Захарка-следопыт - Иванов Александр Александрович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/17
• Следующая

— Захарка-а! Захарка! — услышал он вдруг голос бабушки Веры. — Ты за гусями смотришь? Где они?

Бабушка стояла посреди двора и, близоруко щурясь, искала внука. Ветер трепал её пёстрый фартук и чёрный платок.

— Я здесь! — Захарка слез с крыши и подошёл к ней.

— Гуси-то где?

— На огороде, купаются.

— Пусть сердешные покупаются. Всю зиму немытые, наскучались, поди, без воды. А ты поел бы. Я шанежек настряпала. Иди, милок, поешь.

— Я не хочу, я потом, — сказал Захарка.

— Ладно, смотри туг за гусями. — И бабушка пошла в дом.

«А если…» — вдруг вспомнил Захарка о ходулях. Ещё в прошлом году, когда в деревню приезжал цирк, папа сделал Захарке ходули. Хорошие ходули, Захарка на них даже бегать научился. А улицу с одного конца в другой запросто переходил.

Захарка достал с чердака ходули. Это были две лёгкие длинные палки с приступками для ног. «И сапог болотных не надо», — подумал он, взбираясь на ходули. Но по огороду Захарка пройти не смог: палки вязли в оттаявшей земле. Дважды упал, намок, но ходули не бросил. «Зачем идти на них по огороду, если можно свободно пройти по тыну, — осенила его светлая мысль. — А там до колка по травке я запросто дойду».

Он без особого труда прошёл по тыну в огород, но оказалось, что и по целине на ходулях идти не так то просто. Палки вязли, путались в прошлогодней траве, и Захарка с трудом удерживал равновесие.

Но вот и крайняя берёза, корявая и сучковатая. В трёх метрах от земли торчит на ней толстый сломанный сучок, словно длинная двупалая рука. Прислонив ходули к дереву, Захарка легко добрался до сучка и несколько минут посидел на нём, оглядываясь вокруг.

Встревоженные птицы подняли оглушительный крик. Они летали у самой головы Захарки, будто прогоняли его.

— Летайте, кричите, — сказал он. — Я всё равно доберусь до вас.

Отдохнув, Захарка полез вверх. Здесь сучки были толстые, частые, и он, как по лестнице, взбирался всё выше и выше. И чем выше Захарка поднимался, тем сильнее кричали грачи, тем мощнее были порывы ветра. Тонкие ветки хлестали по лицу, но он упрямо лез вверх.

Первое гнездо уже было совсем рядом, когда налетел ветер, сырой и холодный. Ветки сразу стали мокрыми и скользкими. На миг Захарка растерялся. Страшно взбираться по мокрым сучьям. К тому же они становились все тоньше. Минуту он помедлил, собрался с духом.

«Я только загляну в гнездо — и назад», — сказал сам себе Захарка и, найдя сучок покрепче, поднялся выше.

В гнезде лежали два светло — голубых в крапинку яйца. Он взял одно. Оно было холодное. И вообще в гнезде было холодно. Хотел Захарка прихватить яйцо с собой, но грачи так метались над его головой и кричали так громко, что он тут же положил яйцо обратно.

— Я ничего не взял. Я только посмотрел, — успокаивал он грачей.

Надо было возвращаться, но Захарке вдруг захотелось посмотреть следующее гнездо. Оно висело прямо над его головой, совсем рядом — большое и особенно таинственное.

— Я не буду брать ваши яйца, — говорил Захарка, поднимаясь выше.

Далеко внизу осталась земля, у берёзы в воде стояли ходули, а над ними торчал сломанный сучок. Только один раз за всё время взглянул Захарка вниз и испугался. Руки и ноги предательски задрожали.

Вершину берёзы ветром раскачивало из стороны в сторону, и это пугало Захарку. Вниз теперь он не смотрел. Захарка слышал, что если смотреть с высоты вниз, может закружиться голова. А если закружится голова, то… Нет, у него голова крепкая. Папа всегда говорил: «Наш Захарка — настоящий мужичок».

Ему никак не удавалось подняться выше: сверху мешало гнездо. Захарка стал осторожно перебираться на другую сторону дерева. Дотягиваясь до следующего сучка, немного отклонился от ствола. Вдруг раздался треск. Под ногами в один миг пропала опора, и он, ломая мелкие сучья, обдирая лицо и живот, полетел вниз. В глазах мелькали ветки, земля стремительно неслась на него.

