Выйти замуж - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
– Во дает! – изумился алкаш.
– Воровка, – хмыкнул шеф.
– Наводчица, – вставил очкарик.
Люся и истинный потерпевший их не слушали.
– Я даже сначала не понял, что вы там закричали. Мне потом люди объяснили, вроде о какой-то справедливости. Ничего себе справедливость! Мне эту шапку на Севере подарили. Я служил под Мурманском. Наш старшина шил эти шапки офицерам, ну и на продажу. Внутри, кстати, тряпочка пришита с надписью: «Другу Володьке на голову и на память».
– Она совсем истерлась, – пробормотала Люся. И потом вдруг добавила: – Вам торта не досталось...
Володька стал Люсиным мужем номер один. Не сразу, конечно, но после довольно скоротечного периода ухаживания. И увез ее в город Калугу. Люсиным родителям ее брак был не по душе. Но через год, когда родился Димка, они смирились.
Я вам пишу, или Муж номер два
В Калуге Люся прожила четыре года. Последний – практически в разводе с Володькой. Его, кстати, никто иначе и не называл, только уничижительной формой имени. Возможно, они бы и не расстались никогда, если бы Володька не пил. У многих ведь бывает: пожар влюбленности плавно переходит в годы спокойного тления, мирного сосуществования, совместного воспитания детей и разумного накопительства.
Володька был хорошим парнем. И все. Хороший парень – и точка. Ни особых талантов, ни увлечений, ни чудинки, ни смешинки – ну просто ничего. Хозяин он был посредственный, то есть не тянул добычу в дом, не рвался благоустраивать квартиру или заводить дачу.
Я, по молодости максималистка и любительница хлестких определений, называла его бескрылым вегетарианцем. Почему-то вкладывала значение: серый, приземленный, травоядный.
Но когда Володька выпивал, он впадал в патетически воодушевленное настроение, чувствовал себя героем, все могущим и все умеющим, широкой натурой и отчаянным смельчаком. По сути же, он превращался в хвастуна и болтуна, возбужденного своими несуществующими подвигами и бредовыми планами. Подвиг в прошлом у него был только один – потеря и находка шапки, а заодно и жены. Каждый раз, хмелея, он вспоминал эту историю. Ее наизусть знали старые собутыльники, а новые активно просвещались. Трезвый, он обещал жене больше не рассказывать о ее нечаянном воровстве, но, как только выпивал, снова заводил единственную пластинку.
Люся злилась, пыталась отвадить его от водки. Ничего у нее не выходило. Да и просто ли вытащить человека из блаженного мира грез на пыльные улицы будничных обязанностей? Как последнее средство, Люся выгнала Володьку на житье к свекрови, чтобы одумался. На момент нового витка в жизни Люси он одумывался уже полгода.
Однажды вечером после работы Люся вытащила из почтового ящика вместе с газетой четыре письма. «Ух ты!» – удивилась она и подумала об ошибке. Кроме родителей, которые в то время работали на стройках дружественного Египта, ей никто не писал. Правда, еще Бабаня присылала четыре раза в год открытки – на Восьмое марта, майские, октябрьские, Новый год – с пожеланиями здоровья, счастья и чистого неба.
Но все письма были предназначены ей: Люся успела, поднимаясь в квартиру, рассмотреть свое имя на конвертах. Обратные адреса ей ровным счетом ничего не говорили. Заинтригованная, она быстро покормила Димку ужином и отправила к Хрюше и Степаше за вечерним мультиком.
– А сегодня только тетя Валя, – пожаловался сын из комнаты.
– Давай, давай смотри! – крикнула ему Люся и распечатала первое письмо.
Здравствуйте, дорогая Люда (хотя вы, наверное, не Люда, имя свое изменили, что естественно). Я решил написать вам, потому что очень хорошо понимаю ваши чувства и настроения.
Люся, уже двадцать с лишним лет по паспорту Людмила, в свою очередь ничего не понимала. Она перевернула листок и прочла подпись: «Николай Клычков, город Североморск». Где находится Североморск, Люся представляла себе смутно, никакого Клычкова она не знала.
