Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 47

– Курнакова, а это уже совсем не по учебнику! – поспешно сказал учитель. – Я вас этого не спрашивал… Вы не продолжайте, зачем это? – мямлил он каким-то растерянным голосом. Лулу молча смотрела на него – неужели он ей сейчас поставит плохую оценку? Учитель встретился с ней глазами, помедлил и сказал:

– Садитесь, Курнакова, пять.

После уроков она встретила Георгия Христофоровича в дверях. Он обратился к ней:

– Вы что, увлекаетесь географией? Книжки читаете? – сейчас его голос не был таким сухим и монотонным, как в классе.

– Да, Жюль Верна, и вообще про путешествия. А про викингов – это правда! Мне говорил человек, который это точно-преточно знает! А еще он знает неточно, но это, потому, что точно не знает никто! – что за сто лет, перед Колумбом, Америки достигли рыцари, чтоб спрятать сокровища. Они назывались Тамплиеры. А потом, – с воодушевлением продолжала Лулу, – они все стали пиратами.

– Дитя мое, что у вас за фантазии!

– Нет! Это не фантазия! Это называется… ага, точно – версия! Какой у пиратов флаг? Черный, с черепом и костями. А у этих … тамплиеров был точно такой же! – Лулу с торжеством поглядела на Георгия Христофоровича.

– И такое трудное название вы так дословно запомнили? Удивительно.

– Ну, это же от слова temple (тампль) – храм по-французски, – в свою очередь удивилась Лулу.

– Ну-ну... Но все-таки, в классе вы ничего такого не говорите. Помните, отступления от программы не допускаются, Курнакова. Это только запутывает учащихся. И все же ваш интерес похвален, дитя мое, – он погладил ее по голове. Лулу внутренне сжалась – прикосновение чужих длинных, будто покрытых воском, пальцев было ей неприятным. Но, не желая обидеть учителя, который явно отнесся к ней по-доброму и даже дал возможность поговорить на любимую тему, она ничем это не показала, только слегка отвела голову назад.

С того дня Георгий Христофорович стал явно благоволить к Лулу, хотя спрашивал ее очень редко. Девочки, конечно, не оставили это без внимания и часто просили ее задать какой-нибудь вопрос географу или впрямую уговорить не спрашивать урока. Первое Лулу делала охотно, а на второе – сердилась:

– Почему я должна это говорить? Пусть просит, кто не учил к сегодняшнему дню ничего!

На это второгодница, тринадцатилетняя крупная Аля Муртаева заметила ей как-то:

– Но ведь старик ради твоих глазок послушает! Ты их только сострой!

– Сострой? – Лучшая осанка гимназии, Курнакова, прекрасно знала, как достигается хорошая форма – разве позволялось ей, хоть на минуту, ссутулиться в седле, как бы ни устала? Но как можно что-то построить из глаз? Интуиция подсказывает, что не стоит просить Виконта поучить этому.

Аля хихикнула:

– Ты как будто совсем младенец! Сама волосы завиваешь, а притворяешься, что ничего не понимаешь. Может быть, и ресницы завиваешь?

Лулу вовсе не младенец, и как раз по части одежды, причесок и украшений маман, бывает, преподносит ей взрослые уроки. Доминик иногда делали прическу при помощи щипцов. Но у матери совсем другие волосы – почти черные, очень густые, прямые и жесткие, а у Лулу – гораздо мягче, от природы в кольцах, цветом, как горчичный мед, и блестят.

Она вздохнула. Тоня умела так хорошо управляться с ее волосами, сама же она сквозь них продирается с трудом. Что касается глаз… Лулу представила себе свои веки, украшенные раскудрявленными ресницами. Ну и балда эта Муртаева! Только, как такое скажешь, если она свободно толкует о вещах, которые Лулу плохо понимает, но признаваться в своем незнании стесняется… Ей и сейчас было как-то неловко под намекающим взглядом этой взрослой девочки. Даром, что Лулу уже успела убедиться на уроках в ее туповатости. Хотелось бы легко, как Маня Гинзбург, бросить какую-нибудь двусмысленную шутку в ответ на слова Али, подловить на какой-то неправильности… Но можно ошибиться. Поэтому Лулу, помолчав, мрачно сказала:

– Я тут не при чем, это само собой завивается.

Муртаева, однако, не успокоилась и не отстала, а придвинувшись поближе, стала нашептывать:

– Курнакова, а ты уже целовалась? У тебя есть кавалер?

