Крещендо (СИ) - "Старки" - Страница 11
- Предыдущая
- 11/35
- Следующая
Сползаю по стенке на пол, становится так душно, так плохо, так колет слева, так тукает в руке! Не могу даже закричать, разросшийся в горле ком медленно поднимается, мешает дышать… Наверное, так бывает, когда узнаешь о смерти близкого человека. Когда ком из горла все-таки вырвался, я зарыдал, отхаркивая эту тяжесть из себя. Рыдал в голос. Сил вытирать слезы не было. Просидел на полу, вглядываясь в открытый футляр, как в отрытый гроб, пока не вылил все, что во мне было.
Когда он её забрал? Скорее всего, вчера, когда я ночевал у Антоновых на первом этаже. Залез через балкон? Но он закрыт! Закрыты все окна и форточки в доме! Следов взлома тоже нет! Как этому ублюдку удалось проникнуть к нам в квартиру? Открыл ключом? Откуда взял ключ? Мой на месте и никуда не пропадал. Запасной храним у тети Анечки, она тоже не жаловалась на потерю. Хотя какая разница! То, что это сделал Май, очевидно! Арсен и Тит были правы, ублюдок не отстал, он решил добить меня. Надо звонить. Пальцы не гнутся, чтобы набрать его номер.
— Алло… Это я…
— Я вижу. Что? Сорвался вечерний концерт?
— Верни мне… Я же ничего не сделал!
— Именно поэтому, Али!
— За что ты так ненавидишь меня? Я не понимаю, как так…
— Ненавижу? Али, ты - глупая мышь! Не плачь!
— Я не плачу…
— Я слышу. Вытирай слезы и приезжай ко мне, если хочешь увидеть скрипку.
— В студиюу-у-у? — это я всё-таки ещё реву.
— Время – девять! Какая студия? Диктую адрес…
Записать удалось не сразу, у моих пальцев началась истерика.
— Деньги на такси есть?
— Н-н-найду-у-у…
— Я жду тебя! — и короткие гудки.
Помню смутно, как я вызывал такси, одевался, не мог долго найти телефон. Нашёл в закрытом лидочкином футляре. Потом таксист долго добивался от меня адреса, оказалось, что в городе две Садовых улицы. Я, путаясь, сказал, что там, куда мне надо, живет богатый человек, и это, наверное, частный дом. Таксист с кавказской внешностью кивнул и покатил меня в нужном направлении.
Деевы, действительно, жили в трехэтажном особняке, но мне было не до восхищения их домом. У ворот меня встретил сам Май в домашней трикотажной одежде, без кожаных браслетов, без серьги, без колец на пальцах, с милым хвостиком волос в простой резинке. Он заплатил таксисту и выволок кулек моего тела из машины. Обхватив ладонями моё лицо, внимательно рассмотрел красные глаза, вспухшие веки, нос. Вытащил какую-то тряпку, обтер лицо и велел высморкаться. Повёл меня внутрь, подталкивая в спину, направляя за плечи, на третий этаж. Его комната занимала весь этаж, отрицая всякие глупые перегородки в виде стен, на полу не кровать, а черный пухлый матрац, поверх лохматый плед и подушки-кости, стены темно-серые, на них висят гитары, мандолина, фотография Мая с концерта, огромный глянцевый портрет Мика Джаггера, который раскрыл свою огромную пасть так, что гланды видно! Рядом с высоким матрацем длинный низкий столик, на котором всякое барахло, бумажки, журналы, пара бутылок, складной нож, какая-то африканская статуэтка. На маленьком подоконнике скошенного окна пепельница в виде обнажённой женщины в развратной позе.
Май оставляет меня на входе в комнату, а сам сразу к подоконнику, курить. Затягивается и поворачивается ко мне:
— Говори!
— Я ненавижу тебя!
— Это именно то, что ты хотел сказать?
— Нет. Верни мне Ли… скрипку! Я приду на репетицию, я сыграю всё, что ты хочешь!
— Скрипка очень дорогая. И теперь ты соло не отделаешься… Цена лота повышается!
— Ты, понимая, что скрипка ручной работы, что стоит более ста тысяч баксов, её похищаешь? Я заявлю в полицию!
— Хм… Еще никому это не помогло. И ты прекрасно это знаешь. Попробуй, но тогда ты скрипку не получишь, я её сломаю. А перед этим как-нибудь надругаюсь, и лучше так, чтобы ты видел.
У меня подкашиваются колени в прямом смысле слова. Я падаю вниз, на колени. Упираюсь лбом в черный пол, меня опять душат слёзы, спазм в горле, в сердце, в висках. Надо просить! Надо унижаться! Он этого ждёт! Но надо вернуть Лидочку! Поднимаю зарёванное лицо, ползу к нему на коленях, цепляюсь за его штанины, колени, молю:
— Пожалуйста, пожалуйста, Май… Я всё, что хочешь, но Лидочка, она не виновата… Сломай меня… Надругайся надо мной… пожалуйста… Что мне сделать?
