Кто закажет реквием - Моргунов Владимир - Страница 63

— То ж ты, командир. А есть люди, которые не привыкли засорять голову информацией, которая может быть сохранена каким-то иным образом. А хранить ее можно в записной книжке, в компьютере, на лазерном диске — где угодно, одним словом. Шабалова относилась к таким людям, хотя она наверняка отличалась отменной памятью. Итак, кто же интересовал Шабалову в первую очередь? Люди состоятельные, готовые отвалить за совет, который можно трактовать и так, и этак, или за диагноз, который любая медсестра может поставить, кругленькую сумму? Отнюдь. Вот профессор университета — про него я просто слыхал. Вот поэт — визитная карточка его присутствует, причем, изготовленная года три назад, когда у поэта не очень много деньжат, но водилось. С поэтом я тоже знаком заочно, хотя стихами сам никогда не интересовался особо ни в каком амплуа, то есть, не сочинял их и не собирал коллекций стихотворных сборников. Могу сказать определенно одно: это настоящий поэт, взаправдашний. Бывают ведь просто заурядные рифмоплеты — их, как и положено, большинство...

В общем, все остальные симпатии и привязанности Шабаловой тоже распределены по людям, которые занимаются творческой работой, которые делают какое-то дело. К тем, кто делает дело, относится, например врач — очевидно, хирург, потому что вот туг пометочка естъ:«каб. рядом с опер.» Это может означать, что кабинет находится радом с операционной, поскольку в больнице — это третья городская больница, кстати — могут существовать операционные вполне определенного рода, это не зал кассовых операций, как мы можем догадываться.

Ладно, вы поняли, кому Шабалова отдавала предпочтение. Кстати, наш знакомый Кондратьев тоже входит в их число. Неизвестно, какие таланты в нем обнаружила Шабалова, но это мы можем выяснить и попозже.

— Хорошо, Николаич, — Ненашев, до сих пор слушавший молча, самым внимательным образом, теперь возжелал узнать, как метод Бирюкова будет выглядеть на практике. — Значит, ты по всему списку этих интересных людей пробежишься, то есть, со всеми с ними переговоришь, а уж потом, проанализировав материал под условным названием «И это все о ней», попытаешься определить, о ком или о чем тебе собиралась поведать Шабалова в связи с похищением Кристины? Не слишком ли много времени это займет?

— Костя, при самом напряженном режиме опроса — то есть, если бы я был следователем и «вытаскивал» к себе в кабинет на допрос повестками или по телефону — на это ушла бы, как минимум, неделя. Мы этого делать не будем — как говорится в известном анекдоте.

— А что же мы будем делать, выражаюсь словесным блоком из того же анекдота?

— М-мы нанесем визит человеку, у которого недавно был день рождения. И десять против одного, что Шабалова либо лично присутствовала на дне рождения, либо каким-то иным образом встречалась с именинником.

— Лихо вычислено, — покрутил головой Клюев. — А на сей раз по какому методу?

— А ни по какому, — буркнул Бирюков. — У нее в книжке и записано: «Цветы для Ал. Ал-ча". Мы можем догадаться, что «Ал. Ал-ч» — это Богданов А. А., который удостоился записи на двух страницах, не считая пометки про цветы. Про то, у кого когда день рождения, повествуют записи на отдельной странице в конце книжки. Так вот, у Богданова А. А. день рождения был двенадцатого октября, то есть, во вторник на этой неделе. Следовательно, информация четырехдневной давности может содержать и кое-что о ней, предполагавшей возможность похищения Кристины. Объясняю, почему у меня такое предположение возникло: запись «Бирюков Валер. Ник.» с домашним номером телефона и номером «Инвереска» сделана совсем недавно.

— Во брат как! — восхитился Ненашев. — А час назад ты заявлял, что не можешь определить, когда какая запись была сделана.

— Я и сейчас не могу это определить, — пожал плечами Бирюков. — Просто этой же шариковой ручкой, с мелким шариком и жидковатой пастой, сделана запись перед днем рождения Богданова. Всякий, кто усомнится в достоверности данного факта, может сомнения развеять и удовлетворить любопытство, — он положил на край стола книжку, раскрытую на букве «Б».