Чтобы вам стало ясно, что это не просто слова, – читала она дальше, – несколько слов о себе. Пять лет назад после неудачного прыжка через небольшую лужу у меня была травма – трещина голени. Гипс наложили плохо, ногу сдавили, началась гангрена, и в итоге ампутация – до середины икры. Пока лежал, заболел пневмонией, потом аллергическая реакция на антибиотики. Словом, вернулся с того света. Вот вам наша медицина. Но я не о ней.
«О ней» Люся немного знала – работала в регистратуре детской поликлиники. «Ничего себе залечили», – посочувствовала она.
Сколько было пережито бед и разочарований, – писал инвалид Коля, – не перескажешь Но главное – я не отчаивался, хотя мысли, которые посещают вас, ко мне тоже приходили.
«Откуда ему знать мои мысли?» – удивилась Люся. Она дочитала до конца – пожелания найти себе увлечение, например чеканка по металлу, и предложения выслать литературу и рекомендации, если ее, Люсю, это занятие заинтересует, – и так ничего и не поняла. Выстукивание по железкам было так же далеко от Люсиных интересов, как и вырезание поплавков, которое предлагалось в качестве альтернативного средства.
Она открыла второе письмо, подписанное неразборчиво.
Людка! Брось хандрить и держи хвост пистолетом! Вспомни еврея из старого анекдота: приходит он к раввину, жалуется, что, мол, сил нет жить, теснота, тот советует – заведи козу; завел – совсем стало невмоготу; снова приходит к раввину, а он ему – убери козу; убрал – и сразу полегчало. Так что, голуба, заведи козу или, еще лучше, выйди замуж за еврея. Тогда никакой хандры не будет – это точно. Привет!
Замужем Люся уже была. Правда, не за евреем, а за слесарем. А сейчас она пребывала в состоянии легкой и тайной влюбленности в завполиклиникой Евгения Федоровича.
В третьем письме от неведомой Тани Рудиной из Чебоксар речь как раз шла о любви.
Призвание женщины, – писала она, – в высоком чувстве обожания любимого. Вы растворяетесь, вся до остатка, в нем, в единственном. Вас уже нет. Вы – это он, а он – это вы.
Люся в Евгении Федоровиче никак не растворялась, он даже не знал, что может быть этакой щелочью для Люсиных клеток. Просто он был веселый, шумный, пить умел не дурея, не то что Володька.
Чтобы испытать высшее наслаждение, – учила Таня из Чебоксар, – нужно полностью отдаться своему чувству. Пусть оно несет вас, как морские волны, куда-то в синюю даль. Закрыв глаза, смело отдайтесь воле стихии.
– А потом о камешки – шмяк, – пробормотала Люся.
Я желаю вам счастья, – заканчивала влюбленная Таня. – Желаю стать Вселенной с единственным Солнцем – вашим избранником!
– И тебе того же, – сказала Люся и принялась за последнее письмо.
Оно запутало ее более всего. Кандидат физико-математических наук В.М. Кобень из Москвы на трех страницах тесного машинописного текста сначала излагал роль самоубийств в истории человечества, затем описывал несколько способов, наиболее безболезненных, с его точки зрения, как проститься с этим самым человечеством. Он давал список лекарств, «которые можно принять на ночь», и их дозы, нарисовал чертеж, как вязать веревку, чтобы наверняка повеситься. В конце кандидат признавался, что все эти исследования проводил во время приступов суицидальности, подобных Люсиному, но они, как правило, проходили во время научного поиска.
Это письмо нагнало на Люсю страху, и она легла спать с Димкой. «Где же эти идиоты взяли мой адрес?» – терзалась она.
На следующий день Люся взяла письма на работу, чтобы показать подружке Валентине и посоветоваться. Но так и не вытащила конверты из сумки – неловко было признаться, что ей ни с того ни с сего пишут какие-то умалишенные.
Вечером ее ждали еще семь писем. Сжав руку хныкающего Димки, она с опаской вошла в квартиру и проверила имущество. Если знают адрес, то и влезть могут! Люся чувствовала себя мышью, которую накрыли стеклянной банкой.
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
