Томминокеры. Трилогия - Кинг Стивен - Страница 21
- Предыдущая
- 21/178
- Следующая
Его внутренний голос говорил, что натянутый или нет — это Вечер с Возможностями. В полночь этюды Баха почти наверняка будут заменены Претендентами, а разговоры о занятиях, политике и литературе сменятся более интересными вещами: факультетский «Ред Соке», кто-то пьет слишком много, и это излюбленное во все времена — кто с кем трахается.
Там был большой буфет, и поэты курсировали туда, как пчелы, твердо следуя Первому правилу Гарденера для выступающих Поэтов: «Хватай на халяву». Он видел, как Энн Делэней, пишущая тощие, навязчивые поэмы о сельских рабочих Новой Англии, широко раскрыла челюсти и набросилась на огромный сэндвич, который она держала. Майонез, цветом и консистенцией походящий на бычью сперму, струился между пальцами, и Энн негалантно слизывала его с руки. Она подмигнула Гарденеру. Слева от нее прошлогодний обладатель приза Готорна Бостонского университета (за длинную поэму «Тайные мечты 1650–1980») с большой скоростью набивал рот зелеными маслинами. Этот парень, по имени Джон Эвард Саймингтон, сделал довольно длинную паузу, чтобы положить горсть завернутых кружочков сыра «Бонбел» в каждый карман своего вельветового спортивного пальто (с заплатами на локтях, разумеется), и затем вернулся к маслинам.
Рон Каммингс пробрался туда, где стоял Гарденер. Как обычно, он не ел. В одной руке у него был бокал для воды, который, судя по всему, был полон чистого виски. Он кивнул в сторону буфета.
— Великая вещь. Если вы ценитель болонской колбасы и салата, вы на вершине блаженства, приятель.
— Этот Трептрепл умеет жить, — сказал Гарденер.
Пивший в это время Каммингс фыркнул так, что выпучились глаза.
— Этой ночью вы в ударе, Джим. Трептрепл. Господи. — Он посмотрел на бокал в руке Гарденера. Это была водка с тоником — совсем слабо, но во второй раз, то же самое.
— Тоник? — лукаво спросил Каммингс.
— Да… в основном.
Каммингс снова засмеялся и ушел.
В тот момент, когда кто-то убрал Баха и поставил Б.Б. Кинга, Гард работал над четвертой порцией — он спросил бармена, чуть сильнее налегая на водку, кто был на чтении. Он начал повторять две фразы, казавшиеся ему остроумнее, когда он напился: во-первых, что если вы ценитель болонской колбасы и салата, вы здесь на вершине блаженства, приятель, и во-вторых, что все доценты похожи на «Практичных Кошек» Т.С.Элиота по меньшей мере в одном: у них всех есть тайные имена. Гарденер доверительно сообщил, что он раскрыл тайное имя хозяина: Трептрепл. Он вернулся за пятой порцией и сказал бармену, что плеснуть бутылку тоника в старое лицо спиртного — это было бы неплохо. Бармен торжественно помахал бутылкой перед гарденеровским бокалом водки. Гарденер смеялся до слез и коликов в желудке. Он действительно чувствовал себя этой ночью прекрасно… и кто, дамы и господа, заслуживал этого больше? Он читал лучше, чем за все последние годы, может быть, лучше, чем за всю свою жизнь.
— Вы знаете, — говорил он бармену, бедному аспиранту, нанятому специально для этого случая, — все доценты похожи на «Практичных Кошек» Т.С.Элиота в одном.
— Да, мистер Гарденер?
— Джим. Просто Джим. — Но по взгляду юнца он мог видеть, что ему никогда не стать для этого парня просто Джимом. Этой ночью он видел великолепие Гарденера, а блиставший человек никогда не сможет быть чем-то таким земным, как просто Джим.
— Да, — говорил он юнцу. — У каждого из них есть тайное имя. Я раскрыл его у нашего хозяина. Это Трептрепл. Как звук, который вы произносите, когда используете старый плуг.
Он помолчал, раздумывая. Сейчас я думаю, из-за чего джентльмен в процессе дискуссии может принять большую дозу. Гарденер довольно громко рассмеялся. Это было хорошее дополнение к основному удару. Как нанесение изысканного орнамента на хороший автомобиль, — подумал он и засмеялся снова. В этот момент несколько человек оглянулись и снова вернулись к своим беседам.