— Ма-а! — успел крикнуть Захарка и в тот же миг почувствовал страшный удар. Что было потом, он уже не помнил…

Когда сознание вернулось к нему, Захарка услышал крики грачей. Где-то лаял Шарик, соседский щенок. Мальчик почувствовал боль в боку, саднило лицо. Захарка открыл глаза и сразу же увидел воду. Его ходули стояли по-прежнему у берёзы.

Оказалось, что он висит на обрубке сучка, зацепившись за него хлястиком фуфайки.

— Ма-маа! — заорал испуганно Захарка.

Но вокруг не было ни души. Только в воздухе мелькали и громко кричали грачи. Они словно радовались Захаркиной неудаче. Хлястик мог в любой момент оборваться, и тогда Захарке не миновать купания в ледяной воде. Но хлястик не отрывался, и Захарка висел на нём, как пристёгнутый.

«Так и погибну здесь, — с тоской подумал он. — Скоро ночь, а по ночам холодно. Замёрзну, и никто меня отсюда не снимет».

Захарке умирать совсем не хотелось. Он попытался достать руками, а потом и ногами сучок, но не получалось. «Когда мама с дедушкой придут с работы, будет совсем темно», — жалобно подумал он и опять закричал:

— Ма-маа!

— Эй, Захар, ты чего кричишь?! — вдруг послышался голос соседа дяди Ипполита. — Не крутись, а то оборвёшься. Подожди, я сапоги болотные надену да лестницу притащу. Скажи Шарику спасибо, — говорил сосед, устанавливая под берёзой лестницу. — Он тебя заметил. Лает и лает, покоя не даёт. Значит, гнёзда разорял?

— Я хотел только посмотреть, да сучок подломился, — сказал Захарка.

— Повезло же тебе. Будешь парашютистом. Первый прыжок ты совершил удачно, — улыбался дядя Ипполит, снимая Захарку с сучка.

После этого мальчишки и стали звать Захарку Парашютистом.

Через день после приезда отправился Юрий Николаевич с ребятами на прогулку. Было позднее утро, но жары в тот день не ожидалось. Небо затянуло дымкой, даже на солнце можно было смотреть не щурясь.

Молодой лесник хотел осмотреть село, познакомиться с его жителями.

Трошино — село небольшое, всего три улицы. Береговая растянулась по берегу реки, средняя носила имя Ленина, а третья — Советская. На улице Ленина находились школа и магазин, контора колхоза и больница. На Советской стояли скобяной магазин и пекарня. Все улицы были длинные, ровные и чистые, что особенно понравилось Юрию Николаевичу.

Хорошо жить на Береговой: речка рядом, летом купайся сколько хочешь, зимой на лыжах и на санках с высокой горы катайся. Но и на Советской, где остановился Шевчук, неплохо. Сразу за огородами — лес, поля, луга, где пасутся телята и гуси. И за грибами ходить ближе, чем с Береговой.

Шевчук шёл по улице и осматривался. Впереди бежал Шарик. Этот длинноногий соседский щенок выделялся весёлым нравом, непоседливостью и обладал громким голосом. Он то забегал вперёд, то возвращался, стараясь ухватить кого-нибудь за штанину и подёргать, то бегал за курами, поднимая среди них такой переполох, что из окон выглядывали недовольные хозяйки. И лаял беспрерывно.

Захарка ехал на новом скакуне — длинной берёзовой хворостине — и на Шарика почти не обращал внимания. Ему хватало хлопот с конём. И этот конь у Захарки был необъезжен, наезднику приходилось криком укрощать дикого скакуна. Норовистый конь то поднимался на дыбы, то бил копытами, то уносился вперёд и ржал так громко, что деревенские собаки начинали выть и рваться на улицу.

Шевчук шёл следом, далеко отстав от Захарки, а за ним едва поспевал четырёхлетний Дюша Его лихой конь — таловый прутик — тоже норовил сбросить хозяина. Но Дюша молчал, только сопел от натуги. Малышу было трудно догнать Захарку: он раскраснелся, пухлые щёки его пылали огнём, полосатая панамка сползла на затылок.

Когда Захарка привёл Дюшу к Юрию Николаевичу, малыш стоял и молча улыбался.

— Как тебя звать? — спросил его Шевчук.

— Дюша. — Мальчик протянул ему коротенькую мяконькую ладошку.

• Предыдущая
• 2/17
• Следующая