Заговор генералов - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/106
- Следующая
Вот как сейчас. Хреновый прокол. И кадровик, единым махом отринувший привычную подобострастность, смотрит так, будто мысли читает. И получает при этом специфическое, профессиональные удовольствие. Потому и знает обо всех раньше его, Зверева: кто кого да кто с кем. Можно, конечно, и его на этой крепконогой и задастой помощнице прищучить: частенько бывает заперт изнутри отдел кадров – дверь закрыта, а ключ – в скважине. Поговаривают уже, коллектив-то бабский, о чем еще и посплетничать?…
– Ты мне вот что, Алексей Андреевич, скажи, – задумчиво глядя на кадровика, начал Зверев, – отчего это ты вроде как бы со стороны наблюдаешь и только результат фиксируешь?… Разболтались? Подтяни народ. У тебя на то власть имеется. Не слушают – докладную пиши. Или не научен? Не верю. А сторонние наблюдатели, как я понимаю, ни мне, ни тому же Кострову, полагаю, не нужны. Или тебе выгодно, чтобы директор был плохой, а ты у нас – хороший? Так это мы быстро поправим.
Зверев с удовольствием отметил, как у Сиротина побагровела шея. Но прямой взгляд все еще не потерял скрытой наглости. Значит, следовало его прижать покруче.
– Ты вот молчишь, Алексей Андреевич, а я невольно начинаю думать: а может, мы с тобой действительно не понимаем друг друга? Как ты заметил, стенограмм наших разговоров я не веду, но кое-что могу напомнить дословно. Например, я тебе что говорил? Утихомирь этих дур. А ты? Докладываешь: одна под поезд бросилась, другую убили и сожгли. А я-то тут при чем? Или следователь, говоришь, тебе не понравился? Так за чем же дело? Уже забыл, как вы все это сами в своем ведомстве решали? – В тоне Зверева теперь звучала уже откровенная насмешка. – Лямина тебе мешает? Принимай меры. У нас больше двух тысяч человек, что я, должен с каждым разбираться лично? У меня что, других забот больше нет? Ты зачем кадрами командовать назначен, а?
Сиротин молчал. Он знал теперь только одно: Зверев хочет перекинуть свою вину на него. Свои просчеты повесить на Сиротина. Не выйдет!… Но и спорить сейчас бесполезно, потому что можно ненароком раскрыть те сведения, которые известны были Сиротину. Опасные сведения. Как говорится, на самый черный день…
– Короче. Ты пришел сказать мне, что тебе прокуратура не нравится? Мне тоже. И что дальше? Сто раз говорил, повторю в последний: являйся ко мне только с готовыми предложениями. И покойников на меня вешать не советую. Иди и думай, что надо делать.
Зверев поднял телефонную трубку и начал пристально ее разглядывать, всем своим видом показывая, что ждет ухода кадровика. Сиротин мысленно послал его по самому изощренному адресу, поднялся и ушел, тихо притворив за собой дверь.
Бывший полковник госбезопасности понимал, что раздражение, даже ярость Зверева проистекают от того смоляного кола, который только что вогнал Анатолию в задницу Марк Костров. Но кому же все-таки отдаются такие дурные приказы, если по каждому «несчастному» случаю сразу же находятся свидетели, прокуратура возбуждает дела?…
Глава 7.
Капитан Воробьев спал крепко, и никакие кошмары ему не снились. Скорее для того, чтобы перестраховаться, поскольку потрепать нервы все же пришлось, да и сон был спокойнее, тяпнул, перед тем как лечь, полный стакан «Довганя» и даже перекосился: такая дрянь, вот и верь рекламе… И поскорее запил персиковым консервированным компотом. Как многие жестокие люди, впрочем, сам для себя он объяснял это жестокостью профессии, Дима Воробьев был и сентиментален, и любил сладкое. И если бы, к примеру, сладкое вино оказывало на него такое же разящее действие, как водка, он бы пил только его.
Наступивший день был отгульным, и, значит, наверняка придется иметь в виду вызов по сотовому. Не выходил из головы и покойник, в отношении которого определенно следовало что-то предпринять, но что конкретно, Воробьев пока не знал. Да и слова того мужика, что прислал на выручку Павел Антонович, сказанные в адрес медсестрички, тоже будто звучали еще в ушах. Действительно, мало ли, как жизнь повернется!…
Вставать было лень, но Воробьев взглянул на часы и тут же вскочил, будто вскинутый пружиной: мать честна, девятый час! У них же где-то в это время пересменка!
