Кто закажет реквием - Моргунов Владимир - Страница 61

Он раскрыл книжку наугад, вчитался в записи и сказал почти восхищенно:

— Так в жизни не бывает, мужики. Вы некоего Кондратьева помните?

— Еще бы нет, — сказал Клюев, — сегодня утром только вспоминали в связи с Подлосником. Лох, у которого едва не увели жену окончательно и бесповоротно. Давно не встречались — так это называется. И каким же образом он в той книжке фигурирует?

— Фигурирует он своим адресом в городе Зальцбурге, в Австрии и, как у них там водится, тремя номерами телефонов.

— А мне кажется, — Ненашев снял с гвоздя подставку для сковороды, сделанную в виде какого-то замысловатого кренделька или кружевной салфетки, только из дрянного алюминиевого сплава, бросил ее на стол, с грохотом припечатал подставку тяжелой сковородой. — А мне кажется, что никакого совпадения, а уж тем более чуда здесь нет. Наоборот, у нас продолжаются неприятности, связанные с общением с господином Кондратьевым. Раз он такой раздолбай, то и общение с ним приводит к нехорошим последствиям — невезением ведь заражаются.

— Ага, он совсем невезучий, — закивал Клюев. — Невезучие, брат ты мой, в Южнороссийске живут, в Уфе, Тюмени. А везучие живут в Нью-Йорке, Париже, Зальцбурге на худой конец — там ведь Моцарт родился...

— ... у которого денег на собственные похороны не оказалось, — вставил Бирюков, — и его чуть ли не в братской могиле похоронили. А тут еще и масса визитных карточек, — последняя реплика относилась уже к записной книжке, из-под обложки которой он извлек не меньше десятка разномастных прямоугольничков из плотной бумаги. — Сильные мира сего.

— Уж так и мира, — засомневался Ненашев. — Небось, большинство из Южноросийска.

— Тут ты неправ, Константин. Вот тебе Москва, вот тебе Питер, вот тебе... о, даже Нью-Йорк, где везучие живут, по определению Женьки. А вот и старый знакомый Поляков, век бы о нем не слыхать. И еще раз Кондратьев — визитка на немецком и английском языках.

— Ладно, за встречу с Кондратьевым надо выпить, — заявил Клюев, уже разливший водку по стаканам.

Выпили за встречу с Кондратьевым. Бирюков почти сразу же предложил:

— А теперь — за упокой души этой М. В. Ш. Инициалы на первой странице вверху наверняка ее. Не чокаясь пьем. После этого наступила пауза. Потом Клюев сказал:

— За что же ее убили? Она могла кому-то помешать продолжать шантаж Николаича?

— Наверное, — согласился Бирюков. — Ведь она по телефону сказала мне, что знает о моих проблемах.

— То-то и оно, что по телефону, — покачал головой Клюев. — Телефонная связь — ненадежная связь.

— При существующей системе коммутации ни фига нельзя поделать для безопасности, — пожал плечами Бирюков. — «Клопа» могут воткнуть куда угодно — за исключением разве что телефонного аппарата в нашей комнатушке. Но иначе она никак не могла связаться со мной. Хотя можно рассмотреть и другую версию: М. В. Ш. злодеи не знали, а когда она позвонила, спокойно прибыли на место, увидели, кто со мной вошел в контакт, и убрали ее.

— А если бы на ее месте оказалась какая-то случайно встретившаяся твоя знакомая или просто женщина из толпы, захотевшая узнать, как быстрее добраться до гостиницы «Интурист»? — спросил Клюев.

— А они бы и ее убрали. Самая обычная перестраховка. Кстати, теперь о самом главном: вы не заметили, кто проходил мимо нас за несколько секунд до того, как она начала падать?

— Заметили. Вроде бы, — неуверенно ответил Клюев. — Но на видеопленке ведь это все есть, — он кивнул на стену, отделяющую кухню от гостиной, где лежала видеокамера. — Ты предполагаешь, что ее кто-то ткнул острым предметом типа заточки?

— Судя по размеру дырочки, очень даже может быть. Но стояли мы на достаточном расстоянии от потока прохожих. Так что скорее всего воспользовались какой-нибудь хреновиной с глушителем типа стреляющей авторучки. Она стояла лицом к почтамту за момент до того, как начала падать. — Он слегка задумался, вспоминая. — Нет, не лицом, а скорее в том положении, которое называется «три четверти». Если видеокамера не зафиксировала стрелявшего — а фиксировала она в радиусе метров пятнадцати, не больше — то определение места, откуда стреляли, не много дает. А вот информацию о том, каким все-таки образом ее убили — имеется в виду предполагаемый тип оружия и калибр — мы сможем получить у нашего друга Епифанова.

