Серый кардинал - Моргунов Владимир - Страница 42

По тротуару по его стороне парень с девушкой шли — равнодушные до удивления, этим как и не в новинку происшедшее, будто телевизор их к подобным картинкам приучил: из машины — прыг, руки заломили, мордой об асфальт — хрясь, наручники — щелк. Так ведь не рэкетиров мордатых повязали, мать-перемать, генерал-лейтенанта при погонах и лампасах.

Вон и курву старую, что с противоположной стороны улицы сквозь очки таращится, это происшествие тоже, видать, очень удивило. Она, паскуда, точно звонить сейчас кинется, хоть и долго исправный телефон-автомат искать придется. Прапор-то, как оклемается, сообщить никуда не сможет — один из ребят в масках у него из «Волги» телефон с потрохами вырвал и с собой уволок.

Ощущая противную дрожь во всем теле и привкус металла во рту, свидетель поспешил поскорее нырнуть в пространство между двумя соседними домами.

Автомобиль, рассекая плотный, еще более сгустившийся перед грозой степной воздух, мчался по грунтовой дороге.

— Все, — удовлетворенно сказал Бирюков, — американско-канадская, она же российско-украинская граница осталась позади. Как это мы ее не заметили, а?

— Это все из-за того, что она прозрачная, — хмыкнув, Клюев по-прежнему сосредоточенно глядел вперед. — Уже, наверное, километра три по сопредельной Хохляндии проехали... Как там наш пассажир, Костя?

Пассажир, плотный мужчина лет сорока, одетый в рубашку с коротким рукавом, в свободные широкие брюки, крепко спал на заднем сиденье.

— В кондиции пассажир, — Ненашев пододвинулся к спящему мужчине и пощупал пульс на сонной артерии. — Часов пять еще наверняка продрыхнет.

— Вот и ладушки, — кивнул Клюев, — тиха украинская ночь, таможенники дрыхнут, менты тоже, а для вертолетов у них «горючки» нет, поскольку энергетический кризис.

Где-то далеко впереди молния, ветвясь, воткнулась в землю, отчего степь осветилась дивным голубоватым светом.

— Хорошо, Василий Васильевич, значит, говорить вы не желаете? В таком случае вы умрете. Но как герою мы вам умеретьне дадим — будете по-прежнему очень крепко связаны,прикреплены вот к этому дивану, который при всем вашем желании не сможете сдвинуть с места. День будет проходить за днем, искать вас здесь вряд ли кто додумается. Ведь мы не в России, Василий Васильевич.

— А где же мы? — голос Павленко звучал хрипло, но непонятно было, пугает он кого-то или сам боится.

— О-о, все вам расскажи и покажи. Может быть, в Грузии, а может быть, в Молдавии. Допустим, что я и сам толком не знаю. Итак, двигаться вы не сможете совсем, кричать — тоже. Что вы сможете? Писать и какать в штанишки. Таким вас здесь и найдут — через полгода, когда вернутся хозяева квартиры. Хотя вам может и повезти — в случае, если сюда заберутся воры. Случайность может вас спасти, шанс у вас есть,но мизерный, надо признать.

— Вы за это ответите, — хмуро произнес Павленко.

— Перед кем, Василий Васильевич? Вы же сами не верите в то, что говорите. А ведь вы можете спастись. Для этого, как я уже говорил, требуется совсем немного: рассказать, каким образом вы расхищали армейское имущество, как продавали оружие в Чечню, кто были ваши сообщники. Учтите, что у нас есть достаточно много сведений о вас.

— Чего же, в таком случае, вам еще надо?

— Подтверждения, Василии Васильевич, подтверждения и чистосердечного признания — письменного и устного. А сейчас мы вам дадим укольчик. Спать вы после этого не сможете, это я вам гарантирую. Вы почти сутки проспали уже, да и после у вас времени предостаточно будет, чтобы отоспаться — если вы будете чувствовать себя достаточно комфортно, конечно.

... Этот тип, похоже, знал, о чем говорит и что делает. Какой там сон — через полчаса Павленко охватило чувство страха, невыносимой тоски, отчаяния. Он закричал бы, если бы не кляп-повязка. Профессионально, гады, закрепили, как ни верти головой, как ни трись подбородком, все равно ее не стащить. Крупные слезы текли из глаз и исчезали, впитываясь в ткань повязки.

