Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 40
- Предыдущая
- 40/167
- Следующая
- Ага, ты меня здорово прихватил, - подтверждаю. - Странно. Обычно терпеть не могу, когда со мною действуют силой, а тут размяк...
Осекаюсь. Хм. Надеюсь, он не заподозрит, что речь идет не только о массаже.
ГЛАВА 13. Иллуми.
Мишень ощетинилась стрелами, превратившись в увеличенный аналог булавочной подушечки, и приходится прерваться на время, вытащить из плотного соломенного диска поразившие его орудия и, вернувшись на исходные позиции, возвращаться и к мыслям, проясняющимся с каждым выстрелом.
Тишина ясного дня и занятие, скорее медитативное, чем боевое, вскоре берут свое: в голове становится пусто, хорошей пустотой принятия происходящего, тревога неизвестности утихает, и умиротворяющее понимание бессмысленности сопротивления до странности сильно. Да, я в зависимости, глупо было бы обманывать себя самого. Не из-за долга, не из-за любопытства - без особенных причин, просто так. Подобные вещи случаются сами, без спросу и предупреждений. Впрочем, не то чтобы совсем без предупреждений, верно?
Хлесткие звуки уязвленной мишени следуют один за другим, руки тихо ноют от усилий, смотреть на мишень нет нужды, состояние тихого ума само по себе наилучший прицел.
Зависимость обоюдна, и это хорошо и плохо. Будь увлечен только я, и решение проблемы созрело бы само собой - но он увлечен тоже, пусть не осознает этого, и это означает, что нас обоих ожидают тяжелые времена. Я не хочу рвать эту связь, что само по себе является дурным симптомом; Эрни сказал бы - прогностически неблагоприятным.
Очередная серия выстрелов, струнный низкий звук отпущенной тетивы, спортивные стрелы лишены, разумеется, острых наконечников, но входят в тугое соломенное плетение глубоко, как барраярец - в мои мысли.
Неприятнее всего то, что я понимаю, что за сила привязала ко мне барраярца. Сенсорная депривация в сочетании с ежедневным общением, любопытство, перегоревшая в странное притяжение ненависть, природная страстность натуры - все это понятно, очевидно и объяснимо, как решение любой чужой проблемы. Но что делать с собой, если я, признавая разумность его отъезда, отчаянно не хочу расставания? Возможно, причина моего состояния сера и банальна - скука, желание пощекотать нервы экстремальным развлечением, усталость от уюта житейских будней, пресловутый бес в ребро? Я солгу, если скажу, что мое состояние совершенно не похоже на ту неразумность поступков, что порой овладевает мужчинами, перешагнувшими порог зрелости. И все же нет. Даже самые экстремальные увлечения я заканчивал сразу, как только осознавал начинающуюся зависимость как факт. Не героизм, но здоровый инстинкт самосохранения. А сейчас он мне отказал.
Мысль мелькает одновременно с тенью на периферии зрения, и нацеленная было в мишень стрела уходит в небо, подбивая птицу. Осень, сезон охоты, первая добыча, тяжело шлепнувшаяся в не упорядоченный садовником кустарник, отгораживающий стрельбище.
Возможно, сам факт существования человека, настолько зависящего и притом яростно оберегающего автономность, сам по себе искушает? Принципы независимости, гордыня, активное нежелание следовать установленным правилам, разница культур, наконец, - все это стоит между ним и Цетагандой, с которой я так не хочу его отпускать. Комфорта предположение не добавляет. Учитывая милые привычки Хисоки, неужели это признак семейного дефекта?
Тяжелая тушка в гладком доспехе из перьев, вынутая из травы, пачкается кровью, пока я пытаюсь высвободить стрелу. К счастью, к ассиметричной накидке специально для лучных упражнений, лишенной одного из рукавов в пользу функциональности, полагаются и перчатки.
Нет, пожалуй, самообвинения лишены основы. За всю жизнь меня ни разу не тянуло к роли рабовладельца, и с какой бы стати подобное желание появилось именно сейчас? И почему именно барраярец и родич? Если бы мне так хотелось властвовать, деньги семьи помогли бы найти подходящую кандидатуру без вреда для реноме и опасности для жизни. Экстремальность? Экзотичность выбора? Нет, это чушь. Происходящее объясняется чем-то другим, чем - я не знаю, и это доводит меня до бешенства. Привыкнув к логическому объяснению собственных поступков и мотивов, тяжело смириться с беспомощностью.