— Да, — удивленно сказал Клюев, — и в самом деле одной ручкой записи сделаны: «Цветы Ал. Ал-чу» и данные Бирюкова Валер. Ник.

— И я обратил внимание на то, что записей, сделанных этой же ручкой, нет больше нигде.

— Ты успел проверить? — недоверчиво спросил Клюев.

— А куда же мне было деваться? Полистай сам страницы. Вот, на букве «Д» с подразделом «Дела» есть перечеркивания и запись «rendez-vous с Л. 14.10». Она помнит, как пишется «рандеву» по-французски — еще один плюс в портрете героини, либо это признак романтичности натуры, либо достаточно развитого интеллекта. Ладно, идем далыпе: 14.10 — это, конечно, число и месяц, потому что страницы в книжке не сделаны в виде календаря, как иногда бывает. И здесь запись сделана другой ручкой, вот что важно. Ладно, пока ясно одно: необходимо нанести визит профессору Богданову.

Профессор Богданов А. А. довольно долго изучал удостоверения и визитные карточки сотрудников «Инвереска». Невысокий, костлявый старикашка с выступающими вперед височными костями, он глядел на гостей из-под густых седых бровей вопросительно и недоверчиво — может быть, еще и потому, что от них ощутимо попахивало спиртным.

— Так что за дело связано с Мариной Васильевной? — наконец задал вопрос Богданов, первым нарушив неловкое официальное молчание, воцарившееся после того, как гости представились и повторили цель своего визита, о которой говорили чуть раньше по телефону.

— Марину Васильевну убили несколько часов назад, — сказал Бирюков, глядя прямо в глаза Богданову.

— О-у-били?! — Богданов так и остался стоять с открытым ртом. — Но как же?.. Хотя... — Он словно увяз в этом «хотя-а».

— Что, Александр Александрович, убийство, похоже, не явилось для вас совсем полной неожиданностью? — Бирюков начал развивать наступление. — Может быть, и Марина Васильевна что-то предчувствовала?

— Марина была у меня позавчера. Да, точно, в четверг. Она сказала буквально следующее: «Похоже, я зря открыла это. Последствия могут оказаться совсем не такими, какие я предполагала. Как же я могла так ошибиться?»

— Это было связано с ее деятельностью в качестве экстрасенса и прорицательницы, не так ли? Она поставила кому-то диагноз или открыла какую-то тайну, так надо понимать? — быстро спросил Бирюков.

— Да, — Богданов посмотрел на него с нескрываемым удивлением. — А как вы догадались?

— Но это же очень просто.

— А-а... Возможно, возможно. Да, наверное, зря она открыла это. — Похоже, Богданов равно был удручен как фактом гибели Шабаловой, так и тем, что не смог ее от чего-то отговорить — Марина всегда обдумывала форму, в которой она будет преподносить человеку информацию, будь то диагноз или известие. Вы понимаете, если перед вами сидит неизлечимый больной, болезнь которого вступила в последнюю стадию, то очень трудно совместить правду с оптимистическим прогнозом — а его-то как раз и ждут в подобных случаях процентов девяносто пять людей. Всем хочется безоблачного будущего.

Взгляд старика потух, сам он являл зрелище, достойное сострадания — вельветовые истертые брючки, бывшие сногсшибательно-шикарными и модными лет десять-двенадцать назад, залоснившаяся спортивная курточка, седые редкие волосы, опущенные вдоль тела худые руки.

— Ох, да что же это я вас здесь держу? — внезапно встрепенулся Богданов. — Пройдемте в гостиную, пройдемте.

Бирюков и Клюев проследовали за ним в гостиную, где стены, как и положено в жилище ученого, полностью скрывались книжными полками.

— Садитесь, прошу вас, — Богданов указал на низкие удобные кресла. Сам же он устало опустился на небольшую софу.

— Марина довольно часто делилась со мной своими проблемами. С одной стороны нехорошо зарывать талант в землю, грешно даже — как разными религиями определяется. К тому же и доходы немалые ее талант приносил. А с другой стороны — ведь это же приоткрывание ящика Пандоры. Человеку вообще поменьше знать надо — вы же помните библейские строки про приумножение скорби вместе с приумножением познаний.