Выбери любимый жанр

Татьянин дом - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Он уже не костерил сестру, а ругал себя. Надо было заправиться, а не искать в трех магазинах яичный шампунь от перхоти. Послушать прогноз погоды и сидеть дома. Давно пора купить сотовый телефон. Впрочем, куда по нему позвонишь? Приезжайте, вытащите меня неизвестно откуда, из Московской или Владимирской области. Или уже из Нижегородской? Он выключил радио, которое раздражало голосами и музыкой, несущимися из тепла, света и цивилизации. Потом снова включил — под завывания вьюги тащиться ночью сквозь снежную перину было совсем тошно.

Вспомнил примеры из классической русской литературы — сбившиеся с пути, замерзающие в метель герои. У Куприна есть рассказ «Мелюзга» о зимующих в глухой деревне фельдшере и учителе. Дома с сугробами на крышах. Волки забираются ночами в деревню и таскают собак. Героям кажется, что зима никогда не прекращалась и не прекратится, что другой жизни, с газетами, умными книгами, музыкой, женскими улыбками, и не существует. Они пьянствуют, развратничают с тупыми деревенскими бабами, опускаются до мелочных обид и жгучей ненависти.

С тех пор климат наш не изменился, и о метелях по-прежнему лучше читать у домашнего очага. «Чтобы жить здесь, в сплошном снежном болоте, нужно быть либо духовно неразвитым, либо сверхразвитым — этаким самодостаточным философом», — думал Борис. Любаша и Василий ни к той ни к другой категории не относились. И поселиться зимой в деревне — идея бредовая.

Стараясь не поддаваться панике, Борис медленно полз вперед, за каждым поворотом надеясь увидеть огни большой магистрали. Но никаких магистралей — только снег, ветер, черная мгла. Вдруг придется заночевать в машине? Мотор нельзя выключать, иначе перестанет работать печка. Удастся ли потом открыть дверь? Периодически выскакивать и откапывать ее? Развести костер? Бросить в него все, что горит. Утром в качестве знака бедствия зажечь запасное колесо. Забраться в какой-нибудь дом, подобно дачным ворам и бомжам?

Он представил, как рассказывает о своих приключениях дочери. Глаза Тоси возбужденно сверкают, и она сыплет вопросами:

— А ты испугался? И было темно-темно? А волки выли? А если бы тебе в туалет очень захотелось? Почему ты меня с собой не взял? Ой как жалко!

— И когда я почувствовал, вернее, потерял чувствительность рук и ног, я решился на преступление, — слегка привирает Борис и выдерживает эффектную паузу.

Тоська в страхе разевает рот. Пряча ухмылку, он продолжает:

— Нет, я никого не убил. Но вторгся в чужой дом. Из последних сил сорвал замок на двери и, теряя сознание, упал в коридор. Когда я очнулся в кромешной темноте, холодной и скользкой, как смола, услышал странное шуршание. Чиркнул спичкой — из углов на меня смотрели полчища голодных крыс.

— А дальше? — нетерпеливо требует Тося.

— Ну что дальше? Голыми руками задушил всех крыс. Приготовил их себе на ужин. Сидел у телевизора, курил и смотрел футбол.

— Это все неправда! — наконец соображает Тося. — Ты меня дурачил! На самом деле ты просто переночевал там, а потом оставил хозяевам записку и деньги! Ты меня разыгрываешь!

— Обожаю тебя разыгрывать. — Борис вслух подвел итог в мысленном диалоге с дочерью.

Антонине, Тосе, месяц назад исполнилось двенадцать лет, но для Бориса она всегда была в одном возрасте — умилительно и энергично детском, потому что чувство к ней не менялось с годами. Вернее, не менялось то, что дочь дарила ему, — энергия человечка, привязанного к тебе с восхищением наивного собственника. Жена Галина считала, что он балует дочь. Борис и не спорил — он был готов баловать Тоську всю оставшуюся жизнь. Летом дочь гостила месяц у бабушки, его тещи, в Воронеже. На вокзале, когда встречали Тосю, он ахнул — как вымахала. Но уже через несколько минут от внешней взрослости и следа не осталось, она снова превратилась в щебечущего по-птичьи, угловатого олененка-козленка. Появившаяся вдруг девичья стыдливость — папа, ты мужчина, выйди, я переоденусь — Бориса веселила, как все ее игры во взрослую барышню. Еще в детсадовском возрасте Тося любила нацепить мамины туфли и юбку, взбить волосы, накрасить губы и фланировать с гордым видом по квартире. Каблуки грохотали по паркету, она наступала на подол, падала и в досаде размазывала помаду по щекам. Борис хохотал, Галина возмущалась, а Тоська грозила им — вот погодите, я вырасту. Но не росла, физически, конечно, развивалась, но для него оставалась все тем же существом, непостижимым образом сочетающим теплоту парного молока и костлявость Буратино.

