Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 33

Доминик подняла взгляд на Лулу, и он оказался таким тяжелым…

– Я на девчонка не плюваль! Я ее буду разносить на все сторона – мой рук еще не дошель! Я ей сказаль – в комнату, не поняль, – голос Доминик достиг максимального визга, – я ее туда носом, носом!!! Она, как гадин, вел себя у знакомий человек! Мне господин Петров – этот благодьетель, – письмовно сказаль!

Лулу, не закончив завтрак, поспешно вылезла из-за стола, намереваясь уйти вслед за теткой, которая вышла только сейчас.

Однако Доминик крепко вцепилась пальцами в ухо Лулу, пригибая ее лицо к столу, и выкрикивала уже на родном языке:

–Ты где-то целыми днями шаталась, хамила за благодеяния!!! Вещи портила! Все хотят отделаться от тебя!!! Подлая девчонка, кто сможет тебя терпеть, такую отвратительную? Ты думала, я не узнаю, что ты вытворяла? Все книжки твои изорву! – все более распалялась Доминик, а Лулу оставалось только мотать головой вслед за ее рукой, чтобы облегчить боль в ухе.

Виконт с шумом отодвинул стул, резко поднялся и пошел к выходу:

– Мадам, успокойтесь! Стоит ли? Столько нервов! – бросил он на ходу. Как всегда, его негромкий голос прозвучал четко и внятно. Доминик прервала свой визг, пальцы ослабили хватку. Она уставилась на Виконта. Лулу улучила минуту и вырвалась, а Коко схватил мать за руку, видимо, испугавшись тона Шаховского. Мадам отвела глаза и стала поспешно счищать с головы Коко остатки варенья.

Но, вырвавшись, Лулу не обрадовалась свободе. Потерянная, уничтоженная, с горящим ухом, она стояла посреди столовой, ожидая сквозь тоску и стыд нового шквала. Вдруг, заметив, что Виконт уже совсем близко к двери, она сорвалась с места, подбежала к нему и крепко прижалась к его поясу. Остановленный таким способом, Виконт непроизвольно обхватил ее свободной рукой за плечи, нахмурившись, посмотрел сверху на кудрявый затылок:

– Ну, что ты? Совсем растерялась?

Придерживая Коко, лезущего теперь на стол, Доминик, не в силах осмыслить происходящее, широко открыла глаза и сказала:

– Ах, Поль, вы не знаете …

Но Виконт, не проявив желания что-либо узнать, постоял еще секунду, будто в раздумье, а затем решительно вышел, уводя с собой Лулу. Только в библиотеке, куда они пришли, она решилась поднять глаза на своего спутника… Ей показалось, что лицо у него злое.

– Так, – оторвался он от своих мыслей, – что теперь?

Она не знала, что теперь:

– Что хотите… А я в комнату к себе? Пойти? А вы – по делам должны? – запинаясь, пробормотала она.

– Почему по делам? Кому должен? Я свободен сейчас, – сказал он и, скользнув по ней взглядом, добавил, словно продолжая давно начатый разговор, – я знаю, что тебе почитать. Пушкина. Только не вспоминай, пожалуйста, свою хрестоматию. Я почитаю тебе НАСТОЯЩЕГО ПУШКИНА. – Он снял с полки маленький черный томик, тисненный золотом.

Лулу, не садясь, нерешительно посмотрела вокруг, настороженно прислушалась к шорохам в коридоре. А если сюда придет маман и опять станет кричать? Она же не сможет ее остановить, не сможет заставить не произносить этих злых и постыдных слов.

– Садись поудобнее! – Виконт толкнул ее слегка в кожаное кресло, и она послушно шлепнулась, сразу почувствовав себя лучше: сзади спинка, с боков – высокие подлокотники, а прямо перед ней в такое же кресло опустился он сам, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу. Во всем этом не было ни капли напряжения, и до Лулу все яснее и яснее стали доходить размеренные прекрасные слова. Он читал спокойно, почти наизусть, лишь изредка опуская глаза в книгу. Оказалось, что его манера говорить, слегка акцентируя каждое слово, присущие ему восходящие интонации удивительно подходили к чтению стихов, придавали им особую естественную красоту. Лулу с каждым словом наполнялась все большим восторгом. Он прочел одно, другое. На словах «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия...» перед ее мысленным взором встал знакомый и незнакомый величественный город, уже почти любимый, даруемый ей защитником и другом.

–Вы бы хотели вернуться туда? Очень? Значит, вы скоро уедете? – спросила Лулу тоненьким голосом, когда чудесные слова утихли.