— Ох, — вздохнул Клюев. — Все-таки разглашение тайны следствия... Кредит доверия, он ведь не безразмерен.

— Ты можешь предложить какой-то другой путь? Попользуемся этим «кредитом», пока сможем еще. Он ведь не в первый раз эту тайну разглашает.

— О’кей, Николаич, ты прав. Тогда звоним ему — не с того телефона, разумеется — назначаем встречу. Но это мы сделаем чуть позже, если ты не возражаешь. Дистанция у нас длинная получится, нутром чую, так что силы надо распределить равномерно.

— Не возражаю, — сказал Бирюков. Он перелистывал книжку. — Все правильно, вот и я. Информация обо мне хранится на странице под буквой «Б». Записана фамилия, в скобочках «Инвереск», потом номер домашнего телефона и номер «Инвереска». Если бы еще знать, когда сделана эта запись, все было бы вообще очень неплохо. Ох ты, а эту визитку как же я пропустил? «Шабалова Марина Васильевна, экстрасенс». М. В. Ш. Точно, скорее всего, это она владелица книжки.

Епифанову они позвонили из автомата на улице. Удивительно, но Епифанов оказался дома, хотя он часто работал по субботам. Встречу назначили в небольшом скверике, в двух кварталах от дома Епифанова — на этом настоял Клюев, мотивируя такое желание тем, что негоже троим полупьяным мужикам вламываться в дом к солидному человеку.

— Н-да, мужики, у вас все получается по Реймонду Чандлеру: «Неприятности — мой бизнес», — сказал Епифанов, едва выслушав историю Ненашева и Бирюкова, а потом про случай у почтамта.

— Что верно, то верно — насчет Чандлера, — согласился Ненашев, — у него этого Марлоу почти на каждой странице очень больно бьют по башке. Удивительно, как он мыслительные способности не утрачивает.

— Хорошо, разузнаю я насчет этой Шабаловой. Делом займется прокуратура Центрального района, может быть, городская. Но ребята и там, и там нормальные, — сказал Епифанов, выслушав сжатую информацию о событиях сегодняшнего утра.

— Будем надеяться, Виктор Сергеевич, — покачал головой Клюев, — сейчас этих нормальных днем с огнем разыскать трудно. Исключения вроде вас только подтверждают правило. Получат они информацию, как на тарелочке, и сразу побегут докладывать тем, с чьих рук они, как выясняется, кормятся. Тем и доложат, кто Шабалову убрал.

— Ну, Евгений Федорович, это уж вы слишком много черного цвета в палитру добавили, — поморщился Епифанов. — Все не так уж плохо.

— Все не так уж хорошо, Виктор Сергеевич, — возразил Клюев. — И я более чем уверен, что называй люди вещи своими именами, не говори они глупостей насчет неминуемого торжества добра и красоты, наверное, и в палитре было бы больше светлых тонов сейчас.

— Опять у нас начинаются дискуссии с философским подтекстом, — теперь Епифанов вроде бы даже развеселился. — Ну нельзя же заставить всех людей сразу жить по правилам да по заповедям — это история человечества с неизбежностью аксиомы утверждает. Ладно, оставим высокие материи на потом. Давайте я позвоню старшему следователю Рудакову, он встретится с вами в приватной обстановке, вы с ним помаракуете, он нарушит закон, раскроет тайну следствия, глядишь, и нарисуется у вас выход из тупика. Вадим Юрьевич мужик компанейский, выпить не дурак, с юмором у него все в порядке.

— Ох, Виктор Сергеевич, — вздохнул Клюев, — не понимал я вас и не пойму, даст Бог, до конца никогда.

Рудаков оказался и в самом деле даже с виду рубахой-парнем: под метр девяносто, вес килограмм сто десять, но живот умеренных размеров, лицо кирпичного оттенка, на темечке солидная плешь в светло-русых волосах, которую он и не пытался даже прикрывать, как это делает подавляющее большинство лысеющих мужчин.

— Ага, — сказал Рудаков, подавая по очереди ручищу-корягу компаньонам из «Инвереска», — явились отбиватели куска хлебушка. Небось, отбоя нету от состоятельных клиентов, бабки не то что лопатой — бульдозером гребете? То супругу кто-то просит протестировать насчет наличия адюльтера, то от рэкетиров кто-то защиту ищет, так ведь?