Загогулина - Москвина Марина Львовна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая

– Чего «загогулина»? – спрашивает Нунка.

– А ничего! – говорю я. Не сознаюсь, что для укрепления духа.

«Загогулина» – это мое любимое слово. И отличное название для всего, от чего у меня дух захватывает!.. Здорово помогает!

Грусть-тоска?! А ты себе: «Загогулина!»

И от радости хорошо. Чтоб не лопнуть.

– Пошел, – предупреждает Нунка и начинает спуск.

Со мной – ужас что творится.

Но я отклеиваюсь от стартовой площадки. Потому что нельзя в одно и то же время дружить с Нункой и, как говорит папа, праздновать труса.

И что мне его праздновать, если я знаю: со мной никогда ничего плохого – по-настоящему плохого – случиться не может!

Этим объясняется и то, почему я никого не боюсь из людей.

Даже поздно вечером и пьяных на улице.

Меня не обидят, это точно!

Только мне хотелось бы, чтобы так, как со мной, было со всеми, кого я люблю.

Пятый этаж…

Четвертый…

– Шишкина! – победоносно кричит Нунка. – Говорила – слезем, а ты: «Каюк! Каюк!..»

И вдруг – как затормозит!

Я ей чуть на голову не наступила. Оказывается, лестница шла только до второго этажа. И снизу метра на полтора законопачена досками.

– Кругом заколотили! – недовольно сказала Нунка. – Давай задний ход!

Конец туда и обратно вышел порядочный. Я даже проголодалась.

А кто его знает, сколько нам здесь торчать? Так что единственный уцелевший пончик с Нункой решили тянуть до последнего.

Насчет пресной воды беспокоиться нечего. Осень. Зарядят дожди. Зимой снег топить можно.

Как дедушка Манас в бане.

Нунка говорит – к нему вся деревня мыться ходит. И каждый – со своим снегом!

– Эй, там! Внизу! Георгий Гаврилович!!! – кричит Нунка, свешиваясь с крыши.

Георгий Гаврилович – дворник в валенках в сияющих галошах – нес на спине прозрачный – во весь рост – мешок осенних листьев.

Не обернулся Георгий Гаврилович, не ответил. Так и пропал, исчез – с целлофановым пакетом в нашлепках от колумбийских бананов.

Станем мы с Нункой привидениями! И покажем, как людей замуровывать! Выть будем весь учебный год гробовыми голосами.

Так и вижу Зою Николаевну, как она зазывает:

– Привидение Шишкиной!..

– Привидение Милитосян!..

А мы с Нункой…

– Нун, – говорю, – не знаешь, как привидения разговаривают?

– Ультразвуками, – отвечает Нунэ. – Как летучие мыши. Й-и-и-и! – взревела ультразвуком Нунка и перелетела через треугольник чердачного окна.

– Нунэ! Ты? Ду айстех инч эс анум? Где Лена?! – внизу, задрав головы, стояли Чипе и Мариам.

В кабинете физики Чипсом и Мариам был обнаружен лаборант Леня Бандурин. В полном одиночестве раз в двадцать пятый демонстрировал себе Леня научно-популярный фильм «Драконы острова Комодо».

Леня свой человек. Тем более, он и Мариам когда-то учились в одном классе.

Леня вскрыл люк, и мы с Нункой вышли на свободу. В честь этого спасенья Леня предложил всем вместе досматривать «Драконов». Чипе тоже пошел. Он теперь только и делал, что бегал за Мариам.

Я спрашиваю:

– Лень! А где это, Комодо?

– Индонезия! – говорит Леня. – Единственный остров, где обитают потомки древних ящеров.

Хоть Леня и ходит в ботинках на толстых каблуках, все равно он на полголовы ниже Мариам. Брюки у него желтые, вельветовые, в крупный рубчик. У Лени короткая стрижка с чубом, на лбу – зализ, а на затылке три макушки!

– В общем, реликт! – сказал Леня Бандурин и включил свой трескучий киноаппарат «Каштан».

…По склону белого холма на полусогнутых лапах вышагивало чудовище со складками в подмышках.

– Варан, – сказал Леня.

