Тайга – мой дом - Кузаков Николай Дмитриевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/31
- Следующая
Выходим с Валентином из зимовья. Не то снег, не то дождь. Только этого не хватало. Ведь это настоящая беда для зверей: образуется ледяная корка, все ноги поранят. Собаки не спят, с тревогой посматривают в глубину бора. Людоед где-то здесь. Зверовые собаки на привязи, чтобы не ушли за зверем ночью: угонят его куда-нибудь.
Возвращаемся в зимовье. Авдо сидит на нарах и курит трубку. Вид у нее серьезный: с шатуном не шутят. Михаил чинит ичиги. Андрей ходит по зимовью, длинный, голова под потолок, недобрым словом поминает и мокрый снег, и шатуна. Он сильно прихрамывает.
— Ты где это ногу покалечил? — спросила Авдо.
— С сохатым бодался, — вместо Андрея ответил Михаил.
— Вот он ему по мягкому месту и наподдавал.
— Как так? — удивилась Авдо.
— Такой же баламут, как Михаил, попал, — садясь на нары, стал рассказывать Андрей. — Мясо вышло. Пошел я чего-нибудь спромышлять. Речку Белую помнишь? Вот в вершину ее и пошел. Дорогой мне соболиный след попался. Собаки понюхали и убежали. Старый. Я все-таки решил последить, может, где недалеко залег в дупле. А соболь такой скверный попался, идет больше чащей, виляет то туда, то сюда. Потом мышей начал в россыпи промышлять. Все истоптал, насилу я след распутал.
Впереди собаки залаяли. Обрадовался, может, в дупле нашли. Подхожу, а они рябчиков гоняют. Отругал я собак, а сам сел курить. Рядом гарь. Нарос молодой осинник. Любят тут сохатые бывать. Думаю, обойду вокруг закрайком. Если сохатый не потрафит, соболя найду. Они сюда после ягоды на мышей охотиться ходят.
А собаки опять лают. Да так напористо. Кого это они там? Выхожу из ельника на гарь. Сохатый стоит. Бык. Увидел меня, уши приложил, как лошадь, и пошел на меня. Дело нешуточное, промахнись, тотчас на рогах будешь. Впереди колодина лежит, до земли не достанет, сучья мешают. Подвигаюсь, в случае чего под ней схоронюсь. А бык идет, рога опустил. И чего ему взбрело в голову? Отродясь не слыхивал, чтобы не раненый зверь за человеком гонялся.
Уловил я момент, стрелил. Пуцкнула пуля, попал, но не по месту. Бык вздрогнул и со всех ног на меня. Юркнул я под колодину. А он подбежал, бьет передними ногами, меня старается достать.
Я отодвинулся подальше. Он догадался, в чем дело, перепрыгнул колодину и давай с другой стороны бить копытами. Мне бы стрелить его, так не высунешься. А видно только ноги.
Тут насели на него собаки. Бросился он на них. Я высунулся. Стрелил два раза, да торопился, промазал. Сохатый опять ко мне. Так он меня раза три под колодину загонял. Топчется-топчется, а потом как ударит рогами по колодине, аж гул в ушах стоит. Не проклятущий ли зверь? И с чего взбесился? Ладно, колодина ядреная была, а то бы каюк мне.
Только силы-то у него начинают сдавать. Настрелял я его. Думаю, сейчас завалится. А бык отступил немного да как шуранет рогами под колодину, я и вылетел оттуда. Тут бы мне и конец, только сохатый-то упал на коленки и никак не может вытащить рога. Я его в лоб и торнул. Сгоряча-то я боли не почувствовал. Отсвежевал, пошел домой. Чую, зад ломить стало, а потом нога совсем занемела, как палка сделалась, шагу сделать не могу. Пришлось костер разводить. Тут ребята меня нашли.
Не успел Андрей рассказать эту историю, как собаки подняли лай. Мы схватили ружья и выскочили из зимовья. Собаки лаяли в глубину бора. Валентин разрядил карабин по темнеющему лесу.
— Пусть не забывает, что его здесь ждут, — проговорил Валентин.
Собаки успокоились. Мы вернулись в зимовье. На душе было тревожно.
Авдо курит трубку, чутко прислушивается к каждому звуку, доносящемуся из леса.
— Совсем худой зверь-бродяга, — говорит Авдо. — Один раз на стойбище к нам пришел. Кругом олени бродят, собаки бегают. Не стал их ловить. В чум забежал, давай людей убивать. Пошто так? Все понимает: надо вначале охотников задавить, потом оленей.