Мысли о дочери отвлекли Бориса, и, увидев неожиданно вынырнувшую из темноты арочную конструкцию, он резко нажал на тормоза. Машину занесло, но она удержалась в колее. Похоже на навес над мостом — такие делают, чтобы по мосту не ездили большие грузовики. Значит, внизу река. Сильных холодов не было, лед не прочный. Чуть в сторону — и съедешь в реку, уйдешь на дно. Разворачиваться? Или рискнуть? Позади две пустые деревни, впереди, возможно, есть люди. У людей, возможно, есть бензин или хотя бы внятное объяснение, как выбраться из этой глухомани.

Борис медленно тронулся с места, проехал по мосту. Дорога ушла влево и стала подниматься на гору. «Жигули» ползли исключительно его молитвами. Въехав в поселок, он облегченно вздохнул — сразу два огонька. Один вдалеке маленький, мерцающий, к нему надо двигаться направо. Другой более яркий и расположен так высоко, что кажется звездой, к нему налево.

Снег по-прежнему сыпал, но воющего ветра уже не было. Неожиданно стихнувшая метель и огоньки на полюсах видимого пространства напомнили Борису те минуты в театре, когда после секундной темноты раздвигается занавес. Пьеса еще не началась, глаза выхватывают на сцене только отдельные детали, и ты замираешь в предвкушении действа.

Какое к лешему «действо»? Кто может жить зимой в этом медвежьем углу? Брошенные старики, спившиеся колхозники-совхозники. Самогон, может, у них и есть, но им машину не заправишь. Борис повернул налево. Проехал меньше километра, забуксовал, и тут же кончился бензин, мотор заглох.

Кротов вышел из машины, закрыл двери на ключ и двинулся к освещенному дому.

У кованой калитки он остановился, отдышался. Большущий дом, в окнах двух верхних этажей ярко горит свет, а на первом — полумрак и маленькие огоньки, похоже от свечей. Вовсе не жилище обнищавших крестьян. Скорее — графская обитель. В такую метель у камина, с рюмочкой бренди, под тихую музыку — красота. Будем надеяться, что фамилия у хозяина не Дракула, он не прижимист и нальет заблудившемуся путнику стаканчик для обогрева.

Борис открыл щеколду на калитке, шагнул вперед и тут же, оглушенный и ослепленный, свалился на колени. Мощные прожекторы, дикий вой сирены, и он стоит на четвереньках, трясет головой, пытаясь прийти в себя.

Светопреставление продолжалось несколько секунд, но показалось часом. Прожекторы погасли, вой сирены внезапно прекратился, потух свет в верхних этажах дома. Зрение и слух медленно восстанавливались, а когда окончательно вернулись, Борис заметил на крыльце жуткую фигуру. Старуха, ведьма! В черном балахоне, нечесаные волосы торчат во все стороны, а в руках держит… точно, двустволку.

— Все спокойно, не волнуйтесь. — Продолжая стоять на коленях, Борис скрестил на груди руки. — Я вам не причиню вреда. Я заблудился. Хотел бы купить бензин, если есть, и спросить дорогу до Москвы.

— Вас привело сюда провидение, — сказала старуха. — Можете подняться. — Она слегка качнула вверх ружьем.

У нее был удивительно молодой голос. Очевидно, местная особенность — старики и старухи говорят здесь голосами скопцов. Борис медленно встал с колен, не отнимая рук от груди.

— Вы не могли бы убрать ружье? — ласково спросил он.

Не могла бы. Оно такое приятно тяжеленькое. И очень хочется на курок нажать. Оно, к сожалению, заряжено. Для вас, к сожалению, а мне пульнуть хочется. Но вы мне нужны.

— Да, да, главное, не волнуйтесь.

Борис сделал несколько шагов вперед, прикидывая, как вырвать у старой карги ружье. И тут она понесла такое, что он замер в изумлении:

2
Перейти на страницу:
Мир литературы