– Почему скоро? Пока такой возможности нет.

Лулу перевела дыхание.

– А как же эти все слова получались в голове у Пушкина? Такими шеренгами волшебными приходили?

– Откуда берется все гениальное? От Бога. Это редкость, даровано единицам. Вот – Пушкину. И что происходит в голове у творца, как это рождается – не знает никто. Волшебство? Да, подходящее слово.

– А Пушкин уже давно умер?

– Он не умер. Он погиб.

– На войне?

– Нет, на какой войне? На дуэли. Его убил Дантес! Представь, Елена Александровна, говоря о дуэли Пушкина, всегда плакала.

– А мы в этом все-таки совсем разные с ней… Я вот совсем редко плачу и от такого не стала бы… А он что – француз, как дед Антуан, как маман??

– Француз, служил в России, в Кавалергардском полку, шалый, четыре десятка взысканий по службе. У Пушкина, видишь ли, была юная красавица – жена, и Дантес сумел произвести на нее впечатление.

– Это она виновата! Какое впечатление, когда – Пушкин???

– Ну, женщина, почти девочка, что ее винить.

– А другие? Дантеса этого товарищи? Родители? Он чтό им – не позор семьи? Они не сказали: Это же – Пушкин, гений! Извинись, сейчас же!?

– Александрин, способность распознать в человеке гения и приложить к нему особые мерки – тоже дар небес, и тоже – удел немногих. Ну, пусть не единиц – десятков. А большинство – это ...

Он провел пальцем резкую черту в воздухе, и Лулу показалось, что он и скажет сейчас что-то резкое, но он закончил спокойно:

–... а большинству – это не дано. Нет, останавливать Дантеса не стал никто. Друзья поддержали его и участвовали в гнусной проделке, разослав издевательское письмо о Пушкине многим адресатам. А приемный отец Дантеса, нидерландский дипломат... Ты знаешь, что он сделал? Разжег вновь ссору, когда ее почти удалось погасить.

– Дурак какой!!!

– Не спорю.

– И… Пушкина застрелили? Этот Дантес? Сразу?

– Да сразу. С одного выстрела, но умер он не там, а у себя дома, на Мойке.

– Мойка?

– Река в Петербурге, ее набережную называют так же.

– Он успел сказать жене, что она – предательница?

– Ну что ты, Александрин, он даже не хотел пугать ее стонами. Знал, что пропадает, и боялся оставить беззащитной.

Слезы, которым, видимо, не было, часом раньше, дела до острых ногтей Доминик, впившихся в беспомощное ухо, полились сплошным ручьем. Виконт, сообщавший печальные подробности довольно бесстрастно, по крайней мере, спокойно, замолк и с некоторым удовлетворением завершил:

– Так что, позволь мне судить, кто на кого похож!

Обиды и унижения сегодняшнего дня на миг промелькнули в сознании Лулу и показались ей мелкими и ничтожными. Не стоит же из-за всего этого вызывать мать на дуэль? А вот Виконт мог пострадать на дуэли, где-нибудь в своих странствиях …

– Это ссора, как у вас, когда вы были в Италии?

– Александрин, – выдохнул он и засмеялся, – разве речь обо мне? Это кощунство! Сопоставляй величины!

Ну, раз он не хочет говорить сейчас о себе, пусть расскажет еще о поэтах, лишь бы говорил. Лишь бы не ушел!

И Виконт действительно рассказывал еще долго, часа полтора, до тех пор, пока истомившийся Пузырев не рискнул вызвать его из библиотеки. Лулу пошла к себе в комнату. Ей было что обдумать и чем заняться...

ГЛАВА 8. ВАЖНЕЕ ВЕРКИ И МАМАН.

– А, милчка, ты-то мне и нужна – чья-то рука фамильярно похлопала ее по спине.

– Для чего? – нетерпеливо отозвалась Лулу, не сомневаясь, что это Вера, и продолжая восхождение с первого этажа на второй.

– Отчего ты такая сердитая? – вкрадчиво проговорила новая горничная. – Я твои наряды хотела пересмотреть…

– Смотрите…– не задерживаясь, равнодушно ответила Лулу.

– У-у, какая смешная! Без тебя нельзя. Может, там оживить чего или подправить. Я, не смотри, я и у модистки поработала, умею! Так бантик какой прицеплю – другое платье! Ты что, наряжаться не любишь? Пошли, пошли, милчка, я тебя красоточкой сделаю!