Май уверенно поднимает меня, встряхивает и говорит мне почти в губы:
— Ты сейчас делаешь не то! — прижимает меня к себе, одной рукой за спину, другой за затылок, мне всё равно… А он продолжает говорить, теперь куда-то за меня, в стенку, что за моей спиной, говорит без злости, но серьезно, нравоучительно и нежно, как отец с сыном:
— Мышонок, ты же сам виноват. Надо было прийти сразу же. Ты же знал, что цели у меня оправдывают средства. Теперь я применяю средства наиболее эффективные. Не плачь! Я отдам тебе скрипку, я же понимаю, что она тебе дорога. Но! Во-первых, ты делаешь с нами новую песню, приходишь на все репетиции, на которые я тебя зову, — я трясу согласно головой, насколько это возможно. — Во-вторых,.. есть ещё одно условие… даже не знаю, как сказать, чтобы ты сразу не сбежал… Знаешь, ты бы сыграл мне сначала что-нибудь на своей скрипочке-Лидочке. А потом я тебе и второе условие скажу.
Я опять киваю головой, но уже радостно. Я сейчас возьму Лидочку в руки! Май отстраняет меня, прислоняет к стенке, как ценную китайскую вазу с поврежденным дном. Проходит в темный угол комнаты, что-то открывает, достает свёрток. Красная шёлковая ткань. Сметает часть мусора со столика на пол и бережно кладёт длинный сверток.
— Приступай!
Я опять на коленях, теперь уже около волшебного свёртка. Осторожно снимаю шёлк. Лидочка, здравствуй! Судорожно вбираю побольше воздуха, чтобы унять дрожь и слёзы, провожу нежно пальцами по верхней деке, ласкаю эфы, талию-еси, здороваюсь с четырьмя струнами, щекочу колки и целую в завиток.
— Играй! — ублюдок стоит, созерцая моё общение со скрипкой, и сейчас в его глазах никакой отеческой мягкости, только злоба. Я беру скрипку и смычок и прикладываюсь к подбороднику.
— Что ты хочешь, чтобы я сыграл?
— Мне всё равно! Только не на коленях, встань!
Я отхожу на середину комнаты и вновь вскидываю скрипку. Дышу, негоже играть дёргано, еще хуже заливать деку соплями и слезами, вытираю лицо рукавом и закрываю глаза. Что сыграть? Есть, конечно, то, что рокерам понравится. Вариации на темы «Битлз» или тема «Призрака в опере». Год назад я выучил партию скрипки энергичной песенки из репертуара «Caravan» 95-го года. И что? Ради ублюдка буду тут стараться? Пусть будет просто, но сердцещипательно. Взмахиваю смычком, и Лидочка плачет вариации на тему «Романса» Свиридова, что он для цикла «Метель» написал. Начинаю пианиссимо с нижней утробной позиции на флажолетах. Разворачиваю звук вширь, ввысь, громче и сильнее. То самое крещендо, что сегодня так не удавалось мне с Григом. В мелодике «Гори, моя звезда» все по-человечески ясно и усиление не нужно прикрывать вибрато, хотя я делаю это, украшаю. Под финал звуки заполняют не только его тусклую комнату, но весь их дом, всю улицу, весь мир. Моя Лидочка может докричаться, доплакаться до любого. Решил, что не буду финалить классически по нотам, оборвал протяжный стон смазанным глиссандо к «до» четвертой октавы. У самого даже сердце бухнуло от этого взвизга, как будто выстрел. Эта моя пуля тебе, ублюдок!
Открываю глаза. Май так и стоял все это время у подоконника, он тут же разворачивается ко мне спиной и смотрит в окно. Руки впились в края оконного края, я обратил внимание, что его пальцы неестественно белые. Он молчит, отвернувшись. Мне общаться с его задницей?
— Можно я пойду? — робко начинаю я. Вроде тихо сказал, но Май вздрагивает. — Я обещаю, приду на репетицию, пожалуйста! Честно!
— Придёшь! — отвечает мне Май, по-прежнему что-то высматривая в окне. — Но… Есть ещё одно условие. Я… хочу.., в общем, ты переспишь со мной! И тогда я отдам тебе скрипку, не обману!
За то время, что я попал в его поле зрения, рвотные позывы преследуют меня. Вот и сейчас! Меня тошнит! И голос пропал! И опять что-то колет слева! Переспать? С ним? Я?
- Предыдущая
- 11/35
- Следующая
