Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 3
- Предыдущая
- 3/167
- Следующая
- Видите ли, я предпочитаю разговаривать с одетыми людьми, и не в ванной, - замечаю. Тонко расшитое покрывало, используемое им вместо полотенца, приоткрывает впечатляющую коллекцию шрамов. Словно намеренно обзаводился.
Привычка собираться быстро - тоже явный след войны, как и выбор одежды: совершенно чудовищный, с любой из точек зрения, военизированный комплект. Приходится напомнить себе о том, что добиться всего и сразу - затея невозможная и глупая.
С перемещениями в пространстве у него хуже, чем с решимостью. То есть настолько хуже, что я вообще не понимаю, как он ухитряется шевелиться, не кривясь на каждом шаге. Однако лестница для него и вправду тяжелое испытание.
- Ваша медицинская карта сохранилась? - хуже нет, говорить о болезнях за столом. Он эту точку зрения не разделяет либо незнаком с ней.
- Вам не терпится меня допросить? - язвит, сбиваясь с шага. Военные реалии оказываются сильнее самосохранения, и, судя по внезапно плеснувшей в лицо боли, сдержать вскрик ему стоит серьезных усилий. А мне тех же усилий стоит не подхватить его под локоть. Всегда неприятно видеть, как падает чужая гордыня, разбиваясь о ступени, пусть даже эти ступени устланы коврами.
- Я приглашу к вам врача, - ставлю в известность и обнадеживаю разом. Когда известно, что боль закончится, ее легче терпеть. - Вам требуется адекватная терапия. Возможно, операция.
Садимся за стол. Он молчит, как зашитый, тщательно избегает называть меня по имени - если ему вообще известно имя, в чем я уже сомневаюсь. Спокойствия сей факт не прибавляет, потому что я не могу понять: как он ухитрился заключить брачный контракт, абсолютно ничего не зная о семье, в которую входит. Как Хисока ему позволил? Кому принадлежала эта дикая идея?
- Меня зовут Иллуми. Иллуми Эйри, Старший клана Эйри, - представляюсь, устав от мрачной тишины.
Он повторяет, пробуя на вкус, явно собирается с мыслями. А потом сообщает мне нечто такое, от чего у меня брови ползут на затылок. Я же вижу, что каждый шаг ему причиняет пусть не нестерпимые, но явные страдания. Но он наотрез отказывается от врача лишь потому, что тот - цетагандиец. В родичи мне определенно достался сумасшедший, и это сумасшествие заразно, потому что я сначала пытаюсь его переубедить, и лишь потом поступаю, как и положено старшему рода: ставлю в известность. Паралитиков в моем доме не будет, мазохизм, если таковой ему присущ, может быть удовлетворен меньшими мерами, и на человека, желающего смерти, он не похож, как и на совершеннейшего дикаря, не умеющего пользоваться столовыми приборами в отличных от боевых целях.
- Если вы это успели забыть, я - барраярец, - говорит он внезапно, отставив тарелку и подавшись вперед почти угрожающе. - Ваш враг, - напоминает. - Вы можете считать меня своей родней благодаря какой-то юридической дурости, но это не отменяет данного факта. Не стоит дальше продолжать комедию с семейными ужинами вдвоем.
Я чувствую, как комедия плавно перерастает в театр абсурда.
- Мой брат тоже был цетагандийцем, - напоминаю я, - и, известие о вашей женитьбе стало для меня полнейшей неожиданностью, не самой приятной притом. Не примите на свой счет, вас я не знаю совершенно.
И снова мне приходится, скажем мягко, удивляться. Он не желает говорить о Хисоке, он не желал ехать сюда, и простое упоминание о браке заставляет его кривить рот. Но мне приходится настаивать, черт побери, я уже ничего не понимаю. Это странный брак, так скажет каждый; немного найдется семей, в которых младший женится скоропалительно, без разрешения, на вражеском офицере и дикаре, но еще меньше - семей, в которых дикарь выглядит так, словно его загнали в благородный род под оружейным дулом. И разговор получается скомканным и рваным: попытки объяснить мое недоумение теряют в убедительности из-за подозрений, терзающих ум.
Я могу просто сказать: будет так. Более того: я так и должен.
Но есть ли необходимость в том, чтобы проламывать стены, имеющие дверь?