Слишком громко, — подумал он. — Гард, дружище, отключи-ка немного звук.
Он широко оскалился, подумав, что сейчас у него одна из волшебных ночей даже его проклятые мысли были этой ночью приятными.
Бармен улыбнулся тоже, но его улыбка не имела к этому особого отношения.
— Вы могли бы осторожнее говорить о профессоре Трепле, — сказал он, — или о ком вы там говорили. Это… немного бестактно.
О, это он! Гарденер повращал глазами и энергично подвигал бровями вверх-вниз, как Гаучо Маркс. Да, он устроил все это.
Шлюхинсын — похоже на него? Но когда он говорил это, он старался отключить звук.
— Да, — сказал бармен. Он посмотрел вокруг и затем перегнулся через импровизированный бар к Гарденеру. — Есть история о том, как ему случилось проходить год назад через студенческую гостиную и услышать, как один из студентов пошутил, что ему всегда хотелось быть в колледже, где Моби Дик был бы не сухой классикой, а настоящим членом факультета. Я слышал, этот парень был одним из самых многообещающих студентов английского отделения, которых когда-либо имел Нортистерн, но он ушел раньше, чем кончился семестр. Так было со всеми, кто смеялся. Оставались только те, кто не смеялся.
— Боже, — сказал Гарденер. Он и раньше слышал истории вроде этой — одну или две, которые были еще хуже, но все равно почувствовал отвращение. Он проследил за взглядом бармена и увидел в буфете Трептрепла, стоявшего рядом с Патрицией Маккардл. В руке у Трептрепла была глиняная кружка с пивом, и он ею жестикулировал. Другая его рука бороздила картофельными чипсами чашу с устричным соусом и затем отправляла их в рот, который начинал правильно говорить, как только чипсы заглатывались. Гарденер не мог вспомнить, доводилось ли ему видеть что-нибудь настолько отвратительное. Но восхищенное внимание суки Патриции Маккардл наводило на мысль, что она могла бы в любой момент уткнуться в его колени и заставить тяжело задышать от явного удовольствия. Гарденер подумал: и этот жирный хер продолжал бы есть, пока она бы это делала, роняя на ее волосы крошки от чипсов и капли устричного соуса.
— О Боже, — сказал он и выпил половину своей водки-без-тоника. Внутри все обожгло… то, что обожгло, было первой за этот вечер настоящей враждебностью — первым вестником немого и необъяснимого бешенства, которое начало досаждать ему почти с того момента, как он начал пить. — Допить до конца, что ли?
Бармен подлил еще водки и застенчиво сказал:
— Я думаю, ваше сегодняшнее чтение было прекрасным, мистер Гарденер.
Гарденер был нелепо тронут. «Лейтон-стрит» была посвящена Бобби Андерсон, и этот мальчик за стойкой бара, едва доросший до легального спиртного, напомнил Гарденеру Бобби, какой она была, когда впервые пошла в университет.
— Спасибо.
— Вам надо быть осторожнее с водкой, — сказал бармен. — Вы можете выйти из себя.
— Я контролирую себя, — сказал Гарденер и успокаивающе подмигнул бармену. — Видимость ограничена десятью милями.
Он вышел из бара, снова глядя в сторону шлюхинсына и Маккардл. Она поймала его взгляд и посмотрела в ответ холодно и неулыбчиво, ее голубые глаза были кусочками льда. Укуси мою сумку, фригидная сука, — подумал он, взмахивая бокалом в ее сторону в грубом казарменном салюте и одновременно благосклонно на нее глядя с оскорбительной усмешкой.
— Только тоник, да? Чистый тоник. Он посмотрел вокруг. Рон Каммингс появился рядом внезапно, как сатана. И его усмешка здорово походила на сатанинскую.
— Пошел в задницу, — сказал Гарденер, и многие повернулись посмотреть.
— Джим, дружище…
— Знаю, знаю, убавь громкость. — Он улыбался, но чувствовал, как биения в голове становится все сильнее, все настойчивее. Это не было похоже на головную боль, которую предсказывал доктор после несчастного случая; это шло не со лба, а откуда-то из глубины затылка. И это было не больно.
Это было вполне приятно.
— Понимаешь, — Каммингс почти незаметно кивнул в сторону Маккардл, — она имеет на тебя большой зуб, Джим. Она была бы рада выкинуть тебя из тура. Не давай ей повода.
— Имел я ее.
- Предыдущая
- 21/178
- Следующая