В другой раз весной к нам повадился ходить. Мы тогда с мужем оленеводами в колхозе работали. Такой смелый, борони бог. Придет днем и задавит оленя. Устроили мы с мужем засаду. Дней пять сидели. Потом как-то под утро смотрим — идет. Матерый такой. Сделает несколько шагов, спрячется за дерево и выглядывает, нет ли кого. Потом к другому дереву подойдет, опять выглядывает. Воздух нюхает, как собака. Совсем близко подпустили. Убили. Стали свежевать. Что за оказия? Старая пуля в загривке. Муж вытащил ее, повертел в руках и говорит: «Моя пуля. Позапрошлый год я этого медведя стрелял, когда по чернотропу сохатить ходил». Через три года нашел медведь мужа и решил отомстить за пулю.
— Вы все на одном месте стояли? — спросил я Авдо.
Но парни зашумели, доказывая, что медведь может через десять лет опознать охотника.
Залаяли собаки громко и зло. Мы выбежали из зимовья. Дул пронизывающий ветер. Тучи куда-то унесло. Мы выстрелили по разу и вернулись в зимовье.
Так мы провели всю ночь. А когда рассвело, вооружившись винтовками, втроем, Валентин, Михаил и я, пошли за водой к ручью. Утро было морозное. На снегу образовалась ледяная корка чуть не в палец толщиной.
— Теперь соболя на вертолете не догонишь, — проговорил Валентин.
— Да, — отозвался Михаил. — Теперь жди, когда новый снег с четверть выпадет. Тогда только эта корка рассыплется. До этого и не пускай собак, обезножат сразу.
Мы вошли в березовую рощу. Михаил вдруг остановился.
— Ты что? — подняв винтовку, спросил Валентин.
— Что-то в снегу шебуршит.
— Померещилось тебе.
— Да нет.
Смотрим, рядом с тропинкой в снегу рябчик сидит. Перо намокло и смерзлось. Не может лететь.
— Вот черт, — проговорил Валентин. — Сколько птицы погибнет.
Разговариваем. Вдруг у зимовья залаяли собаки, одни сердито, с остервенением, другие визгливо, с испугом. Из общего гвалта вырвался дикий визг. Раздалось подряд несколько выстрелов. По лесу прокатился грозный рев медведя.
Мы бросились к зимовью. Андрей с Авдо стояли у двери с ружьями. Оба бледные, взволнованные. Недалеко от огнища валялась окровавленная собака.
— Шатун приходил, — сообщил Андрей. — На глазах собаку растерзал.
— Где он? Или промазал?
— Мы вверх палили, боялись собак перестрелять. Убежал вон в тот лесок, — Андрей показал на сосновую рощу в бору.
Мы пошли по следу зверя. Собаки на поводках: отпустишь — и медведя не остановят, и ноги покалечат о корку льда.
След ведет к бору. Впереди, среди сосенок, что-то мелькнуло. За порослью показалась черная туша медведя. Сделали по выстрелу. Но далеко. Пули только взбороздили снег. Медведь убежал. Теперь шли цепочкой, чтобы в случае внезапного нападения шатуна не мешать друг другу стрелять. А если кто-то один окажется в его лапах, остальные придут на помощь немедленно.
Преследуем медведя долго. Он идет быстро. Несколько раз попадал на глаза, но на выстрел не допускал. В конце концов решили вернуться к зимовью. Долго ломали голову, как заманить шатуна в западню. Авдо предлагает пойти на хитрость.
Мы с Валентином делаем засаду на зимовье. А Андрей, Михаил и Авдо идут в лес и уводят собак с собой. За ручьем собаки находят белку и лают. Но охотники не стреляют. Стучат палкой по дереву, белка прыгает, собаки лают еще азартнее. Это уловка дать знать медведю, что люди из зимовья ушли.
Я прислушиваюсь к лаю собак и внимательно слежу за рощей. Сердце стучит сильно. Рядом сидит Валентин, у него кроме ружья на коленях лежит пальма — огромный нож в две четверти длиной и два вершка шириной, насаженный на полутораметровый черен. Охотники пальму используют и как топор, и как рогатину против зверя. Внешне Валентин спокоен, только блеск глаз выдает его напряжение. Проходят томительные минуты. Наконец Валентин толкает меня локтем в бок и показывает глазами на сосновую рощу. Я ничего не вижу. Но вот из-за колодины вышел медведь и стал осматриваться. Вид у шатуна страшный: тощий, челюсть длинная, с боков свисают сосульки. Шатун постоял с минуту, потом прошел метров десять и опять остановился.
Тут, видимо, на него набросило запах растерзанной собаки, и он большими прыжками подбежал к ней и начал рвать. Мы с Валентином враз разрядили ружья. Слышали, как пуцкнули обе пули. Шатун вздыбился, заревел на весь лес и бросился на зимовье. Сделал он это с такой молниеносной быстротой, что мы не успели вновь зарядить ружья. А медведь прыгнул на стену зимовья, зацепился лапами за верхнее бревно и стал подниматься. Еще миг, и нам, пожалуй, плохо пришлось бы. Валентин вскочил и вонзил пальму в грудь зверю. Медведь шумно вздохнул и, оскалив пасть, как мешок, упал на землю…
- Предыдущая
- 14/31
- Следующая