Поэтому я объясняю, почти начистоту. Хисока не имел права жениться, но женился, никого не поставив в известность и не получив одобрения семьи. Договор с его подписью - единственное свидетельство свершившегося союза, мрачный юноша напротив меня цедит по слову в час и отказывается давать объяснения, и, хотя формальный повод объявить этот брак недействительным, есть, такого скандала семья себе позволить не может.
- … вы - законный член семьи, - заканчиваю я. - Как Старший клана, я за вас отвечаю. И хотел бы для начала понять, чего хотите вы. Мне не нужны скандалы ни в доме, ни вне его.
Суть он ухватывает мгновенно.
- Мы торгуемся?
- Именно, - отвечаю я. Шесть месяцев гипотетической адаптации, по окончании которых его состояние будет проверено комиссией, и упасите боги от неудачи, гнев Небесного двора рухнет тогда на все семейство. Дамоклов меч и вызов одновременно. Я не новичок в дуэлях, но воевать с судьбой означает ранить себя каждым удачным ударом.
Не понимаю, что в моих словах так его взвело, но он в ответ требует с нескрываемой злобой:
- Вы не пытаетесь сделать из меня правильного цетагандийского домашнего зверька, а я... я постараюсь ограничить проявления своего дурного настроения пределами моих личных территорий. И когда я говорю "личные", это автоматически исключает случившееся час назад. Я вам не стриптиз-шоу, чтобы на меня пялиться!
Под конец он почти кричит, резко замолкает, покусывая губу, и успокаивается лишь настолько, чтобы в словах не звучало истерики.
Он не может предложить большего, ценя свое слово, и раздражение от его упрямства смешано с тенью уважения.
- Соблюдайте правила вежливости, принятые в этом доме, и я не буду вынужден нарушать ваше уединение, - резонно замечаю я, оценив его упорство ниже искренности. - Вы понимаете, что признание вас дееспособным будет впрямую зависеть от степени вашей адаптации, а без такового я не смогу даже подать запрос относительно вашей репатриации? Вы ведь к этому стремитесь?
Он заглотит эту наживку, должен. Не меньше, чем ему хочется домой, мне хочется убрать его из дома, пока ситуация не вышла из-под контроля. Полгода тихого поведения, нужное решение комиссии, запрос, небольшая взятка, и вся эта история закончится.
А был бы Хисока жив - я бы его выпорол, честное слово.
Мою выгоду он тоже понимает сразу.
- Я бы на вашем месте сделал все, чтобы избавиться от меня поскорей и любой ценой, а вы в своей гордыне еще ставите условия мне? - мгновенно ощетинивается он.
Похоже, парень готов пожертвовать собственной выгодой ради возможности поупрямиться. Дурной у него характер. Еще пару уничижительно-колких замечаний, говорящих более о горечи в его крови, и очередной безапелляционный отказ я почти пропускаю мимо ушей как неважные, зацепившись за другое.
- ... не намерен быть с вами любезным или как-то сотрудничать, - рычит он. - Больше не намерен.
Значит, я оказался прав в своих подозрениях? Вот с чего началось - он поставлял информацию? Оказывал услуги?
- Однажды вы серьезно обожглись, - пробую я, следя за его лицом. Он намерен мне мстить за все пережитое? Похоже, что так. - Воля ваша. Если вы хотите перевести боевые действия сюда... попробуйте. Не выходя за рамки приличий.
Он предсказуемо скалится.
- Ну какие же приличия на поле боя? Или вам это понятие известно только понаслышке? - Подбирает свою палку и поднимается, весьма неловко. - Ваша семейка мне изрядно должна. И мне кажется, будет истинным удовольствием востребовать этот долг с вас, гем-лорд. С процентами.
Поразительно - он знает об ответственности семьи, как целого. Меня этот факт радует настолько, что пожелание доброй ночи выходит почти сердечным.
Эта каша сварится, притом по моему вкусу, я уверен. Я полагал, что столкнусь с действительно безнадежным дикарем, но у… Эрика, пора привыкать звать его по имени, - есть понятие о чести, о семейных долгах и обязательствах, это настолько обнадеживает, что даже провальная попытка выяснить подробности случившегося у сослуживцев брата не портит настроения.
- Предыдущая
- 3/167
- Следующая