До чего же все безнадежно, он так и умрет здесь. Глупо умирать здесь, глупо умирать за кого-то. Если он даже что-то расскажет или напишет, это не может служить доказательством в суде, он знает. Откуда-то из глубины подавленного сознания кто-то словно пытался докричаться: «Не делай этого, не смей!» Но голос заглушали новые волны тревоги, отчаяния, накатывающие неумолимо, заставляющие плакать, мычать и дергаться.

Утром опять появились эти трое.

Один из них снял повязку и спросил Павленко:

— Вы согласны сделать то, о чем мы вас просим?

Непонятно почему, но Павленко помотал головой.

— Хорошо, еще укольчик.

К вечеру Павленко чувствовал себя гораздо хуже, чем алкаш с большого «бодуна». Он панически боялся приближающейся смерти, он знал, что мучения его будут еще более ужасны, нежели в предыдущую ночь. Он страстно желал хоть на минуту забыться сном, не получалось. Только кошмары какие-то возникали — четко, словно галлюцинации. Кто-то что-то проделывал с его женой, детьми, непонятно что, но ясно нечто страшное, неестественно страшное. Кто-то распиливал его самого на части, вынимал мозг из черепа, мял его, отчего Павленко становилось безмерно тоскливо и в то же время стыдно...

... Яркий свет, вспыхнувший в помещении, заставил его зажмуриться.

Лицо, ненавистное, пугающее и в то же время очень желанное, словно он столько лет стремился увидеть вновь это лицо.

— Как мы себя чувствуем? — прозвучал голос. Ах, как он ненавидел — любил этот голос. — Еще укольчик, да?

Павленко энергично замотал головой.

Человек ослабил повязку-кляп.

— Я все сделаю, как вы скажете, — Павленко вспыхнул, словно ребенок, — я все сделаю, я все сделаю.

Бирюков уже целую вечность не был в Москве. То есть, был-то он в конце восьмидесятых годов, но за прошедшие пять лет не город — мир изменился.

Из автомата у Курского вокзала Клюев позвонил своему знакомому Беклемишеву, благо тот еще не выбрался из дома.

— Старик, приветствую тебя, желаю видеть сию же минуту, — сказал Клюев.

— У меня те же мысли и пожелания, — пробасила трубка. — Где ты?

— На площади перед Курским вокзалом. Со мной еще двое ребят.

— Значит, так, — уверенно произнес Беклемишев, и

Клюев подумал, что его московскому другу по-прежнему чужды сомнения и колебания. — Влезайте в метро, дуйте до «Бауманской». Надеюсь, тебе не надо объяснять, что ехать следует по радиальной, провинциал несчастный. На «Бауманской» выйдете через центральный вход, не через боковой, будете меня ждать напротив входа.

Они проехали всего один перегон, хотя и достаточно длинный, поднялись наверх. Ждать Беклемишева пришлось совсем недолго. Из резко затормозившего «джипа-чероки» их окликнул густой бас:

— Евгений и компания! Живо на борт!

Бас принадлежал мужчине лет тридцати пяти с густой серебристой недельной бородой. Мужчина был широкоплеч, могуч, ручища его, протянутая Бирюкову для рукопожатия, была огромна, хотя и вяловата на вид. Но только на вид — ладонь Бирюкова словно в тиски попала. Беклемишев искоса зыркнул на Бирюкова, словно наблюдая произведенный эффект.

— Елкин пень! — покачал головой Клюев. — Ты, Кирюха, с этой растительностью на Паваротти смахиваешь, или, пуще того, на Джанфранко Ферре.

— А это что еще за чайник — Джин?..

— ... Франко Ферре? Известный модельер, — пожал плечами Клюев.

— Вот я и спрашиваю: что за чайник, модельер этот? — Беклемишев втащил любовавшегося им Клюева в машину. — Вид у тебя бледноватый, бандит. Плохой коньяк, кофе, шлюхи, глисты?

— Все в комплексе, — мрачно ответил Клюев.

— То-то я и гляжу. Ну, садитесь, разбойники! Особое приглашение, что ли, требуется, — прикрикнул Беклемишев на Бирюкова и Ненашева, которые замешкались при посадке.

«Джип» зарычал и понесся вниз по улице в направлении Дворцового моста.