– А у тебя? А ты? – оторопело ответила Лулу вопросом на вопрос.

Аля закивала:

– Да, они с нами по соседству живут... Луньковы... Их Анатолий. Мы в беседке целуемся. По субботам.

Длинный белобрысый Толя Луньков учился в недавно открывшемся втором городском реальном училище. Лулу его видела иногда на совместных молебнах. Она в недоумении широко раскрыла глаза – ну и зачем, спрашивается, целовать это веснушчатое лицо с губами уточкой? Или еще того нелепее – дать ему поцеловать себя? Чему они так радуются вместе?

– А ты? – жадно допытывалась Аля. – У тебя ж походка и вообще данные... И Лаврова говорит..

– Какие такие данные? – Лулу начинала терять терпение, и разговор нравился ей все меньше и меньше.

– Ну, чтоб мальчики замечали. Если даже старик растаял... Кто твой кавалер, не скрытничай – я же тебе свой секрет рассказала…

– Никто мой кавалер, а целоваться вообще никогда не собираюсь вовек! – надменно ответила Лулу. – Потому что мне это совсем не нравится! И разговаривать так не нравится! – Заметив, что Аля, вроде бы, хочет еще что-то сказать, нахмурилась и спросила с ноткой угрозы: «Я что, должна повторять?». И получилось! Виконт, правда, при этом никаких кулаков не сжимал, а Аля не заюлила, как Пузырев, и не взяла все свои слова обратно, но, все же, пробормотав что-то вроде «чего взбеленилась?», тут же отошла. Больше она с Лулу ни о чем подобном не говорила и вообще стала держаться от нее подальше. Лулу этому была только рада – насколько лучше и приятнее разговаривать с Таней и Катей!

…Лулу еще раз перетряхнула содержимое своей рабочей корзинки. Ну, нет и нет! Скорее всего, потеряла. Не то, чтобы было очень жаль крошечного серебряного наперстка, но сильно колет. Она потерла палец о палец – как терка! Казалось бы, мелочь, а неприятно. Сегодня же надо купить наперсток, рукоделие – ежедневно, они шьют кисеты для фронта: «Медам, вы помогаете нашему доблестному воинству!». Конечно, поход за такой важной вещью, как наперсток, оправдает ее отсутствие дома. У Софьи Осиповны сегодня компания. Ее святые подружки пристрастились просить Лулу читать им «что-нибудь трогательное», а по сути, скорее, «что-нибудь противное». Вот прочитать бы им из «нехрестоматийного» Пушкина про ненабожный желудок! Лулу с удовольствием представила себе их лица при этом прочтении.

Сзади сестры Гинзбург, поминутно хихикая, обсуждали какого-то незадачливого Арошу. Заметив, что Лулу повернулась в их сторону, Маня подтолкнула ее:

– Шуренький, ты уже поняла, в чем дело? Мы тебя уже убили? Ты уже падаешь в обморок? Подожди, еще рано падать!

– Я хочу, чтобы она все поподробнее послушала,– подпрыгнула на месте Соня.

– У тебя крепкий желудок? – зашлась в смехе Маня, как будто подслушав слово из мыслей Лулу.

– Опять Курнакова развлекает сестер Гинзбург, а у девиц Гинзбург опять рот до ушей, – уныло отметила учительница рукоделия. – Будет этому конец, или мне опять к классной даме идти?

Девочки притихли, только Соня, задействовав ямочки на щеках, просигналила Лулу, что продолжение последует после урока. Маня дофыркивала в кулак. В последнее время в классе витало все больше и больше нелюбимых Лулу разговоров о молодых людях, и «девицы Гинзбург» были в передовых по этому вопросу. Куда интереснее, когда они рассказывают про своих питомцев: пса Парда и кота Пуша, уже хорошо знакомых понаслышке…

Лулу увлеклась своими мыслями, и однообразная работа не показалась ей такой уж долгой. Колокольчик звонка прозвучал резко и неожиданно. Маня сразу подхватила ее под руку и прижалась к ней боком. Захлебываясь и жестикулируя, она начала рассказывать. От смеха у нее, как всегда, потекли слезы. Соня изредка вставляла остренькое словечко. Несмотря на то, что Маня младше Сони на полтора года, она выше сестры на голову. Энергия в ней бьет через край, и всестороннее обсуждение «мальчиков» – ее тема. Таня подошла к ним и, не вступая в разговор, пристроилась рядом. Она, как и Лулу, только слушала истории про знакомства и ухаживания, но самой ей тоже рассказывать было нечего.