Он пока не знал, какие действия будет предпринимать, но быстро привел себя в надлежащую форму и бегом спустился во двор, где у него в новенькой «ракушке» стоял собственный темно-синий «жигуль» – шестерка с мощным, форсированным двигателем. Хороший мастер потрудился, зато и мог теперь на трассе держать Воробьев в среднем сто двадцать. Больница всего в двух шагах, и он не знал, понадобится ли сегодня машина, но решил, что колеса в любом случае не помешают.
У ворот больницы он остановился и позвонил в реанимационное отделение, спросил, не ушла ли Зина. Ответили, что дежурство ее окончилось и она одевается, но внизу, поэтому позвать ее некому. Воробьев вышел из машины и занял пост у выхода из корпуса, боясь ненароком пропустить девицу: видел-то ее всего ничего, в белой шапочке и халате, да еще при неярком освещении – поди теперь узнай!
Расчет свой выстроил правильно, потому что Зина, едва ступила за порог, сразу же сама его узнала. И обрадовалась.
– Вот повезло! – воскликнула, сбегая по ступенькам. – А я уж решила, что все позабыл ухажер-то случайный! Наобещал, насулил бедной девушке, а сам – ходу! Ну так что, товарищ капитан, и где ваша обещанная машина?
– А зачем она нам? – как бы удивился Воробьев, вступая в игру.
– То есть как?! А кто вчера божился домой отвезти?
– Божился? Это было, помню. Но зачем же везти? Вон он, дом-то мой, видишь? Розовый. Тут пешком быстрее.
– А разве я обещала к тебе? – Девушка лукаво нахмурила бровки.
– Мне так показалось, – печально вздохнул Воробьев. – Вот я и обрадовался… Ночь не спал, все ждал, когда…
– Ну да, не спал! – рассмеялась Зина. – А щеки – красные, как у всех здоровых мужиков, которые никогда не жалуются на бессонницу. Ври больше, ждал он! Ну и что, дождался?
– Хотелось бы… – многозначительно подмигнул Воробьев и, достав из кармана связку ключей, раскрутил ее на пальце. – Значит, девушка согласна?
– Да уж что теперь с вами делать!… Только я, правда, сегодня устала. Ночь вышла беспокойная. Да этот еще…
Очень удачно она сказала. Воробьев все размышлял, как удобнее начать, чтоб не особо выдать свою заинтересованность и в то же время как бы проявить такт, а заодно и перевести дело в нужное ему русло.
– Да, ты знаешь, Зинуля, и у меня из головы все никак не выходит этот мужик… Надо ж, чтоб так не повезло бедолаге.
– А-а, ты про того? Ну там-то картина была ясная. Юра сразу определил перелом основания черепа. И сказал: девяносто девять из ста, что до утра не дотянет. Как в воду глядел.
– Юра – это кто? – с нарочитой ревностью спросил Воробьев.
– Дежурный врач… – Она неожиданно хмыкнула. – Ну, козел! – И, увидев непонимающие глаза Воробьева, добавила, смеясь: – Только это между нами, а то он такой, что и выгонит за милую душу, ладно?… У него вроде как игра такая: если угадал, пошли в процедурную. Девчонки ходят… Да ему много-то и не надо. Больше для форсу.
– И ты тоже? – поморщился Воробьев. – Нравы у вас, однако…
– Ну да, как же, пошла я с ним! Лидку, говорю, забирай и отваливайте, а мне еще хлопот… Отвязался.
– А со мной ты как же? Или влюбилась? – пошутил он.
– Держи карман, влюбилась! Ты – другое дело. Вежливый, за хохол не хватаешь, и вообще…
– Чего вообще?
– Ничего, говорю, мужичок, в порядке. А ты не станешь меня обижать?
– Это как же? – удивился он.
– Ну… кто вас, мужиков, угадает… Думаешь, положительный человек, а в нем вдруг такой бес оказывается! Считают, если ты в медицине, так тебе и черт не брат, все можно…
– Нет, это ты зря. Я себе ничего такого не позволяю. И вообще я к вам, женщинам, отношусь всегда с уважением.
– А почему тогда не женат?
– Откуда знаешь?
– По глазам твоим догадалась. И бабы у тебя давно не было, верно говорю?
- Предыдущая
- 31/106
- Следующая