…Как будто услышав Леню Бандурина, варан резко поднял голову и свирепо зафыркал. Тонкий раздвоенный язык высовывался изо рта и прятался обратно. У подножия холма возле громадного деревянного ящика стояли три человека в белых шортах и пробковых шлемах…

– Англичане, – сказал Леня.

…С большим интересом варан стал разглядывать англичан…

– Давно ты тут? – спрашивает Мариам.

– Не, недавно, – отвечает Леня. – Меня, Мариам, со всех работ выгоняют.

…Туловище дракона заколыхалось…

– Мамаша к себе на электроламповый устроила, – говорит Леня, – а там одни девушки! Платочки, платочки, платочки, а среди них – щетка: это я.

…Варан раздул грудь, набычился и, вроде такой громоздкий, как припустит! Размахивая толстым чешуйчатым хвостом, мчался во весь дух на англичан индонезийский потомок гигантских ящеров…

– Почтальоном мне тоже не понравилось, – сквозь треск «Каштана» доносится Ленин голос, – вставать очень рано. А вообще-то, я ювелир!

– Как это? – спрашивает Нунка, не отрываясь от экрана. Потому что и англичане не растерялись: открыли ящик, а в нем приманка – туша антилопы!

– Образование такое, – отвечает Леня. – Жалко, протратился!

– Протратился! – ахнула Мариам.

– Ну, там, на ювелирном, – говорит Леня, – после работы золотую пыль сдают. А я – то чихну, то рукавом смахну!..

…Угодил варан в ловушку. Ящик захлопнули – и в зоопарк.

– А сюда меня бабуся пристроила, – Леня выключил киноаппарат и зажег свет. – Помнишь мою бабусю?

– Августина Пегасьевна! – сказал Мариам.

– Точно! – обрадовался Леня.

И мы пошли домой. Нунэ – к себе. Леня – к бабусе.

А я – к нам, с Чипсом и Мариам.

Мои приехали в субботу.

Мама с магнитофоном-«репортером» в сумке через плечо. В желтой куртке, с веснушчатым носом и с целым букетом лиловых астр! Ну и папа тоже – в кепке-«рихтеровке»!

Я его не видела две с половиной недели. А я за него, когда он ездит читать свои лекции о международном положении, все время переживаю.

Особенно после того случая на Печоре.

В прошлом году в феврале поехал папа на Крайний Север. И вот вечером из Дворца культуры, где он должен был выступать, присылают в гостиницу лошадь с санями.

Метель! Мороз – минус какое-то ужасное количество градусов. Возница в тулупе, а моего папу в два тулупа завернул! И рукавами завязал сверху и снизу.

Едут через реку Печору. Пурга! Ветер! Тьма вокруг египетская! Вдруг – сугроб! Резкий поворот!.. И мой папа вываливается из саней прямо с головой в сугроб!

Возница чувствует – сани легче стали, лошадь быстрей пошла.

Развернул – и назад!

Схватил папу на руки, прямо в тулупах, закрученного, – обратно его, в сани!

Папа ему:

– Спасибо, гражданин!

А возница:

– Какой же я, – говорит, – «гражданин»! Я – гражданка!

Дальше ехала – всю дорогу оглядывалась. Наконец-то все теперь дома!

Чипе на радостях чуть хвост не отшиб – размахался!

Я сама-то выскочила не хуже Чипса.

Мама принюхалась и говорит:

– Чем это у тебя пахнет – вкусным?!

– Лобио! – говорю я. – Фасоль такая, армянская.

– Ой-ой-ой! – говорит папа.

И тут в переднюю выплывает Мариам. В бабушкином фартуке с самоваром на животе! С черными бровями, копия дядя Ованеса!

– …Доброе утро! – это мои родители сказали хором.

– Доброе здоровье! – отвечает Мариам.

– Ма! – говорю я, так как чувствую, что пора объясниться. – Понимаешь… у нас… с Мариам… В общем, это… будет ребенок!

У мамы с плеча поехал магнитофон.

Она еле успела его подхватить, зато на пол посыпались астры.

Папа, я и Мариам бросились их подбирать.

– К-какой ребенок??? – спрашивает мама.

– Какой-какой! – бурчу я с пола. – Обыкновенный.

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая