Сказание об аде и рае, или Расторжение брака - Льюис Клайв Стейплз - Страница 11
- Предыдущая
- 11/14
- Следующая
Я поглядел и увидел, что к нам приближается Призрак, а у него что-то сидит на плече. Он был прозрачен, как и все призраки, но одни были погуще, другие пожиже, как разные клубы дыма; одни – побелее, другие – потемнее. Этот был черен и маслянист. На плече у него примостилась красная ящерка, которая била хвостом, как хлыстом, и что-то шептала ему на ухо. Как раз, когда я увидел его, он с нетерпением говорил ей: «Да перестань ты!», но она не перестала. Сперва он жмурился, потом улыбнулся; потом развернул к западу (раньше он шел к горам).
– Уходишь? – спросил его чей-то голос.
Дух, заговоривший с ним, был как человек, но побольше, и сиял так ослепительно, что я почти не мог на него смотреть. Свет и тепло исходили от него, и я почувствовал себя, как чувствовал прежде в начале жарких летних дней.
– Да. Ухожу, – отвечал Призрак. – Благодарю за гостеприимство. Всё равно ничего не выйдет. Я говорил вот ей (он указал на ящерицу), чтобы она сидела тихо, раз уж мы тут – она ведь сама подбивала меня поехать. А она не хочет. Вернусь уж я домой...
– Хочешь, чтобы она замолчала? – спросил пламенный Дух; теперь я понял, что он – ангел.
– Еще бы! – ответил Призрак.
– Тогда я ее убью, – сказал Ангел и шагнул к нему.
– Ой, не надо! – закричал Призрак. – Вы меня обожжете! Не подходите ко мне!
– Ты не хочешь, чтобы я ее убивал?
– Вы сперва спросили не так...
– Другого пути нет, – сказал Ангел. Его огненная рука повисла прямо над ящеркой. – Убить ее?
– Ну, это другой вопрос. Я готов об этом потолковать, но это так просто не решишь. Я хотел, чтоб она замолчала... Измучила она меня.
– Убить ее?
– Ах, время есть, обсудим потом...
– Времени больше нет. Убить ее?
– Да я не хотел вас беспокоить. Пожалуйста, не надо... Вон она и сама заснула. Всё уладится. Спасибо вам большое.
– Убить ее?
– Ну что вы, зачем это нужно? Я с ней сам теперь справлюсь. Лучше так, потихоньку, постепенно, а то что ж убивать!
– Потихоньку и постепенно с ней ничего не сделаешь.
– Вы так считаете? Что ж, я подумаю об этом, непременно подумаю... Я бы, собственно, и дал вам ее убить, но я себя что-то плохо чувствую. Глупо так спешить. Вот оправлюсь, и, пожалуйста, убивайте. Выберем подходящий день.
– Другого дня не будет. Все дни – теперь.
– Да отойдите вы! Я обожгусь. Что она? Вы меня убьете!
– Нет, не убью.
– Мне же больно!
– Я не говорил, что тебе не будет больно. Я сказал, что не убью тебя.
– А, вон что! Вы думаете, я трус. Ну, давайте так: я съезжу туда и посоветуюсь с моим врачом. Я приеду, как только выберу минутку.
– Других минут не будет.
– Что вы ко мне пристали? Хотите мне помочь, убивали бы ее без спроса, я бы и охнуть не успел. Всё бы уже было позади.
– Я не могу убить ее против твоей воли. Ты соглашаешься?
Ангел почти касался ящерки. Тут она заговорила так громко, что даже я услышал:
– Осторожно! – сказала она. – Он меня убьет, он такой. Скажи ему слово – и убьет. А ты останешься без меня навсегда. Это неестественно! Как же ты жить будешь? Ты же станешь призраком, а не человеком. Он таких вещей не понимает. Он – холодный, бесплотный дух. Они могут так жить, но не ты же! Знаю, знаю, у тебя и наслаждения нет, одни помыслы. Но это всё же лучше, чем ничего! А я исправлюсь. Признаю, бывало всякое, но теперь я стану потише. Я буду тебе нашептывать вполне невинные помыслы... приятные, но невинные...
– Ты соглашаешься? – спросил Призрака Ангел.
– Вы убьете и меня...
– Не убью. А если бы и убил?
– Да, вы правы. Всё лучше, чем она.
– Убить ее?
– А, чтоб вас! Делайте, что хотите! Ну, поскорей! – закричал Призрак – и очень тихо прибавил: – Господи, помоги мне...
И тут же вскрикнул так страшно, что я пошатнулся. Пламенный Ангел схватил ящерку огненно-алой рукой, оторвал и швырнул на траву.
Сперва я как будто ослеп, потом увидел, что рука и плечо у Призрака становятся всё белей и плотней. И ноги, и шея, и золотые волосы как бы возникали у меня на глазах, и вскоре между мной и кустом стоял обнаженный человек почти такого же роста, как Ангел.
Но и с ящерицей что-то происходило. Она не умерла и не умирала, а тоже росла и менялась. Хвост, еще бьющий по траве, стал не чешуйчатым, а подобным кисти. Я отступил и протер глаза. Передо мной стоял дивный серебристо-белый конь с золотыми копытами и золотой гривой.
Человек погладил его по холке, конь и хозяин подышали в ноздри друг другу, а потом хозяин упал перед Ангелом и обнял его ноги. Когда он поднялся, я подумал, что лицо его – в слезах, но, может быть, оно просто сверкало любовью и радостью. Разобрать я не успел. Ну и скакал он! За одну минуту они с конем пронеслись сверкающей звездой до самых гор, взлетели вверх – я закинул голову, чтоб их видеть – и сверкание их слилось со светло-алым сверканием утренней зари.
Еще глядя им вслед, я услышал, что и долина, и лес полнятся могучими звуками, и понял почему-то, что поют не духи, а трава, вода и деревья. Преображенная природа этого края радовалась, что человек снова оседлал ее, и пела так:
Ничто покой не возмутит и радость не нарушит,
Святая Троица приют дает блаженным душам.
Господь хранит ее как щит – всех рыцарей отважных.
Они избегнут западни, томления и жажды.
Не страшен призрак ей во тьме, ни пуля в свете ясном.
Любую фальшь, любой обман узрит насквозь прекрасно.
Ни тайный смысл, ни солнца жар ей вовсе не опасны.
Одни откажутся идти, а многих ждет путь ложный,
Она же истинным путем ступает непреложно.
Опорой прочной Сам Господь ей в мире горних странствий.
Сквозь все ловушки проведет Своей десницей властной.
Она пройдет сквозь львов и змей, и хищный зверь не тронет
Вся радость мира будет с ней у божеского трона.
– Ты всё понял, сынок? – спросил учитель.
– Не знаю, всё ли, – ответил я. – Ящерка и вправду стала конем?
– Да. Но сперва он убил ее! Ты не забудешь об этом?
– Постараюсь не забыть. Неужели это значит, что всё, просто всё в нас может жить там, в горах?
– Ничто не может, даже самое лучшее, в нынешнем своем виде. Плоть и кровь не живут в горах, и не потому, что они слишком сильны и полны жизни, а потому, что они слишком слабы. Что ящерица перед конем? Похоть жалка и худосочна перед силой и радостью желания, которое встанет из ее праха.
– Значит, чувственность этого человека мешает меньше, чем любовь к сыну той несчастной женщины? Она любила слишком сильно, но ведь любила!
– Слишком сильно, по-твоему? – строго сказал он. – Нет, слишком слабо. Если бы она любила его сильнее, и трудности бы не было. Я не знаю, что будет с ней. Но допускаю, что вот сейчас она просит отпустить его к ней, в ад. Такие, как она, готовы обречь другого на страшные муки, только бы владеть им. Нет, нет. Ты сделал неправильный вывод. Спроси лучше так: если восставшее тело похоти так могуче и прекрасно, каково же тело дружбы и материнской любви?
Я не ответил ему. Вернее, я спросил о другом:
– Разве тут у вас есть еще одна река?
Спросил я это потому, что на всех опущенных листьями ветках задрожал пляшущий свет, а на земле я видел такое только у реки. Очень скоро я понял свою ошибку. К нам приближалось шествие, и на листьях отражались не отсветы воды, а его сверкание.
Впереди шли сияющие духи – не духи людей, а какие-то иные. Они разбрасывали цветы, и те падали легко и беззвучно, хотя каждый лепесток весил здесь в десять раз больше чем на земле. За духами шли мальчики и девочки. Если бы я мог записать их пение и передать ноты, ни один из моих читателей никогда бы не состарился. Потом шли музыканты, а за ними шла та, кого они чествовали.
- Предыдущая
- 11/14
- Следующая
