уже положенные туда вещи.

— Нет, Джилли, так не годится, — сказала я. Я подняла ее и села вместе с ней на стул, укачивая ее, как младенца. — Ты ведь знаешь, что я скоро вернусь, ты и не вспомнишь потом, что я уезжала.

И тогда она наконец заговорила:

— Вы не вернетесь. Она… она… не вернулась.

На мгновение я забыла о том, что мне предстояло завтра увидеть Коннана, потому что я вновь почувствовала, что Джилли что-то знает об исчезновении Элис.

— Джилли, — спросила я, — она попрощалась с тобой перед отъездом?

Девочка энергично помотала головой, и мне показалось, что она готова разрыдаться.

— Джилли, — попросила я ее, — попробуй поговорить со мной, расскажи мне все… Ты видела, как она уезжала?

Джилли уткнулась мне в грудь, спрятав лицо. Я прижала ее к себе на несколько секунд, но потом отодвинулась, чтобы заглянуть ей в лицо. Ее глаза были закрыты. Вдруг она открыла их, соскочила с моих колен и, подбежав к саквояжу, снова начала выбрасывать оттуда вещи, крича: «Нет, нет!»

Я быстро подошла к ней и сказала:

— Послушай, Джилли, я вернусь. Меня не будет всего несколько дней.

— Она не вернулась!

Итак, мы опять пришли к тому, с чего начали. Я поняла, что ничего узнать от нее в этот момент мне не удастся. Она подняла ко мне лицо. В ее глазах было по-настоящему трагическое выражение.

Мне стало ясно, что моя забота о ней значила для нее даже больше, чем я предполагала, и что мне не удастся объяснить ей, что мое отсутствие будет временным. Элис была добра по отношению к ней, и Элис покинула ее. Небольшой, но трагический жизненный опыт девочки говорил ей, что дорогие ей люди покидают ее навсегда. Ни во что другое она просто не могла поверить.

Несколько дней, неделя в восприятии Джилли, наверное, были равносильны году в жизни других людей. Нет, сказала я себе, я не могу ее оставить. Пусть Коннан будет недоволен, но я объясню ему, почему я должна была взять ее с собой. Миссис Полгри же я могу сказать, что хозяин велел привезти обоих детей, и ей это будет приятно. Она вполне доверяла мне свою внучку, признавая, что мое вмешательство в жизнь последней сделало ее счастливее.

— Джилли, — сказала я. — Я уезжаю на несколько дней. Элвиан и ты поедешь вместе со мной. — Я поцеловала ее и повторила: — Ты едешь со мной. Тебе же хочется этого, правда?

Несколько секунд она не отвечала, пытаясь осознать то, что я сказала, а затем она опять крепко закрыла глаза и кивнула. На ее лице была улыбка, которая тронула меня больше всяких слов.

Ради того, чтобы доставить радость этому несчастному ребенку, я готова была рискнуть вызвать неудовольствие Коннана.

На следующий день мы отправились в дорогу, и все обитатели дома вышли нас проводить. Я сидела в коляске вместе с двумя девочками, а на козлах торжественно восседал Билли в фамильной ливрее ТреМеллинов.

Настроение у всех нас было в равной степени приподнятое. Элвиан щебетала всю дорогу, а Джилли молча, но со счастливой улыбкой, сидела, прижавшись ко мне. Билли, как и Элвиан, был очень разговорчив и не замолкал ни на минуту. Когда мы проезжали через один перекресток, он вдруг перекрестился и произнес молитву — за бедную потерянную душу похороненного там самоубийцы, как он объяснил мне.

— Не то чтобы молитвой ему поможешь, — сказал он. — Ведь те, кто так умер, вовек не успокоятся. Это как те, кого убили, или еще что — они ведь в могилах-то не лежат, а так и бродят по свету, ни себе, ни живым покоя не дают.

— Что за чепуха! — сказала я раздраженно.

— Те, кто ничего в этом не смыслят, обзывают мудрость чепухой, — отпарировал обиженный Билли.

— Похоже, у некоторых людей чересчур богатое воображение.

Обе девочки с напряженным интересом смотрели на меня, и я поспешила сменить тему.

— Смотрите, — сказала я, когда мы проезжали одинокий коттедж с пчелиными ульями в саду, — чем это закрыты ульи?

— Черный креп, — мрачно пояснил Билли. — Это означает смерть в семье. Пчелы очень обижаются, если им не сообщить об этом и не дать разделить с людьми траур по покойному.

Час от часу не легче! Я была рада, когда мы наконец прибыли на станцию.

В Пензансе нас встретила другая карета, и мы отправились в Пенландстоу, как называлось имение Коннана, доставшееся ему от Элис. Уже темнело, когда мы въехали в ворота, и я увидела впереди очертания дома. У дверей стоял человек с фонарем в руке, который при нашем приближении крикнул кому-то:

— Это они! Беги и скажи хозяину. Он велел дать ему знать, как только приедут.

Карета остановилась, и мы сошли на землю. Дети едва стояли на ногах. Я взяла их за руки и в этот момент увидела Коннана, стоящего рядом со мной. В темноте я не могла разобрать выражение его лица, но почему-то была уверена, что он рад меня видеть.

— Я уже начал волноваться, — сказал он. — Я представлял себе всякие ужасы и жалел, что сам не поехал за вами.