Углубившись в сложное дело освобождения стрелы, я ухитряюсь пропустить момент, когда одиночество сменяется обществом. Эрик ухитрился подойти так незаметно - то ли навыки войны, то ли моя рассеянность.
- Доброе... добрый день, - поправляется он. Выглядит он странно сконфуженным. И тут же уточняет удивленно: - А что это у тебя? Разве вы едите, э-э... дикий белок?
- Нет, конечно, - качаю готовой. Действительно, зачем я подстрелил бедняжку? - Похоже, мне пора на охоту. Эта... случайно попалась, честно говоря. Мелькнула, когда я готов был выстрелить, и я не удержался.
- Похоже, между тобой и мишенью лучше не соваться, - констатирует он, проводя пальцем по упругому крылу. - И что будешь с ней делать, отнесешь на помойку?
- В людей я не стреляю, - отвечаю, нелогично испугавшись разочаровать барраярца, привыкшего к другой охоте. - Это была приемлемая цель, и нет, я не знаю, что с ней делать. Может, посоветуешь?
- А мне-то откуда знать! - разводит руками Эрик. - Может, у тебя собаки есть. Или ты собираешься сделать из нее чучело. Не беспокойся, зажарить ее на костре и съесть полусырой я предлагать не стану.
"И на том спасибо", думаю я, наблюдая, как парень изучает образчик местной фауны. Пожалуй, действительно стоило бы отдать дичь собакам, будь они у меня. Но мое замешательство длится недолго. Есть возможность поразить одним выстрелом три цели: пристроить тушку, развлечь Эрика и обеспечить удовольствие знакомому семейству.
- Не желаешь осмотреть мои владения?
Конечно, желает. И, конечно, демонстрирует безразличие, скрывая интерес за подколками. Что за бритва у него вместо языка, право слово…
- Хвастаться будешь? - дразнит он меня и тут же улыбается моему нарочитому возмущению. - Я не в обидном смысле. Все равно, как... как в десять лет можно показывать свои сельские угодья сыну соседей, хвастаясь даже особо крупной жабой в лопухах у забора. Или у вас такое не принято, вы люди утонченные?
- Нам явно нужен какой-нибудь переводчик с автоматическими предупреждениями вроде "я не имел в виду ничего обидного", - решаю. - Желаешь обзорную экскурсию по окрестностям? Помимо визита к лисьей семейке?
- Я пока ограничусь лисами, - отмахивается наглец. - Они у тебя дикие или ручные?
- У нас вооруженный нейтралитет, - прихватывая еще теплый подарок, отвечаю. Как с тобой, мой барраярец, но этого я тебе не скажу. Впрочем, не точно такой: лисы пока не дают себя погладить, и потому приходится предупредить: - Не пытайся лезть к ним в нору, если не хочешь быть укушенным.
Барраярец смотрит на меня так, словно пытается спросить, действительно ли я считаю его идиотом.
- Мой старший сын когда-то пытался, - объясняю, надеясь на понимание. Увы. Сравнением Эрик явно не польщен.
- Сколько твоему мальчишке тогда было - семь, восемь? - интересуется он без особенного восторга.
- Десять, - отвечаю. Сейчас Лерою шестнадцать, и он вдесятеро лучше приспособлен к этой жизни, чем Эрик. И все же он еще ребенок, а мой новый родич - взрослый человек, способный доставить мне столько проблем, сколько ни один мальчишка не придумает.
- А живут у вас сколько? И когда делаются совершеннолетними? - любопытствует, не забывая при разговоре зорко поглядывать по сторонам и, если я правильно понимаю смысл этих взглядов, привычно запоминая дорогу. Автоматизм действий; вряд ли он подозревает, что я заведу его в лес и брошу.
- Сто, сто двадцать лет, - пожав плечами, сообщаю. Совершеннолетие наступает в двадцать четыре. Кажется, парень занят сравнительным подсчетом - незаметно загибает пальцы и вполне очевидно думает.
- Если пересчитать, - подытоживает, - мне ближе к сорока. Может, я и не знаю, какого цвета накидка сочетается у вас с парадными палочками за обедом, но в остальном я довольно... умственно полноценен. Хищников не дразню. Ты - исключение.
- Предыдущая
- 40/167
- Следующая
